Русская православная партия. Документ: программа "православной партии россии". Раcцерковление: избавление от православной зависимости - рпц - политическая партия

Весной вступает в силу Закон об упрощении регистрации политических партий. Очевидно, количество российских партий в скором времени сильно возрастет. Возможно, среди них будут и православные. Был ли у православных исторический опыт партийного строительства? И что из этого вышло? Рассказывает кандидат исторических наук, доцент Федор ГАЙДА.

Главная цель и побочные действия

Политика - сфера деятельности, предполагающая борьбу, часто разделяющая людей и разжигающая страсти. Поэтому «политическая борьба, предвыборная агитация, кампании в поддержку тех или иных политических партий, общественных и политических лидеров» принадлежат к тем областям, «в которых священнослужители и канонические церковные структуры не могут оказывать помощь государству, сотрудничать с ним» (Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. III. 8). Однако это не значит, что у Церкви нет политической позиции, которую она не могла бы выразить. Кроме того, Церковь не запрещает своим членам принадлежать к политическим партиям, движениям, союзам и иным подобным организациям, созданным на основе различных политических доктрин и взглядов (см. V. 1-2).

Главной целью партий является достижение и удержание власти. Для того чтобы эта деятельность не выродилась в пустую болтовню или преследование корыстных целей, христианин никогда не должен забывать о смысле своей жизни и цели своей деятельности. Более века назад, еще в 1896 году, К. П. Победоносцев так характеризовал политическую жизнь России - слова, как будто сказанные про нас нынешних: «Посмотрите, как сходятся люди в нашем обществе - знакомые и незнакомые, - для дела и без дела. Едва взглянули в глаза друг другу, едва успели обменяться словом, как уже стала между ними тень. С первого слова, которое сказал, с первого приема речи, который употребил один, - у другого возникла уже задняя мысль: а, - вот какого он мнения, вот какой он школы, вот какого он убеждения (любимый из новейших терминов, и один из самых обманчивых). Он либерал, он клерикал, он крепостник, он социалист, он анархист. Присмотритесь, прислушайтесь, как вслед за этим первым впечатлением разгорается все сильнее взаимное подозрение, как оно потом переходит в раздражение, как затем всякий спокойный обмен мысли становится невозможен, как отрывистые и резкие фразы сменяются в принужденной беседе столь же резкими паузами и как, наконец, люди расходятся, не узнав друг друга и осудив уже друг друга с первой встречи. Каждый сразу поставил друг друга в известную категорию, в известную клеточку, с которою, как он давно уже решил, нет у него ничего общего. Из-за чего весь этот бессмысленный раздор? Из-за убеждений? Можно сказать наверное в большинстве случаев, что с той и с другой стороны нет никакого осмысленного убеждения, нет организованной партии, а есть только нечто, вчера услышанное, вчера вычитанное в газетах, вчера привившееся из разговора с таким же точно гражданином, только что покушавшим точно такой же детской каши...» (Победоносцев К. П. Московский сборник. Гл. XI). Не стоит думать, что такая ситуация проходит безобидно. В обществе сеется вражда и недоверие - и разделенное общество начинает умирать. Без доверия не работает экономика, рассыпаются отношения внутри семьи, скудеют любовь и вера.

Православные значит «реакционные»?

У православных был богатый опыт партийного строительства. Причем не только за рубежом, но и в самой России. До революции 1917 года партии, декларировавшие себя как православные, были самыми массовыми в стране. Это те самые партии, которые были заклеймлены как «реакционные» - лишь потому, что стремились сохранить в России историческую самодержавную власть и господствующую позицию Православной Церкви, к которой принадлежало большинство населения страны. Себя эти партии именовали черносотенными - в честь «черных сотен», простого посадского люда допетровской Руси. Они также назывались правыми, поскольку были консерваторами (в девяностые годы ХХ века «правыми» в России почему-то стали называть либералов). Самой известной такой партией был Союз русского народа (СРН), возникший в период Первой русской революции.

Высочайший манифест 17 октября 1905 года впервые в истории России разрешил создание политических партий. Кроме многочисленных социалистических и либеральных партий, а также тех, которые представляли различные национальные меньшинства, стали формироваться и партии, поддерживавшие историческую власть и веру. На вооружение был взят традиционный лозунг: «Православие. Самодержавие. Народность». По данным полиции, которые подтверждаются расчетами современных историков, численность черносотенцев вскоре превысила 400 тысяч человек (на 90 млн православных во всей Российской империи). Только в Союзе русского народа было 350 тысяч. Любая оппозиционная партия не имела и ста тысяч. Черносотенное движение было вполне консолидированным. Кроме СРН существовало еще две партии (Союз русских людей и Русская монархическая партия), близких ему по духу и действовавших совместно с ним. Всего же до 1917 года в России возникло (а по большей части и успело кануть в Лету) почти 200 (!) партий, в подавляющем большинстве антиправительственных и антиправославных.

Основной состав

Состав правых партий был очень разнообразен. Большинство были крестьяне, нередко записывавшиеся в партию целой деревней. Однако самой активной силой являлись все же интеллигенты, священники (им тогда запрещалось участвовать лишь в антигосударственных партиях), купцы, «городские обыватели», рабочие. На знаменитом Путиловском заводе в Петербурге была мощная ячейка СРН. В Одессе оплотом черносотенцев были портовые грузчики.

Членские взносы в СРН были небольшими - 50 копеек в год. Партия существовала на пожертвования состоятельных сторонников. Кроме того, негласная финансовая поддержка оказывалась и со стороны государства, которая в основном уходила на содержание правых газет (правительству важно было создать своеобразный информационный противовес для левой прессы). Нельзя сказать, что отношения с властью у черносотенцев были безоблачными. Император Николай II действительно благоволил им и даже принял от депутации СРН нагрудный значок Союза. Но чиновники часто были настроены негативно и побаивались «не в меру ретивых» борцов за правое дело. Кроме того, черносотенцы активно критиковали бюрократизм и коррупцию в государственном аппарате, выступали за восстановление непосредственной связи царя и народа. В этом романтическом запале было много утопичного, но была и правда, которая раздражала бюрократов.

Некоторые архиереи и священники были активными участниками правых партий. Архиепископ Волынский и Житомирский Антоний (Храповицкий) - один из основателей СРН. На Поместном соборе 1917-1918 годов он станет одним из кандидатов для избрания на патриаршество и наберет наибольшее число голосов участников Собора. Архимандрит Почаевской лавры Виталий (Максименко) возглавлял наиболее активный из местных отделов Союза - Почаевский. Был также известен отец Иоанн Восторгов - миссионер, основатель женского богословского института в Москве. В 1907-1913 годах он возглавлял Русскую монархическую партию (с 1909 года - Русский монархический союз). В 1918 году большевики расстреляли священника как «классового врага». В СРН также состояли святой праведный Иоанн Кронштадтский, священномученик митрополит Владимир (Богоявленский), в 1898-1912 годах занимавший московскую кафедру, будущий патриарх митрополит Тихон (Беллавин), который был почетным председателем ярославского отделения СРН.

Впрочем, несмотря на это, черносотенцы нередко выступали с претензиями в отношении духовенства, которое призывали более плотно участвовать в деятельности правых организаций. Наряду с этим критиковались те священники (а их было немало), которые не разделяли правых взглядов. Священников-либералов и священников-социалистов правые открыто обвиняли в измене русским православным идеалам. В 1906 году после роспуска I Государственной думы священники-депутаты Клавдий Афанасьев и Николай Огнев, входившие в состав фракции конституционно-демократической партии (Партии народной свободы), подписали Выборгское воззвание депутатов с призывом к населению о мирном сопротивлении власти. Подписавшие были подвергнуты трехмесячному аресту и лишению политических прав, а со священников был снят сан. Это вызвало ликование в черносотенных рядах.

Борьба

Введение в России Государственной думы заставило правых включиться в предвыборную кампанию. Правые начали борьбу за присутствие в парламенте. Это было нелегкой задачей. Требовалось в массовом порядке распространять пропагандистские материалы, подготовить грамотных агитаторов, наладить контакт с различными группами избирателей. На выборах 1907 года в III Государственную думу они добились значительного успеха. Фракция состояла из 51 депутата (более 10% мест). Изначальной целью фракции было добиться ликвидации самой Думы. Активную роль в Думе этого созыва сыграл епископ Холмский и Люблинский Евлогий (Георгиевский), входивший в умеренно-правую фракцию и боровшийся за увеличение государственной поддержки церковно-приходских школ, за права своей холмской паствы, пребывавшей во враждебной католической среде.

Однако политическая борьба в России начала ХХ века имела свою особенность: оппозиция нередко прибегала к силовым методам, к вооруженной борьбе. В 1905 году, в разгар революции, многие города России превратились в арену кровавого противостояния. Черносотенцы не были ее инициаторами - как правило, они лишь отвечали на действия левых. В десятке городов были созданы боевые дружины СРН. Одесская «Белая гвардия» (наиболее крупная) насчитывала 300-350 человек. Левые были более агрессивны - именно они развязали террористическую деятельность, жертвами которой стали многие тысячи людей, в большинстве своем ни в чем не повинные. На счету правых оказалось два убийства - либералов М. Я. Герценштейна и Г. Б. Иоллоса. Вдохновителем убийства Герценштейна, возможно, был кандидат в члены главного совета СРН Н. М. Юскевич-Красковский, который потом долго скрывался от полиции, наконец был арестован, осужден за подстрекательство и амнистирован. Убийство Иоллоса организовал рядовой член СРН Г. Р. Кузнецов. Действовали они по своей собственной инициативе. Руководство СРН чуждалось подобных методов.

Кроме политической черносотенцы развернули активную социальную деятельность. Правые партии создавали сберегательные кассы и потребительские лавки для своих членов, мастерские для безработных. Развивались общества трезвости. Открывались школы, библиотеки, типографии, издававшие дешевые книги для народа, чайные (клубы). Устраивались чтения, собрания, беседы, распространялась литература, периодика. Было создано Общество для содействия патриотическому воспитанию детей.

Оказывалась юридическая консультация. В период Первой мировой войны правые объединения и их члены активно помогали фронту организацией лазаретов.

Испорченная репутация

После окончания Первой русской революции начинается дробление черносотенного движения. Основной противник правых ушел в глухую оборону - и опасность показалась преодоленной. Черносотенное движение постепенно слабло. Ничего удивительного в этом не было. После 1907 года все российские партии испытывали кризис и распадались. Выйдя из революции, они с трудом существовали в период успокоения. СРН оказался расколот на три части. В 1908 году от СРН отделился Русский народный союз имени Михаила Архангела во главе с В. М. Пуришкевичем. Впоследствии Пуришкевич печально прославился убийством Г. Распутина. В 1910-1911 годах СРН раскололся на обновленцев и сторонников прежнего курса (дубровинцев). Обновленцы ратовали за учет новых политических обстоятельств, предлагали активизировать деятельность в Государственной думе и перестать бороться за ее ликвидацию. В среде черносотенцев началось выяснение отношений.

В 1912 году власть попыталась использовать духовенство в ходе очередной выборной кампании в Думу. Ничего хорошего из этого не вышло: отношения между чиновниками и черносотенцами, с одной стороны, и церковной иерархией, с другой, серьезно ухудшились. Сильно ударило по репутации правых печально известное «дело Бейлиса». Среди них были сильны антисемитские взгляды, а евреям (даже православным) был запрещен доступ в партию. Всемирно известны еврейские погромы, в которых принимали участие и черносотенцы. Мы не будем развивать эту тему. О причинах подобных событий и настроений много говорится в фундаментальном и правдивом труде А. И. Солженицына «Двести лет вместе» (Т. 1. М., 2001).

В конечном счете, узкопартийные цели и личные амбиции стали для многих черносотенцев более важными, чем дело служения России и Церкви. Они явно позабыли про то, о чем в свое время предупреждал их и всю страну Победоносцев. Нечистоплотными средствами святое дело не делается. В результате правые не только не в состоянии были предотвратить Февральскую революцию, иногда они своими неумелыми или ошибочными действиями даже приближали ее наступление. Тут есть чему поучиться.

Клерикализация – это попытка заставить общество, в котором члены этого общества исповедуют совершенно разные идеологии, совершенно иной подход к основам мироздания, жить по единому закону, писаному одной из общественных групп. Точно также, как любая попытка заставить такое общество, разбитое на различные составляющие, на различные фракции, жить по какому-то общему закону, мне кажется, что она обречена на провал в жизни изначально.

- А на местном уровне, на локальном, у Вас как в Петербурге? Депутат Милонов прославился изрядно.

Депутат Милонов вообще у нас прославился принятием ряда разных, очень смешных, законов (законы, связанные с клерикализацией – это не самое страшное, на мой взгляд). Я бы здесь сказала, как человек сугубо атеистичный, но уважающий чужие взгляды, я бы сказала так: все, что сегодня исходит от депутата Милонова в связи с тем, что он является представителем «Единой России», которая занимает большинство в нашем собрании, то от собрания и от Санкт-Петербурга все это может привести для истинно верующих к большой беде. Потому что любое такое откровенное и наглое навязывание каких-то своих взглядов, очень часто в издевательской манере, унижение людей, которые с тобой не согласны (в частности, с Милоновым и с той группой молодчиков, которая стоит за ним) – оно может привести только к окончательной потере уважения к религии как таковой через потерю уважения к церкви, потому что навязывается положительное отношение к религии именно церковниками, именно теми людьми, к которым сейчас привлечено особое внимание простых граждан, и простые граждане имеют теперь возможность видеть (благодаря СМИ, благодаря, в том числе, интернет-изданиям) и узнать, каким образом себя ведут очень часто представители церкви, и что люди, которые призывают нас к высоко-моральным поступкам, действиям и мыслям, сами, на самом деле, не обладают такой высокой моралью очень часто, что тоже вызывает даже не то, что гнев, а вызывает уже насмешку. Насмешку, мне кажется, в случае любой идеи. Насмешка – это хуже, чем гнев. В ближайшем будущем, я думаю, что вот такая насильственная клерикализация в издевательской форме, которая проводится у нас в Санкт-Петербурге и, в общем-то, и в стране потихоньку начинает проводится, она приведет только к окончательному уничтожению уважения к церкви.

- А в чем Вы видите это издевательство? Если православными глазами смотреть на происходящее, например, на большой Крестный ход, который был недавно осенью? Людям, может быть, нравится?..

- Большая часть людей приходит на подобные мероприятия искренне, и я еще раз говорю, я уважаю их выбор, каждый имеет право верить в то, во что он хочет верить, если это вера искренняя, а не связана с какими-то попытками достигнуть каких-то политических высот, карьерных и т.д. Если эта истинная вера человека, то это хорошо. Любая вера, связанная с каким-то ограничением злости внутри человека, со стремлением улучшить мир вокруг себя – это неплохо. Я не говорю, что это нужно, но это не так плохо в нашем обществе, где полно зла и ненависти друг к другу. Но, понимаете, когда она начинает очень ярко, очень (я опять-таки использую это слово) нагло (это самое подходящее слово), когда начинают отделять агнцев от козлищ, когда говорят, что вот этим можно, у них особое право, потому что они верующие, а всем остальным это же самое делать нельзя, именно мы, верующие, знаем, как надо и куда надо идти, мне кажется, что в какой-то степени это напоминает судьбу шестой статьи конституции Советского Союза. То, что сейчас происходит с попыткой изменения конституции, с попыткой отмены запрета на государственную идеологию, тоже связано с этим. Не будем закрывать глаза, это все одного поля ягодки, это действие одной и той же команды, которое направлено на то, чтобы государственная идеология, фактически, совпала с церковной идеологией.

- Может быть, «низы» хотят?

У нас, как правило, низы никто не спрашивает. Это раз. Во-вторых, не с низов пришла эта идея изменения конституции, а с верхов. Любое изменение любого закона, тем более конституции, которое приходит сверху, говорит только об одном: верхам не хватает определенной степени развязанности рук для дальнейшего управления страной. В данном случае мы видим, что верхам зачем-то очень нужно внести в конституцию определенную охранительную для себя идеологию. Любая попытка возмущения, восстания против которой будет караться законом. Уже не просто каким-то уголовным или административным, а очень жестко, потому что это будет восстание против конституционной нормы. То, что мы видим сегодня, это как раз продолжение начатого Милоновым в Санкт-Петербурге процесса, когда мы видим, что все больше и больше прав получает группа граждан именно в связи с твоей даже не религией, а в связи со своим отношением к определенной общественной организации под названием РПЦ. Потому что те же самые люди очень нетерпимо относятся к другим религиям, те же самые люди очень нетерпимо относятся к другим политическим силам. Они не скрывают, что основа государства российского должна быть православием, должна быть христианская идеология, это должны быть т.н. нормы морали христианские, многие из которых, в общем-то, поддерживают большинство граждан, но тем не менее, есть и такие, которые к светскому обществу отношения не имеют. И они уже откровенно говорят о том, что светское государство – понятие эфемерное, ненужное совершенно; что для того, чтобы сегодня выдержать мировую конкуренцию и выжить, и спастись от т.н. азиатских орд, мы должны объединиться вокруг церкви, только она нас спасет. По сути мы видим в церкви некую политическую силу, очень мощную политическую силу, которая на самом деле должна была уже давно объявить себя политической партией, но это ей не нужно и не выгодно; и эта политическая сила уже готова полностью захватить власть. Теперь она просто готовит себе приход к власти законодательным путем, в том числе – с помощью тех законов, которые сегодня пробиваются через законодательное собрание Санкт-Петербурга.

- Неужели есть уже такая великая группа поддержки или такой хороший имидж, который поддержит этот захват власти? Неужели так велико православное сообщество? Ведь говорят лишь об одном проценте реально верующих, которые по-настоящему воцерковлены и посещают все службы.

Абсолютно верно, но, когда речь идет о захвате власти в политических технологиях, я не зря говорю, что РПЦ сегодня, фактически, стала политической партией. И действует она с помощью тех же самых политтехнологий, с помощью которых действуют все остальные политические партии. Вовсе нет нужды, чтобы в эту партию реально вступало большинство граждан. Нет нужды, чтобы в нее истинно верили большинство граждан. Для этого есть технологии, которые способны привести к власти партию, даже имеющую в своем составе 1% населения. Если это политическая партия – ведь каким образом политические партии приходят к власти и, главное, удерживаются у власти? Они приходят с помощью тех сил, чьи интересы они выражают. Сегодня РПЦ выражает интересы испуганной олигархии, которая чувствует, что кругом кризис и вот-вот все накроется, вся их власть накроется медным тазом. Им сейчас очень-очень нужна как раз та самая охранительная идеология, когда любая власть - от Бога, противиться власти нельзя; что тебе на роду написано – с тем и живи. То есть, та самая церковная христианская идеология, которая позволит нынешнему режиму оставаться и дальше при власти. Как раз сегодня им нужна именно церковь. Именно христианская религия.

- Казалось бы, мы живем в век сверхзвуковых самолетов, айфонов, айпадов, достижений науки и техники; казалось бы, атеистическая машина Советского Союза должна была по всему этому пройтись. Почему, по-Вашему, власть этого не понимает (правящая элита, «Единая Россия»), что наступают на одни и те же грабли?

- Они очень хорошо понимают, но, во-первых, есть определенная доля временщиков, которые готовы бороться за то, чтобы посидеть у власти хотя бы какое-то небольшой промежуток времени, накопить необходимые богатства, укрепить свою материальную базу и свалить туда же на запад, чтобы здесь их было уже не найти и не привлечь к ответственности за то, что они сделали со страной. Другая часть реально понимает, что никакого другого выхода нет, больше опереться не на кого. Большинство политических сил находится в оппозиции. Про суть этой оппозиции мы сейчас говорить не будем, но тем не менее, это оппозиция. Ни одной серьезной политической силы, которая серьезная (подчеркиваю) политическая сила, которая бы могла защитить интересы правящего режима, ее реально не было. Потому что «Единая Россия» - это не партия, способная защитить режим, это просто партия чиновников, которые сидят ровно столько, сколько им необходимо по приказу. Как только они почувствуют, что под начальством зашаталась земля, они, естественно, из этой «Единой России» мгновенно убегут. Никто в «Единой России» не будет защищать своих руководителей. Скажем, тот политический класс, который создавал эту «Единую Россию», они побегут в «Объединенный Народный Фронт». Потом то же самое будет с «Объединенным Народным Фронтом». Это не те верные солдаты, не те бойцы, которые готовы будут умирать за этот режим. Последнее, что им осталось, это обратиться к каким-то рациональным чувствам, понимая, что у нас действительно есть определенное количество людей, которое еще… Когда мы говорим об уважении к церкви, мы понимаем, что даже в советское время уважение к церкви все-таки было, потому что я знаю, что даже вот те секретари райкомов, горкомов, которые были в советское время в КПСС (я имею в виду брежневские времена, которые застало большинство из живущих ныне), они в определенные дни (Пасха, Рождество) тем не менее делали все возможное, чтобы обеспечить спокойное празднование для христиан. То есть, открывались церкви, обеспечивалось милицейское охранение для тех, людей, которые в эти церкви ходят; то есть, никакого-то гонения и не было. Потому что на самом деле у основной массы даже атеистов в советское время все-таки было некое уважение к церкви, потому что, во-первых, всегда было уважение к людям, которые остались на своих позициях, не смотря ни на что. Да, мы не разделяем вашу идеологию, мы не разделяем вашу веру, но вы на ней настаиваете, мы знаем, что церковь действительно прошла определенный путь гонений, и те люди, которые остались ей верны - истинно верующие. Истинная вера всегда вызывает уважение, даже если ее не разделяешь. Поэтому и уважение к церкви тоже было в какой-то степени, даже у атеистов. Но это уважение, видимо, и стали рассчитывать те, которые стали делать сегодня из церкви политическую партию. Обратите внимание, кто сегодня стоит в руководстве РПЦ, какие люди сегодня стоят, как они себя ведут. Обратите внимание на организационную систему РПЦ, которая полностью соответствует политической партии: те же горкомы, райкомы и т.д. Жесточайшая внутренняя дисциплина. Ответственность за невыполнение приказов. Все то же самое! Это полувоенная политическая структура, у которой есть свои цели. И если раньше, в советское время, РПЦ понимала свое определенное место в обществе и довольствовалось этим местом, то сегодня РПЦ как политическая структура, своим местом в реальной политике не довольна. Эти люди хотят прийти к власти. У них достаточно средств. Обратите внимание, сегодня у нас не ремонтируются дома, у нас сегодня не строятся школы, у нас сегодня не расселяется, уже давно стоит очередь бедняков, люди не получают новые квартиры. Но у нас строятся церкви! У нас скоро будет разрушен город, а на месте всех этих разрух будут стоять златоглавые прекрасные храмы, потому что на них у государства почему-то деньги есть. Если и не у государства, то у каких-то особых спонсоров, которым не жалко денег. Жалко денег на детские садики, а на вот эти церкви (здания своих райкомов и горкомов) им не жалко денег. Можно себе представить мощь вот этой политической силы, которая (как нас учили наши российские предки) уже дошла до определенного уровня, когда им надо взять власть официально. Им просто уже скучно на том своем уровне, на котором они находились до сих пор.

- Вы употребили такой термин как «издевательство с их стороны»…

- В качестве примера могу привести наш закон (милоновский опять же) о том, что РПЦ должна участвовать в согласовании массовых мероприятий. Если рассматривать РПЦ как общественную структуру, такую же, как «Общество блокадников» или «Союз рыболовов и охотников», если рассматривать их на равных с нами (со всеми обычными гражданами), то встает вопрос: почему у представителей РПЦ надо спрашивать согласия - хотят ли они, чтобы то или иное мероприятие массовое проходило мимо них или у них под окнами, или в непосредственной близости от их райкомов и горкомов; а вот «Общество блокадников» не надо спрашивать? Или у какого-нибудь там «Еврейского Общественного Совета»? или еще у кого-нибудь? То есть, получается, что людям (жителям города) откровенно говорят, что среди вас есть какие-то особые общества, особая организация – не государственная! То есть, мы понимаем, что государство может еще иметь право согласовывать те или иные массовые мероприятия, но мы к этому привыкли, есть федеральные законы – в общем, все совершенно правильно, потому что государство отвечает за безопасность граждан. За безопасность кого и чего отвечает РПЦ – непонятно. Но тем не менее, ей предоставляется это право, в отличие от граждан и организаций. Подобного рода законы я как раз считаю издевательскими. Откровенно людям плюют в лицо и говорят, что есть среди вас белые, которые будут принимать решения, а есть черные, которые будут этим решениям только подчиняться.

- Перечислите точки противостояния или то, что бросается в глаза в Санкт-Петербурге. Это согласование мероприятий – местная ваша особенность; может быть, какие-то конфликты по стройкам?

Закон о т.н. реституции, хотя это и закон во исполнение федерального, в общем, федеральная тема, которая просто обязывает местные власти по первому требованию церковников возвращать ей ее собственность. Но закон написан таким образом, что на самом-то деле церковники могут попросить гораздо больше, потому что, во-первых, они могут попросить территорию не только самого храма, но и прилегающую к ней территорию, если докажут, что на этой территории они собираются разместить нечто, что будет обеспечивать работу самого церковного комплекса.

- Это может быть два, четыре гектара?

Да, это может быть сколько угодно, если они скажут, что там они построят там, допустим, гостиницу для верующих, для паломников, или для размещения транспорта (land rover’ов этих церковных стояночку потребуют) и т.д. Мы прекрасно понимаем, что никто почему-то не требует (и никогда не будет требовать) землицу по каким-то окраинам района типо Ломоносова, землица им нужна, конечно, в центре города, потому что они стоят бешеных денег; нужны, конечно, хорошо сохраненные советской властью здания музеев (бывшие храмы или какие-то здания, которые раньше принадлежали церкви). Но вопрос-то тут изначально, что церкви-то ничего не принадлежало. Но это отдельный разговор, что у церкви никакого имущества не было, потому что при царе церковь – это было лишь определенное министерство, и все имущество, которым церковь пользовалась, находилось в государевой казне и строилось на государевы деньги по большей части, а вовсе не на пожертвования. То есть, понятно, что, может, где-то в дальних деревнях маленькие церквушки строились на пожертвования жителей, а крупные церковные объекты строились, в основном, из государевой казны. Поэтому говорить о возвращении церкви ее имущества юридически, мне кажется, некорректно в том смысле еще, что церковь никогда (вплоть до времен советской власти, до 1943 года) не была юридическим лицом. Поэтому ей не могло принадлежать никакое имущество. Но сегодня мы понимаем, что в большей части этих сооружений находятся какие-то объекты культуры, музеи и т.д., которые придется выселять. Куда и как – церковников, естественно, не интересует, то есть государство должно взять на себя заботу о том, чтобы перенести содержимое этих музеев куда-то (а мы все прекрасно знаем, что, даже из бытовых наблюдений, один переезд равен трем пожарам). Здесь интересы города и горожан, и культура, и история – они отходят на задний план; главное – отдать церковникам. Что они потом будут делать с этими зданиями – совершенно непонятно, потому что содержание их стоит действительно очень дорого, сохранение этих зданий как объектов культурного наследия стоит дорого и требует постоянного труда специалистов. Не знаю, где церковники будут находить, но, наверное, если у них есть деньги, они будут просто нанимать, во всяком случае, я надеюсь. Либо через какое-то время они вынуждены будут просто от этой собственности отказаться, отдать обратно городу, чтобы город восстанавливал после того, как они попользуются своими молельными домами. Какой еще пример? Пример еще совсем недавний, касающийся нашего питерского закона о зеленых насаждениях. Закон, в двух словах, заключается в том, что город создал обширный список всех территорий, занятых зелеными насаждениями, начиная с травки и заканчивая лесом на своей территории, и заявила о том, что на территории, занятой зелеными насаждениями, невозможно строительство; короче, это территории, которые будут определенным образом защищены от уничтожения. Этому закону тут же пошли от Смольного (не ниже) пошли поправки, требующие исключения из этого списка тех или иных скверов, в основном, в центре города. Если вы видели центр города, вы себе можете представить, что там надо бороться за каждую травинку, потому что люди живут сплошь в асфальте и в бетоне. В основном, касается это центра города, за исключением скверов. Исключение идет по принципу: здесь в …дцатом году был храм. Мы должны его восстановить. Есть такое отношение губернатора Полтавченко, есть такое желание вицегубернатора Дивинского, что все когда-либо существовавшие в Питере храмы должны быть восстановлены. И не важно, что на территории этого храма нынче находится единственный скверик, а храма нет уже давным-давно (даже если только раскопки вести, можно найти, наверно, там где-то совсем далеко следы фундамента этого храма). Это даже речи не идет о тех зданиях храмов и церквей, которые были взрываемы в тридцатые годы и уничтожены большевиками; речь идет вообще о любых храмах, которые были на территории Санкт-Петербурга. Я считаю, что на сегодняшний день, во всяком случае, руководству города надо думать об интересах всех жителей, а не представителей какой-то определенной конфессии. Тем более, учитывая, что сегодня не так уж много, как вы правильно заметили, идет в церкви людей реально воцерковленных; не очень понятно, сколько народу будет ходить в эти восстановленные храмы и почему за государственный счет они должны восстанавливаться.

- Есть ли экспансии в сферу образования, в дошкольные образовательные учреждения? Поступали ли жалобы?

- Жалобы периодически поступают на то, что (про дошкольные я, правда что, не слышала лично, до меня ничего не доходило) про школы говорят, что то тут, то там родителей заставляли подписываться; у нас же только с согласия родителей сегодня школьник может выслушивать школьный курс – либо это светская этика, либо это какие-то религиозные уроки; участие в религиозных уроках сегодня вроде бы только с разрешения, согласия родителей, но были уже неоднократно жалобы о том, что в некоторых школах родителям, скажем так, всячески намекают на то, что очень нехорошо отказываться от уроков православия, потому что православие нынче – это наше все. Пока еще жертв этих требований, вроде бы, не было, то есть, дети не исключались из школы, но давление существует. Я еще раз говорю, что то давление, которое существует, оно сегодня носит уже какой-то такой не смертельный еще, но уж очень всеобъемлющий характер. Это есть везде, это несется отовсюду: из СМИ, из газет, из детских уроков, из попыток ввести в университетах и в институтах какие-то теологические, теософские факультеты. Мне, как коммунисту, казалось бы, должно быть радостно все на самом деле, как атеисту. Потому что как противнику всей этой церковной экспансии должно быть радостно, потому что эти люди, то ли от «большого ума», то ли, может быть, это какая-то хитрая спецоперация против РПЦ – но своими действиями, я еще раз говорю, они только приведут к тому, что отношение к ним будет у народа резко меняться от уважительного, которое было еще, допустим, в восьмидесятые-девяностые годы, до сегодня насмешливого и, может быть, завтра это будет уже презрение и ненависть.

- Тогда Вам придется, может быть, их защищать?

Во-первых, я разделяю верующих и церковь. Церковь я, как коммунист, считаю своим политическим противником, потому что сегодня это обычная политическая партия. Крайне правая, радикальная политическая партия. Если мы в ближайшее время дорастем (а, я думаю, дорастем) до ситуации, которая сложилась в странах востока, где существуют ваххабиты, в ближайшее время у нас будут, я думаю, существовать наши православные ваххабиты. Во всяком случае, я думаю, что Милонов и его помощники – они, наверно, вот уже и есть те самые прародители, если не собственно православные ваххабиты, которые не стесняются носить футболки с надписью «Православие или смерть». Это, мне кажется, уже диагноз определенный. Этих людей я, конечно, защищать никоим образом никогда не буду, потому что они, с одной стороны, разрушители нашей страны, они разрушители даже собственных идей; а вот людей, верующих в эти идеалы, я буду защищать, но, так сказать, я буду им сочувствовать. Пусть они сами разберутся с теми людьми, которые приватизировали у них идеи и пытаются на этой идее ехать в земной рай в виде политических и финансовых дивидендов.

- У членов депутатского корпуса, по Вашему мониторингу, откуда мифологическое мышление? Динамика возрастает ли? Это тренд, или мода, или, может быть, страх, какой-то стадный инстинкт? Почему получается так, что эти законы принимаются?

Когда я выступала против некоторых милоновских законов (в частности, против закона о праве РПЦ на согласование массовых мероприятий), я пообщалась с депутатами в кулуарах, говорю: «Ну это сумасшествие какое-то, это бред какой-то, да конечно нельзя, да ерунда, конечно!». В итоге, голосовала против только я. А все остальные, говорившие в кулуарах, что это бред и ерунда, как минимум, не участвовали в голосовании либо поддерживали этот закон. Почему это так? Еще раз повторяю, потому что, с одной стороны, люди, приближенные к власти, желающие у нее остаться любым путем, понимают, что РПЦ сегодня – та сила, на которую ориентируются многие из принимающих решения, политическая сила, не просто какие-то там добрые дяди, которые с бородами в одеяниях и с крестом, это нормальная политическая сила. Потому что, если бы эти люди ходили не с крестом и в своих лохмотьях и не прикрывались какой-то там легендой о Христе, а ходили бы в коричневых рубашках, в брюках и с дубинками, то все бы понимали, о чем идет речь. А так еще по привычке – церковь это что-то доброе и хорошее. К сожалению, у нас уже нет. У нас уже это воинствующая сила определенного правого толка. Поэтому те, кто хотят остаться у власти, конечно, ее, видимо, побаиваются, они побаиваются ее представителей, вернее, ее лоббистов, потому что представителей у нас еще, слава Богу, еще пока нет, а лоббисты есть. Лоббистов, видимо, побаиваются, решают, что с ними лучше дружить на всякий случай, потому что потом можно где-то получить какое-то политическое благословение.

- Как Вам видится модель светского государства? Мы сегодня говорили об экспансивном православии. Какие-то другие религии (тот же ислам) проявляют себя? Не возникает ли между ними противостояний? Или это вечный спорт, взаимная миссия проникновения, апология? Можем ли мы как социум существовать или как земная цивилизация с имеющимися тенденциями?

Я думаю, что цивилизация у нас сможет существовать только в случае, если она останется на уровне общенародных законов светской цивилизации. Любые религиозные догматы должны быть личным делом каждого, но ни в коем случае не государственной идеологией. Кто в кого верит – пусть верит в кого угодно, кто ни в кого не верит, даже в черта назло всем – пусть будет так. Любая религия, даже буддистская, она, тем не менее, имеет в себе определенную долю экспансионизма: у кого-то его больше, у кого-то меньше. Возведение любой религии в рамки государственной идеологии так или иначе превратит через какое-то время все государство в паству данной религиозной секты или организации. Ничего хорошего, естественно, в этом нет, потому что мы все знаем из истории, что такое крестовые походы, во имя чего они совершались. Очень сложно объяснить и понять сегодняшнему человеку, во имя чего брат резал брата, сосед соседа - потому что у одного крест, у другого – полумесяц. Мы сегодня видим, что самые жестокие, бессмысленные и самые кровавые войны (даже на сегодняшний день) происходят именно в тех местах, где сталкиваются на религиозной почве народы и нации.

- Сможет ли свершиться какое-то светское чудо, чтобы этого не происходило? Или, как говорит Александр Глебович Невзоров, мы вынуждены и обречены наступать на это чертово колесо истории?

Это, в каком-то смысле, качели. Вообще любая идея или идеология, если она серьезная, а не какая-то однодневка родилась, а серьезная идеология, которая выстрадана, как следует продумана и имеет исторический базис – она живет по принципу качелей. То есть, она рождается, она цветет, она умирает, но не до конца, она рождается заново, может, с небольшими какими-то изменениями, снова расцветает и снова умирает. Поэтому у нас был период смерти христианства (такого «замирания»), у нас был период его расцвета (я имею в виду новейшую историю России: в девяностые годы был период расцвета именно христианства как идеи, не как церкви), а потом на этой идее решили погреть руки уже определенного рода граждане. И сегодня все идет к тому, что этот прекрасный молодой юноша с горящими глазами превращается в старого монстра, в дракона, который скоро либо поглотит страну, либо какой-то очередной молодой человек с горящими глазами его не уничтожит. Так вот это и будет происходить по кругу.

- Реплика Дмитрия Анатольевича Медведева, что «не стоит делать преференции в конституции ради одной конфессии». Это «прощупывание почвы»? Все равно мизулинские проекты возьмут свой верх в других формулировках?

Дмитрий Анатольевич сделал ставку на другую политическую силу. Данная политическая сила его не очень устраивает.

- Это поворотный момент?

Нет. Это спор двух политических сил, лоббистов разных политических сил.

- Это уже внутри «Единой России»?

- «Единая Россия» - это не единая сила, это всего лишь тоже группа лоббистов определенных политических сил, потому что каждая политическая партия создается и существует, если она серьезная партия, с одной только задачей: представлять интересы определенной группы лиц, узкой или широкой. Поэтому здесь идет речь просто о том, что Дмитрий Анатольевич является представителем, лоббистом других сил, вот и все.

- Есть какие-нибудь цифры, которые Вы могли бы осветить именно в ситуации с финансами? Сколько уходит на РПЦ?

РПЦ, к сожалению, настолько закрытая организация, что невозможно такие цифры найти сегодня.

- Сколько нужно денег для культурно-бытового, для насущных проблем города – они же существуют?

Понимаете, какая штука!.. Никто не подтверждает, во сяком случае документально, ни в каком бюджете Санкт-Петербурга не написано, что какая-то сумма из бюджета Санкт-Петербурга перечисляется на создание храмов, на содержание храмов. Нет. Нам говорят, что это все деньги спонсоров, деньги церкви и так далее. Статья на содержание и восстановление памятников не в состоянии (то есть, сами средства, которые выделяются) покрыть даже маленькой доли необходимого, потому что, например, я являюсь депутатом района, где это часть садово-паркового ожерелья Санкт-Петербурга – дворец Ломоносова. Он просто сгнил! То есть, там разрушено все, к чему не имеет отношения федеральный бюджет. Что касается самого дворца с фонтанами, поскольку это федеральный бюджет, там деньги еще более-менее есть. Что касается того, что вокруг, а ведь это жемчужина, весь Петергоф - жемчужина; он просто находится в разрухе. Ходят представители краеведов, и все говорят в одну дуду: денег просим, денег нет, денег никогда не будет. Все разрушается. Поэтому посчитать, сколько можно было бы на это направить, если бы речь шла о том, что церковникам помогают некие спонсоры тайные, сказать: «Товарищи спонсоры, а можно, чтобы вы вот, восстановив один храм, еще восстановили чего-нибудь такое маленькое для всего народа?». Можно, но мы не знаем этих спонсоров.

- Всеволод Чаплин ратует за анонимность жертвователей. Не связано ли это с коррупцией и с более серьезными вещами, с криминалом?

Я думаю (еще раз говорю), что РПЦ – это политическая партия. Очень серьезная. Возможно, это самая мощная и самая серьезная политическая партия за всю постсоветскую историю России. В ней, действительно, очень жесткие отношения, и она действительно обладает достаточными силами для того, чтобы продвинуть того или иного человека по карьерной политической лестнице. Поэтому я думаю, что серьезные граждане нашей страны уже давно перестали заносить деньги в «Единую Россию» - и заносят туда. Соответственно, на эти деньги строятся храмы как доказательство (как вот, помните, в древности определенные фаллические символы) силы этой организации.

- Получается, это возможность оставить о себе добрую память? Может, чисто эта организация сохранит память о них в виде золотой таблички, как, например, о Ю.М. Лужкове, который оказался не очень честным человеком, но – никто же табличек не будет снимать с храмов? А вот с парком, может быть, сложнее… Там нужно будет через 50-100 лет снова все сгнившее ремонтировать. А храм православный – это нечто монументальное в наднациональной структуре, которая при любых условиях, при любых гонениях снова выживет, возродится…

Для того, чтобы через 50 лет знать о том, кто такой Петр Петрович Пупкин, чья фамилия висит на стене какого-нибудь храма, необходимо, чтобы этот Петр Петрович Пупкин был относительно важным для истории человеком, чтобы остаться в истории. Иначе люди будут просто проходить и читать: «Ну Пупкин… Что за Пупкин? Я его все равно не знаю, поэтому мне не интересно». Поэтому они бьются не за то, чтобы остаться на такой никому не известной доске, они бьются за то, чтобы остаться в истории. Либо за то, чтобы на сегодняшний день поиметь какую-то определенную долю «российского пирога» и либо скушать его, либо свалить с этим пирогом.

- Существует еще мнение, что просто хорошо распиаренный проект, под который просто собираются деньги хорошие и все. Там нет никакого политического устремления. Да, они чего-то делают, но только поскольку вынуждены это делать. На самом деле они не хотят ни в школы, никуда – потому что силы не хватает, священников выпускается мало.

- Есть ли перспектива у этой политической силы? Может быть, она не настолько все-таки сильна? Может, это просто раздувание? Понимаете, мы сейчас их напугаем, вот мы сейчас туда пойдем, мы их распустим… А люди просто забивают себе деньги – и больше ничего?

А зачем им это надо?

- А потом их дети станут играть в другие вещи?

Так я же про это и говорю! Просто есть любая политическая партия, любая политическая организация. Она представляет интересы определенных кланов и группы лиц. Значит, есть группа лиц, которая решила сегодня сделать ставку на эту идеологию. Когда политик делает ставку на определенную идеологию, это не означает, что он сам в нее стопроцентно верит. Он просто играет – это политтехнология! Он выбирает такую вот фишку, такого вот цвета – красного, зеленого, черного… Сегодня он играет черной фишкой. Но это не значит, что он полностью разделяет эту идеологию, просто в данный момент он просчитал, что это самый выгодный путь для попадания к власти. Таких людей немало! Ими можно воспользоваться. Вот и все. Именно в этом смысле. Не потому, что сами церковники стали политической силой. Это ОНИ стали выражать интересы определенных политических сил.

- Ими манипулируют, по большому счету?

Ну, здесь взаимовыгодное сотрудничество, я думаю.

- Православную идеологию они просто уничтожают на самом деле?

Да, да. Это то, о чем я говорила неоднократно, вспоминая шестую статью Советской Конституции. Что в конце, когда, допустим, восьмидесятых годов все смеялись над коммунизмом, над Советским Союзом. А с чего началась эта насмешка? Насмешка началась с анекдотов! То есть, люди, представляющие эту идеологию во внешней среде, представляющие себя народу как вершителей, как самые главные, самые глубокие, самые знающие носители вот этой вот идеологии – они вдруг становились смешными, презренными, ненавистными. Они – конкретные люди, которые зажрались, которые воровали, которые, короче, вели себя не в соответствии со своими собственными постулатами. Отрицательное мнение о них потом вдруг неожиданно перенеслось на всю саму идеологию. Хотя если взять ее, как чистую идею, и людей, которые воплощали ее в жизнь – можно было невооруженным глазом видеть жутчайшие изначально несоответствия. Были, скажем так, нехорошие люди – и некая там чистая идея. Здесь, в принципе, получается то же самое. Есть чистая идея, с которой спорить можно так же, как и с коммунистической, но она вроде бы все-таки какая-то красивая; и есть люди, которые под прикрытием ее делают черные дела.

- Возможно, это просто психологический перенос, когда личная вера, личная уверенность в чем-то переносится на организацию, которая никакого отношения к личности не имеет? Любая организация амбивалентна. Абсолютно любая. Люди ею движут, понимаете? Организацию, какую ни построят, любой может ею управлять. Может пойти налево, направо, вперед… Ранние христиане были левыми, боролись с римлянами, потом они не боролись с римлянами, потом боролись с кем-то еще, устраивали крестовые походы – организация была одна и та же! И идеология была одна и та же.

Нет, она менялась, менялась… Роль личности в истории, вообще-то, никто не отменял. Тем не менее, вот это вечный спор о том, что же важнее – партия или отдельно взятый ее лидер… В истории по-разному бывало: и то, что партия сминала лидера и продолжала идти по своему избранному пути идеологическому; бывало, что приходил лидер, который разворачивал партию на 180 градусов.

- В таком случае получается, со светским государством очень большие проблемы, поскольку светский человек, который олицетворяет светское государство, не может иметь никакой идеологии, кроме идеологии правильного управления, чтобы всем было хорошо.

Если говорить об единоличном лидере, то, разумеется, это должен быть, в первую очередь, технический руководитель. Если говорить о том, что государством управляет все-таки какая-то определенная политическая сила, то приходится признавать, что… Опять-таки, если мы говорим о некоем таком чисто демократическом государстве… Если народ избирает эту политическую силу собой руководить – ну, значит, народ заслуживает того, что он избрал. Если мы говорим не об идеально демократическом государстве, как у нас, то получается, что определенная политическая партия или сила ходит просто на политтехнологиях, на деньгах тех, кто в данный момент находится у власти.

- Сейчас говорят про реформу судебной системы. Возможны ли какие-то изменения в судебной системе? Отделить исполнительную власть от законодательной?

Вы знаете, вот как раз мы сейчас пытаемся заняться вопросом, который Вы сейчас поставили, по поводу выборности мировых судей Санкт-Петербурга. Пытаемся разработать этот закон, но я сомневаюсь в успехе. Потому что, опять-таки, те силы, которые находятся сегодня у власти, они не заинтересованы отдавать даже пяди от того, что они завоевали. Если суды сегодня полностью работают на их интересы, то зачем же они будут позволять возникать каким-то независимым судьям?

- То есть, мы не имеем инструментов для разрешения гражданских споров…

Не имеем. Реально нет.

- Достаточно было бы провести референдум в вашем районе по поводу восстановления парка, либо перераспределения бюджетных средств…

Вы же видите, какая сила постоянно отказывается от этих законопроектов, постоянно снимая с повестки дня рассмотрение их и даже попытку внести эти законопроекты. Этой власти это не нужно. И, скажем так, я их прекрасно понимаю. Зачем им лишние проблемы себе создавать?

- Коллапс «Единой России» и вот этой православной политики невозможен, потому что за ним нет ничего, по большому счету…

Я бы все-таки разделила «Единую Россию» и православную политику, потому что «Единая Россия» - это день уже вчерашний, а православная политическая партия – это день завтрашний. И те, и другие в определенное время работали на исполнение указаний определенных политических сил. Вы спросите, почему Россия до сих пор терпит? Над этим вопросом бьются уже сотни умов в последние годы… Практически, всю революцию сделали в Петербурге и Москве, а потом было довольно быстрое торможение.

- Но сознание народное было подготовлено.

Сегодня очень много различных механизмов, которые находятся в руках у нынешнего режима, с помощью которых промываются мозги таким образом, что (надо признать честно) слабым оппозиционным силам просто не хватает возможности перебить вот эту идеологическую машину. Есть еще свойственное нашему народу (в последние особенно годы) стремление постоянно надеяться на то, что «а вот давайте поменяем Иванова на Петрова!. Иванов был плохой. Петров хорошо говорит – наверно, он будет хороший». Приходит Петров, начинает делать то же самое, но немножко, как говорится, те же яйца, только в профиль. «А вот Сидоров! Наверно, Сидоров-то будет хороший!» Поэтому вот это стремление поменять Иванова на Петрова играть будет точно так же. Да, сейчас все против «Единой России», все. Поэтому и возникает новая политическая сила. Главная – «Народный фронт». Давайте, мы тихонечко поменяем одно на другое, скажем, что вот та была плохая, а эта – хорошая (хотя и той, и другой руководил один и тот же Путин), и народ почему-то верит, что тот же Путин, только в профиль, будет лучше, чем тот предыдущий. Ну, поиграются они с « Объединенным Народным Фронтом» - подойдет как раз и православная партия.

- Была же партия «За Русь святую», которая набрала какие-то жалкие полтора процента…

Потому что это шуты. Все-таки, основная масса населения разбирается – где шуты, а где сила.

- Почему Вы считаете, что и эта партия не будет восприниматься как шутовская?

Потому что мы уже сегодня уже видим – эта партия правильно себя ведет. Эта партия обставляется своими людьми в чиновничьих кабинетах, эта партия имеет хорошее финансирование, эту партию постоянно пиарят везде с правильных позиций. Это же не просто так какой-нибудь сумасшедший, который назвал себя царем – и давайте выбирайте меня.

- Нужно ли создавать какие-то атеистические клубы, атеистические площадки, проводить дискуссии, обучать горожан основам гражданского мышления.

У нас сегодня проблема с гражданским мышлением, которую не могут решить даже несколько десятков организаций, которые этим занимаются в Санкт-Петербурге. У нас, поверьте, их очень много. И все говорят только об одном, что почему-то способность к реальному гражданскому мышлению, гражданскому протесту сегодня (в Петербурге, во всяком случае) близится к нулю. Не понятно почему. Еще раз говорю, что тут есть разные варианты, все спорят. Те, кто хочет поднять народ, все спорят – почему же народ не поднимается.

- А почему они на улицы не идут – те, кто спорит?

Нет, они на улицы идут, а тот народ, который проходит мимо, машет рукой и идет дальше. Здесь много различных вариантов. Вплоть до того, что просто нет конкретной личности, которая бы приняла ту позу и тот вид, который был бы приятен народу, и народ просто бы остановился и начал слушать. Потому что недоверие народа, конечно, видно постоянно. Недоверие к тому, что выводят их на улицы, а никуда не ведут. Чем характерно наше протестное движение – в основном, к сожалению, либеральные, мелкие – они тем и характерны, что люди выходят вот на Болотную площадь, а потом как-то вот… а дальше что? Ну, мы вышли, мы послушали вас – раз, мы померзли – два вас послушали, три раза послушали; все плохо, Путин плохой, перевыборы даешь… Ну даешь – а дальше-то что делать? Непонятно, и люди устают, расходятся. Есть определенная усталость от этой уличной политической борьбы, когда нет четкой программы. Понимаете, даже вот когда выходит политическая сила, которая требует пересчета голосов на выборах, то (ладно, я, более-менее опытный политик) даже не очень опытный человек в политике, и то понимает, что это не то требование, за которое стоит идти. Ну пересчитают они голоса на выборах, ну поставят они вместо того Иванова этого Петрова, потому что Петров красиво говорит, молодой и чего-то там против коррупции. Так они сейчас все против коррупции, когда выборы начнутся.

- Вот это замечательное молчание большинства говорит о том, что им надоела вся эта политическая иерархия? Что, меняя этих на этих, люди разочаровались уже во всех политиках абсолютно?

- Там, где висело «Слава КПСС», сейчас висит «Слава Патриарху!», «Досрочно встретим Конец Света!» и т.д., и т.п. То есть – все то же самое! Ничего не меняется: что там была идеология, что тут идеология – шило на мыло. Может, стоит думать о том, чтобы строить какую-то другую политическую систему, основанную не на иерархической связи, а на каких-то снизу самосоздающихся горизонтальных связях?

Понимаете, это все замечательно, но это мечты. Потому что ни одна политическая сила не строится просто так снизу. Она никому не нужна - ну давайте, мы втроем, такие умные, соберемся и начнем ее строить. Никогда ничего подобного в мире не было! Любая политическая сила появляется только тогда, когда на нее есть реальный запрос. Либо она появляется и тут же исчезает, потому что она никому не нужна, либо она появляется, потому что на нее есть запрос и заказ, есть люди, которым она нужна, которым нужно, чтобы была какая-то группа политиков активных, которые представляют реальный интерес их и защищает. Видимо, на сегодняшний день то, о чем вы говорите, пока никому не нужно. Нет на нее заказа. Есть просто пожелания отдельных интеллигентов. Что-то подобное нужно бы сделать, но кто будет это делать – непонятно.

- Может быть, сначала это просто проговаривать, давать людям возможность самим подумать, ставить перед ними задачи, а не просто приносить им какие-то готовые решения?

Еще раз говорю, все это хорошо, но люди должны быть заинтересованы в создании этой силы.

- Они заинтересованы Кока-Колами, МакДональдсами. Если им не показывать – они знать не будут, что существуют МакДональдс и Кока-Кола.

Конечно, политическое просвещение – это дело святое. Этим, конечно, надо заниматься. Здесь никто не спорит. Но рассчитывать на то, что мы выйдем на улицу, кинем клич и за нами пойдут – не стоит.

- Я именно и говорю про то, что просвещение, образование – потому что никто не знает, что такое гражданское общество. Никто! Подойди к любому на улице, спроси о разделении властей whois– никто не знает! Про разделение властей никто не знает. Все знают про Путина, про Патриарха, про каких-то оппозиционеров, которых купил Госдеп на корню. А про то, что тот же самый Навальный собирает деньги по тем или иным бизнесменам в интернете – это мало кому известно, потому что совершенно иной образ в головах-то создается. Нет-то образования на самом деле никакого, никто никому ничего не рассказывает. Все рассказывают про православных, католиков. Думаю, их нужно только жалеть – они несчастные, убогие люди. И те, кто заносит туда деньги – заносят их в откровенную пустоту. А потом, им столько заносили денег, что с них потом потребуют: ребята, мы вам денег заносили – оружие берите теперь, отрабатывайте деньги-то ваши.

Они же пойдут не таким путем. Зачем им революцию-то делать, этой партии? Они уже потихоньку приходят к власти. Так это масонская ложа. Никто из масонов сам не бежал революцию делать. Они создавали систему управления. И эта партия точно также создает систему управления тихо, ползуче - деньгами, своими людьми. Им не надо никаких молодчиков на улицу выгонять. Зачем это?

- А если будет строиться другая какая-то система управления, которая ту дискредитирует просто – то, может быть, это вариант? Кто-то думает вообще об этих вещах или нет?

Полно людей думает! Но одно дело думать, а другое дело – делать. К сожалению, Ленины у нас еще пока еще не выросло. Человек придумал и сделал, а теперь мы только думать горазды, причем каждый о своем. А тут ведь кроме думания надо еще и реализовывать эти мысли.

- История сослагательного наклонения не знает, но будущее зависит исключительно от живущих.

Все правильно. Но в данный момент, видите, нету запроса. Не родилась еще та партия, не родились еще те лидеры, не поставлена еще историческая точка в определенный период времени. Не возникла революционная ситуация.

- Ужас.

Людям, далеким от Русской Православной Церкви, а таковых в России большинство, формулировка, вынесенная в заглавие, может показаться, по меньшей мере, искусственной. Мало кто рассматривает РПЦ в качестве реальной политической силы. В советские времена церковь считалась организацией, обособленной от государства в той мере, в какой в тоталитарном обществе вообще можно быть обособленным от верховной власти. В демократической прессе первых постсоветских лет РПЦ упоминалась, как правило, и вовсе в экономическом контексте. Читатель, интересовавшийся проблемами построения в России “гражданского общества”, воспринимал эту организацию, скорее, как совокупного предпринимателя, использующего свои контакты с государством для налаживания собственного крупного бизнеса. Все наслышаны о борьбе РПЦ за безналоговую торговлю сигаретами и спиртными напитками, а также о ее успешной деятельности по приращению собственной недвижимости. И то, и другое, и третье разворачивалось под лозунгами торжества справедливости, поруганной многолетними преследованиями церкви со стороны государства, — казнями и репрессиями, обрушившимися на РПЦ после 1917 года.

Можно по-разному относиться к подобным способам заработка: действительно, сигаретный и спиртной бизнес слабо соотносится с моральными нормами православия. Интересно однако другое: и по сегодняшний день РПЦ является единственной организацией (не говоря уже об отдельных гражданах), которой государство позволяет использовать в своих интересах право реституции. Больше того: в некоторых случаях церковь сумела возвратить на свой баланс объекты недвижимости, которые в советские годы были заняты такими “неприкосновенными” для бизнеса организациями, как школы и другие социальные учреждения. Понятно, что в клановом бизнес-сообществе, каковым стало Российское государство, при заключении такого рода эксклюзивных сделок принято “договариваться” об условиях.

В первые годы перестройки церковь сохраняла ореол организации гонимой, пострадавшей от советской власти. Поэтому общественное мнение, жаждавшее справедливости, воспринимало такие сделки как своего рода возмещение ущерба. Общественность, воодушевленная борьбой с коммунизмом, относилась к РПЦ как к товарищу по несчастью, полагая, что, укрепив свои материальные позиции, церковь направит усилия на борьбу с притеснителями всякого рода духовной несвободы. Тем сильнее стало разочарование, когда вдруг выяснилось, что РПЦ, пострадавшая от преступлений советского государства, выбрала в союзники не те социально-политические силы, которые ратовали за создание в России “гражданского общества”. Для многих, не знакомых с укладом церковной жизни, это стало неожиданностью.

Те, кто возлагали на РПЦ особые надежды, забывали, как мне представляется, один очевидный факт: при всех мыслимых и немыслимых оговорках РПЦ прошла сквозь советское время в качестве единственной легитимной организации, до известной степени противостоящей государству. Причем организации не только крупной, но и жестко-структурированной. В сравнении с ней, все антисоветские объединения, возникавшие на территории бывшего СССР, даже такие авторитетные, как Хельсинкская группа, выглядят достаточно эфемерными. В первую очередь, потому, что в глазах государства их члены никогда не обладали личной неприкосновенностью. В отличие от сотрудников РПЦ. Известно, что церковь, как правило, “стояла” за своих.

Пройдя через советское время, РПЦ сохранила себя как организацию, что дало ей известные преимущества. Не вдаваясь в вопросы о моральности компромиссов с преступной властью, мы должны признать, что за семьдесят “безбожных” лет церковь обрела стратегический и тактический опыт, а также вынужденную и стойкую привычку к компромиссам. Иными словами, научилась использовать ленинскую тактику заключения “политических” договоров в целях использования “попутчиков”.

Конечно, советские годы никто не пережил без потерь. Учитывая, что страна не прошла тотальной “декоммунизации”, с нашей стороны было бы нелепо “бросать камни”. Это однако не значит, что мы должны закрывать глаза на очевидные вещи.

В последнее десятилетие прошедшего века РПЦ действовала в качестве партнера светского государства, причем партнера особого рода. С одной стороны, она позиционировала себя как духовную силу, способную заполнить вакуум, образовавшийся после падения коммунистической идеологии. В этом качестве РПЦ пыталась поставить себя над светским государством. С другой стороны, РПЦ не обрела достаточного морального ресурса, чтобы в действительности, подобно Ватикану, эту позицию занять. Главная причина в том, что церковь от государства зависит. В отличие от некоторых олигархов, вообразивших, что в постсоветском государстве богатство автоматически становится синонимом независимости, деятели РПЦ хорошо изучили нашу историю. Как совокупный олигарх церковь никогда не разделяла такого рода прекраснодушных иллюзий. От иллюзий ее спасала преемственность — “генетический опыт”, впечатанный в сознание и подсознание иерархов: с первых дней “перестройки” и “гласности” церковь отлично понимала, “кто в доме хозяин”. Она воспользовалась кратким периодом безвластия, чтобы “под шумок” укрепить свои позиции и пополнить закрома.

В первые постперестроечные годы, наблюдая процесс смещения РПЦ к левому, а иногда (как, например, в случае с покойным Иоанном, митрополитом Ленинградским и Ладожским, благословлявшим деятельность общества “Память”) и к крайне левому полю, многим казалось, что это — случаи частные, выпадающие из церковного “мейнстрима”. Однако открытая и, как полагают многие, небескорыстная поддержка иерархами церкви нового–старого гимна, их резкие антикатолические и антиевропейские высказывания, позволили обнаружить если не закономерность, то уж, во всяком случае, стойкую и настораживающую тенденцию.

Как бы то ни было, ельцинские и первые путинские годы прошли под знаком взаимного интереса РПЦ и государства. Стороны воспринимали друг друга в качестве партнера, которого можно и нужно использовать. Высшие руководители государства исправно стояли “подсвечниками” на долгих церковных службах, надеясь приобрести моральный авторитет, необходимый им единственно для укрепления своей светской власти. Церковь выторговывала для себя льготные условия бизнеса, округляла владения, время от времени делая беззубые заявления, выдержанные в стилистике “ни нашим, ни вашим”. Характерно, что решительность церковные власти проявляли лишь в тех вопросах, которые, с точки зрения правящей политической элиты, были маргинальными. Ни по одной из подлинно серьезных проблем — международное положение, война в Чечне, обнищание населения, массовые нарушения прав человека — РПЦ, даже в то, относительно свободное время, допускавшее плюрализм мнений, ни разу не высказалась прямо.

Если бросить взгляд в недавнее прошлое, становится очевидным, что короткий промежуток времени, когда слабое государство поглядывало в сторону РПЦ, надеясь воспользоваться в своих целях ее моральным и идеологическим авторитетом, теперь закончился. Государство — с его точки зрения, совершенно правильно — рассудило, что в глазах правящих элит — людей, принимающих решения, — церковь не обладает достаточным влиянием.

Казалось бы, на “нет и суда нет”. Мало ли с кем — по разным соображениям — государство в последние годы “дружило”. Ряд партий, пользовавшихся расположением государства, ушло в политическое небытие. С РПЦ однако дело обстоит сложнее. В первую очередь, потому, что, по сравнению с другими политическими силами, церковь как организация имеет свои особенности.

Главной является та, что в отличие от обычных партий, имеющих в своем арсенале политико-экономические средства, церковь обладает дополнительным и важнейшим ресурсом, который, если говорить коротко, можно обозначить так: она имеет возможность прямого и подлинного воздействия на души людей, мятущиеся, открытые и незащищенные. Именно поэтому любой вопрос, на который церковь дает или не дает ответа, достоин пристального внимания.

В результате дискуссий и статистических исследований специалисты пришли к выводу, что прихожанами РПЦ можно назвать лишь 2–8% российского населения. Это те люди, которые регулярно посещают храмы, исполняют обряды, читают специальную литературу. Данную категорию людей в церкви называют “воцерковленными верующими”. Казалось бы, цифра небольшая. Во всяком случае, она сопоставима с количеством “воцерковленных верующих” в последние годы советской власти. Однако, если продолжить политические сравнения и вообразить, что РПЦ поставит перед собой задачу создания собственного блока в Государственной думе, ее кандидаты, возможно, преодолели бы 5%-ный барьер. Конечно, в ближайшем будущем эта задача не будет поставлена, однако РПЦ будет оказывать идеологическое влияние на подконтрольный ей сектор.

В то же время статистические исследования показывают, что православными считают себя чуть более половины населения России. Иными словами, можно предположить, что, при известных условиях (разочарование в ценностях, навязываемых “обществом потребления”, отсутствие навыков жизни в деидеологизированном обществе и проч.), некоторая доля “латентных православных” обратится к церкви. Вряд ли все они в одночасье станут “воцерковленными верующими”, однако многие из них могут признать авторитетным мнение РПЦ. Учитывая наметившееся отчуждение церкви и государства, это требует осмысления.

Возможно, следующий тезис покажется странным, однако, мне представляется, что, с точки зрения перспектив построения в России гражданского общества, альянс государства и церкви, который мы наблюдали в самом недавнем прошлом, значительно более предпочтителен, нежели их наметившееся отчуждение. Эту мысль следует пояснить. В постперестроечные годы государство объявляло себя главным демократом, делающим отчаянные попытки повернуть страну на “западный” путь развития. РПЦ, дорожившая партнерскими отношениями с государством, была вынуждена держаться — по крайней мере, на официальном уровне, — более или менее центристских позиций. Либералы от церковного руководства могли использовать сотрудничество с государством в качестве рычага сдерживания внутрицерковного фундаментализма. Владыка Кирилл Гундяев, в значительной степени и поныне определяющий внутреннюю и внешнюю политику РПЦ, появлялся на телеэкране в компании с реформаторами. Мне, знавшей его в те времена, когда владыка занимал пост ректора Ленинградской Духовной академии и разделял идеи экуменизма (поиска путей сближения РПЦ с западными конфессиями), трудно сказать, насколько прошедшие двадцать лет изменили его прежде весьма прозападное мировоззрение. Однако, даже если предположить, что в душе он остался “западником” (в чем я, положа руку на сердце, скорее, сомневаюсь), в нынешних политических условиях ему будет трудно проводить в жизнь центристскую политику. Если же допустить, что его взгляды кардинально изменились, ничто не помешает ему отказаться от политики политического сдерживания ради упрочения собственного внутрицерковного авторитета.

По самому своему внутреннему устройству РПЦ (впрочем, как и любая церковь) чужда демократии. Как организация строго иерархическая и консервативная, она веками хранила обособленность от социальной жизни, однако эта обособленность никогда не была полной. Во-первых, и в ее рядах время от времени появлялись инакомыслящие, чьи дальнейшие судьбы, впрочем, складывались по-разному. Истории с Дудко и Якуниным могут служить примерами. Но, в общем говоря, церковь, напуганная последствиями многочисленных ересей и расколов, и в советское время, когда формально состояла в рядах “гонимых”, неприязненно относилась как к церковному, так и к светскому инакомыслию. Это не означает, что церковь была отгорожена от общества глухой, непроницаемой стеной: государство пробивало в этой стене гигантские бреши, принуждая иерархов церкви, особенно на международном уровне, проводить свою — “советскую” — политику. Не имея возможности противостоять государственному давлению, церковь с особым усердием хранила социальную изолированность там, где дело касалось устоев частной жизни. Здесь она действовала в согласии с вековой традицией, которая — как образец и идеал — сложилась в те давние времена, когда формировалась церковная иерархическая структура. Закоснев, традиция закрепила социально-этические нормы, естественные для времени своего формирования. Нет ничего удивительного в том, что на этом “патриархальном”, хочется сказать — “средневековом” — фоне в рамках православной традиции так и не сформировались представления о свободе слова, вероисповедания, терпимого отношения к инородцам, необходимости построения эффективного гражданского общества и т. п. 1 Иными словами, пребывая в рамках закосневшей традиции, РПЦ ни при каких обстоятельствах не сумеет дать адекватные ответы на “вызовы” современного общества.

Традиционно низкий уровень образованности большинства православных священников известен. В XIX веке ряды служителей церкви большей частью пополнялись за счет сыновей провинциальных дьяконов и иереев. Замкнутая среда жестко формировала тип служителя и начетчика, так что среди выпускников семинарий и академий реформаторы были редкостью. По образу своей жизни люди, вставшие на “духовный” путь, не соприкасались с людьми светскими едва ли не до начала XX века, когда бурные социальные процессы, бродящие в обществе, вызвали к жизни новый тип православного пастыря-реформатора. К этому периоду относятся публичные дискуссии, посвященные различным аспектам духовной и светской жизни, в которых и те и другие сходились лицом к лицу.

Советская власть дискуссии прекратила. Больше того: она сознательно способствовала тому, чтобы в духовные академии и семинарии поступали не ленинградцы и москвичи, а выходцы из глубокой провинции. Мне доводилось читать сочинения по русской литературе, написанные студентами различных курсов Ленинградской духовной семинарии и академии, и я могу утверждать, что средний уровень этих сочинений далеко не дотягивал до “школьного”, если иметь в виду, например, ленинградские школы.

Революция и последовавшие за ней десятилетия террора по-своему расправились с “прогрессивным” духовенством. Этот процесс — применительно к России — нельзя назвать уникальным. Церковь постигла та же участь, какая постигла науку, искусство, социальное и политическое строительство, однако, если внутри перечисленных областей время от времени все-таки рождались школы, направления или отдельные личности, новаторы и пионеры, жесткая иерархическая структура церкви таких людей из своих рядов вытесняла, ссылаясь на историю с “живоцерковниками”, десятилетиями наводившую ужас на ее иерархов. Исключения, конечно, были, но здесь мы говорим об общей тенденции. В этом вопросе церкви активно помогало и государство, однако импульс вытеснения реформаторства и инакомыслия был стойким и сильным и внутри самой церкви.

Некоторая надежда на обновление и церковную реформацию возникла в восьмидесятые годы, когда церковь пережила своего рода “интеллигентский призыв”. В поздние советские времена (1960 –1980) в обществе все сильнее обозначилась тенденция “воцерковления”, когда десятки и сотни неофитов, выросших в атеистической среде и достигших зрелого возраста, пытались влиться в ряды церковноверующих. Тогда в РПЦ пришло довольно большое количество образованных людей, проникнутых “прозападными” настроениями. За истекшие годы многие из них сделали церковную карьеру, в большей или меньшей степени удачную, однако, как показала жизнь, не без потерь. Тех, кто не сумел приспособить свое мировоззрение к жестким церковным устоям, церковь под тем или иным предлогом отодвинула в сторону. Для их нейтрализации использовались два сценария: служба в дальнем приходе, либо запрещение в сане, то есть прямое отлучение от активной церковной деятельности.

Особенно острые формы этот процесс принял после 1993 года, когда относительно стройные ряды внутрицерковных интеллектуалов распались на два противоборствующих лагеря: “либералов” и “фундаменталистов”. Первые приняли демократические лозунги, вторые — решительно отвергли. Катализатором, как ни странно, стало подавление попытки государственного переворота в октябре 1993 года — так называемый “расстрел” Белого дома. В результате этих событий русские внецерковные националисты были вытеснены на обочину политической жизни, однако именно они оказали мощную поддержку церковным фундаменталистам.

Оттеснив церковных либералов, современная РПЦ стала идеологически однородной организацией, внимательно отслеживающей любые проявления инакомыслия в собственной среде. В известном смысле она пришла к модели “советской власти без советской власти”, главной целью которой является выживание во враждебном, “инакомыслящем” мире. Способы такого выживания известны: ненависть к инородцам, подавление инакомыслия, развитая система слежки и доносительства, личная зависимость подчиненных от начальства и т. п.

В иной общественно-политической ситуации со всем этим можно было бы разбираться обычными методами, принятыми в демократическом обществе. Нынешняя реальность, однако, не такова. В поисках новой идеологической политики, способной ответить чаяниям большинства, государство все явственнее склоняется к “мифотворчеству”. Трудно сказать: оно ли внедряет в сознание “народа” различные, но неизменно комплиментарные мифы, или само идет на поводу у мифологизированного общественного сознания; скорее всего, этот процесс описывается двумя встречными векторами, однако суть дела заключается в том, что на смену “советской” мифологии приходит мифология “постсоветская”: ее важнейшими компонентами становятся “государственность”, “национальная идея” и “Православие”. Последний элемент триады возник не случайно. Нет сомнений в том, что Русская Православная Церковь освящена вековой традицией. В продолжение многих столетий она оставалась хранительницей нравственных и культурных ценностей, на которых зиждилась история нашей страны. Однако, если иметь в виду роль РПЦ в современном обществе, здесь важно другое: с укреплением своей “мифологической” функции церковь начинает стремительно терять позиции “партнера”, мало-помалу превращаясь в организацию, с которой государство будет не столько считаться, сколько “делать соответствующий вид”.

Все вышесказанное позволяет предположить, что некоторое “уточнение” взаимоотношений церкви и государства, которое наблюдается в последние годы, может иметь далеко идущие последствия. В стране, в которой общество не в состоянии прийти к согласию по важнейшим вопросам социально-политического устройства, а абсолютное большинство населения не готово к усвоению демократических идей, РПЦ в своем нынешнем виде будет объективно способствовать не поиску согласия, а дальнейшему углублению общественного раскола. Понятно, что правящие элиты, от которых зависит выбор дальнейших путей России, вряд ли будут прислушиваться к советам церковного руководства и, тем более, рядовых священников — для этого у них есть другие “вертикали”. Однако “простой народ”, обратившийся к церкви и составляющий определенную долю электората, не станет отворачиваться от мнения батюшек, для которых главным грехом общественной жизни было и остается “инакомыслие”.

1 В этом отношении РПЦ отличается, скажем, от современной Католической церкви, более чуткой к общественным тенденциям.

I. ОБЩИЕ ПОЛОЖЕНИЯ

Православная партия России - не инструмент борьбы за власть кучки партийных функционеров или государственных чиновников. Православная Партия также не является религиозной организацией, хотя с пониманием и уважением относится к церкви.

Православная Партия России - это политический механизм, главным смыслом существования которого является всемерное содействие становлению в России прочного, последовательно демократического гражданского общества и подчиненного ему здорового государства. Основной ориентир деятельности партии, стабильность общества и государства, достижим через налаживание тесных, полномасштабных взаимоотношений между народом и властью. Эти отношения предполагают, с одной стороны, повседневное участие населения в контроле за деятельностью госучреждений и органов власти, с другой - выполнение чиновниками и народными представителями своих обязательств перед гражданами России. Возвращение нашей Родине мира и стабильности, целостности и независимости возможно только при нравственном объединении всего народа, при едином понимании добра и зла, границы между допустимым и неприемлемым. Реальным фундаментом здорового общества всегда было и остается признание всеми социальными, профессиональными, национальными и прочими группами населения, в том числе и высшими государственными деятелями, общих жизненных ценностей. В России эти жизненные ценности на протяжении целого тысячелетия оберегала и поддерживала Русская православная церковь, благодаря чему наша страна превратилась в могучую мировую державу. Превращение морали в орудие классовой, а затем - конкурентной борьбы, как мы видим, вплотную подвело наше государство к краху.

Сегодня такие традиционные ценности, как справедливость, свобода, порядочность, совесть по-прежнему разделяет подавляющее большинство российского населения. Однако они как никогда нуждаются в поддержке и защите. Как показывает история, в том числе и история ХХ века, единый для всех морально-нравственный и юридический фундамент общественной жизни составляет главное требование к устойчивому развитию любого современного независимого национального государства. В то же время по целому ряду причин необходимость и возможность защиты единства общества из религиозной сферы переместились в область практической политики.

Православная партия России выступает за сплочение всего российского народа вокруг основных жизненных ценностей, прав и свобод, общих и для русского православия, и для последовательной демократии.

II. ПОЛИТИКА

Православная партия России исходит из признания уже сложившейся структуры власти. В то же время совершенно очевидно, что существующее отчуждение власти от населения угрожает реставрацией диктатуры, очередным кровавым переделом власти и собственности. При любых исходах такого передела в выигрыше окажется та же самая элита, в проигрыше - то же самое население. Реальное преодоление отчуждения государства от народа необходимо не только для противодействия новой диктатуре, это первое и главное требование любой демократии.

Демократическое государство не существует отдельно от активной позиции народа, и активность эта не может сводиться к периодическому голосованию за малоизвестных людей. Чем шире участие населения в решении проблем, с которыми власть не справляется, тем скорее происходит выработка демократических навыков совместного управления своим государством, тем успешнее идет процесс становления государства, подчиненного потребностям граждан, умерение аппетитов элиты. Диктатура начинается не с танков на улицах, она начинается с апатии, с неверия людей в свои возможности, с утраты чувства гордости.

Необходима не замена одной правящей группы на другую, а подчинение власти требованиям и ценностным ориентациям общества. Основным направлением деятельности партии в области политики, таким образом, является максимально полное использование возможностей существующей в России политсистемы и ее развитие в соответствии с действующими законами, ценностями православия и требованиями последовательной демократии. Православная партия выступает за тесное сотрудничество с любыми общественными, государственными и иными организациями, в той или иной мере содействующими политической, экономической стабилизации и моральному объединению России. Вместе с тем Партия будет всеми законными методами противодействовать действиям и распространению воззрений, направленных на дальнейшее разобщение российского народа.

Партия не поддерживает политического и духовного экстремизма, иных отклонений от принципов демократии. Одним из самых опасных для России явлений партия считает различные проявления бытового и организованного нацизма, когда национальность человека определяется по "принципу крови" и служит основанием для возникновения того или иного вида неравенства. Не может быть демократии без морали, без уважения людей к себе и к другим.

Православная партия России с пониманием относится к религиозному выбору любого человека, но считает, что те или иные конфессиональные особенности не могут и не должны служить разобщению людей. Религии едины в своей сути, все они исповедуют единение, братство, любовь к ближнему, и поэтому верующие граждане России и их объединения являются естественными союзниками Православной партии. Конечно, христианам и людям с христианскими корнями легче найти общий язык друг с другом, однако возможен и необходим доверительный диалог с представителями иных, даже самых экзотических верований, а также с принципиальными, сознательными атеистами. Принцип свободы совести не отменяет, а предполагает наличие совести. Ни одна мировая религия не исповедует аморальности и человеконенавистничества, все они исходят из гуманистических принципов. Православная партия намерена объединить всех граждан России, верящих в себя, в свой народ, в свою Родину.

III. ЭКОНОМИКА

Православная партия России выступает за экономическую устойчивость и безопасность страны. Использование тех или иных экономических механизмов должно быть подчинено этому безусловному приоритету. Ключевым звеном всей экономики России должен быть национальный частный предприниматель, содержащий свою семью, обеспечивающий работой менее социально активных граждан, а также финансирующий разумные мероприятия, проводимые госаппаратом. Государственные органы, неспособные выполнять свои обязательства перед предпринимателями и другими группами населения, должны занять в экономической системе положение, соответствующее приносимой пользе.

Иностранный капитал, желающий участвовать в российской экономике, должен быть защищен от безответственных действий государственных чиновников и от недозволенных приемов в конкурентной борьбе. Настоящий хозяин страны российский народ, при помощи политических процедур, а также используя прочие возможности, должен обеспечить соблюдение правил гостеприимства. В то же время такие обязательства неотделимы от соблюдения гостем определенных для него правил поведения.

Православная партия считает, что труд, капитал и государство равноважны для процветания нашей страны. Кроме того, эти три понятия существуют не сами по себе, а воплощены в конкретных людях, гражданах России, каждый из которых ценен сам по себе.

Равная важность труда, капитала и государства, однако, не означает их равноправия. Права должны соответствовать обязанностям и ответственности, кому много дано - с того много и спросится. Пока существуют государства, у национального труда и капитала единая с их государством судьба, и потому, в конце концов, единые интересы.

Осознание всеми тремя звеньями экономики единства их судьбы и основных интересов, восстановление разрушенной системы социального партнерства является одним из главных ориентиров деятельности Православной партии в области экономики.

IV. МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

В области внешних международных отношений Православная партия придерживается тех же главных принципов, что и во внутренней политике. Любое иностранное государство, международная или национальная организация, уважающая народ России и готовая к взаимовыгодному сотрудничеству, может рассчитывать на встречную активность россиян.

Внешнеэкономическое, политическое и военное сотрудничество должно ориентироваться прежде всего на интересы российского народа. Вместе с тем при определении целей и методов внешнего сотрудничества нельзя не учитывать, что российский народ склонен применять нормы традиционной нравственности и к оценке мировых событий. Несправедливость в отношениях между любыми государствами расценивается как отступление от норм цивилизованной морали, как неуважение мирового общественного мнения и отчасти - как неуважение мнения народа России.

У России есть и постоянные союзники, и постоянные интересы. Православная партия выступает за справедливый мировой порядок, при котором исключено применение любой силы и приемов нечестной конкуренции. Международный диктат одной или нескольких стран или организаций - это показатель двойственности моральных стандартов: для своих граждан и "на экспорт". Иными словами, это начало отхода от принципов демократии. Не может быть прочным мир, в котором люди и народы не уважают друг друга, а сильный, никого не спрашивая, пытается присвоить себе дополнительные права, игнорируя связанные с этим обязанности и ответственность.

Православная партия убеждена, что все люди, все народы исходят в своих поступках из тех же основных жизненных принципов, что и российский народ. И если в каком-либо государстве власть по каким-то причинам игнорирует мнение и интересы своего народа, данное обстоятельство не делает граждан этой страны врагами России.

Православная партия России, как и всякая другая партия, не может не ставить вопрос о власти. Однако, в отличие от подавляющего большинства отечественных политических организаций, Православная партия решает его, исходя из признания приоритета морали над сиюминутной выгодой.

Власть основывается на всеобщем признании права обладания этой властью, и лишь потом подкрепляется силой. В свою очередь, применение силы во имя власти возможно только при ее легитимном характере. В обществе, отказавшемся от тоталитарного устройства, власть дается народом непосредственно, и лишь потом подтверждается в ходе формальных демократических процедур.

Православная партия считает источником реальной власти российский народ, а наиболее целесообразным и справедливым способом получения этой власти - завоевание авторитета в широких слоях общественности и у каждого порядочного гражданина России в отдельности. Временное обладание формальными символами частичной власти не позволит выполнить уставные задачи, более того - совместное ведение политической деятельности с лицами, не придерживающимися установок православной морали, способно дискредитировать идею современного политического православия.

Православная партия, ставящая одной из своих главных целей преодоление отчуждения власти от народа, должна вести повседневную работу с населением, помогая ему осознать свою роль в построении гражданского общества, пользоваться законными правами и возможностями для реализации основных интересов граждан России. Консультации по проблемам, связанным с участием народа в управлении своим государством и иная помощь должна оказываться представителям всех социальных слоев - от наименее социально защищенных до элитарных. Для Православной партии не важно, насколько состоятелен обратившийся к ее помощи гражданин, как не важны его паспортная национальность, вероисповедание и даже политические взгляды. Все мы - народ страны, пытающейся построить демократическое государство. Для этого есть только один путь, и путь этот проходит через создание гражданского общества, где каждый несет ответственность за себя и за своего ближнего, где всем членам общества помогают преодолеть незнание, непонимание, недоверие и занять достойное человека место в жизни.

Православная партия вкладывает в понятие народа свое, христианское содержание. Ни социальное положение, ни материальная обеспеченность, ни даже отношение к основным христианским заповедям не может служить основанием для того, чтобы не считать частью народа того или иного человека, группу или категорию населения. Бедный и богатый, заключенный и прокурор, рабочий, служащий и предприниматель, житель крайнего Севера и высший московский чиновник - все они составляют народ. Настоящий, реальный народ, а не теоретическую схему. Общество составляют самые разные люди, нравится это кому-то или нет.

В полном соответствии с заповедями христианства Православная партия также не считает цвет кожи, паспортную национальность или генеалогические корни человека основанием для прямой или косвенной дискриминации, умаления его человеческого достоинства, для ограничения его основных прав и свобод.

Даже гражданство другой страны не делает человека менее достойным уважения. Скорее наоборот, настоящий хозяин будет предупредителен и окружит гостя особой заботой. Гостю достаточно не забывать, что в стране пребывания он подчиняется правилам поведения, которые могут отличаться от привычных.

Все граждане России равны перед законом и обществом. Никто не может быть выше общественной морали, никому не позволено игнорировать общественное мнение. Нет и не может быть социальных групп, состоящих из граждан "первого сорта", "неприкасаемых". Только дополнительные обязанности и ответственность дают дополнительный объем прав. Судьба человека должна в первую очередь зависеть от его способностей и упорства, от его готовности жить в обществе равных себе.

Из христианского понимания ценности любого отдельно взятого человека вытекает основное требование демократии: подчинение меньшинства большинству. При этом личность противостоит обществу только если она пытается встать над обществом. Демократия не отрицает свободы, однако желающий жить бок о бок с людьми и пользоваться плодами цивилизации, обязан ограничить свои стремления рамками, безопасными для других граждан и для общества в целом. Всякий свободен сделать свой выбор.

Православная партия считает российский народ единым и неделимым. В нем существует огромное множество культурных течений, каждое из которых при демократии имеет безусловное право на существование и развитие. Огромная территория и население подразумевает широкое местное самоуправление, которое, естественно, будет учитывать все особенности того или иного региона. В то же время Православная партия считает любое деление российского народа на национальности, если оно осуществляется с политическими и экономическими целями, крайне опасным и чреватым масштабными потрясениями. После нескольких тысяч лет совместного проживания в России не существует "чистых этносов". Народ - это не единство национальности, а единство истории, территории, судьбы.

VII. НАШЕ БУДУЩЕЕ

Православная партия во всех своих действиях исходит из твердого убеждения, что граждане России могут рассчитывать на жизненный успех только твердо осознав единство своего будущего. Россия - не та страна, где выживают в одиночку, а конец ХХ века - совсем не подходящее для таких экспериментов время.

Трудно не почувствовать надвигающиеся потрясения, результатом которых будет нищета, голод, кровь. Посеянное в душах людей взаимное недоверие и общее неверие в силу добра и в свои силы делают всякого внешнего врага излишним: мы скоро победим сами себя, но при этом останемся навсегда побежденными. Даже нынешняя элита на собственной судьбе ощутит последствия знаменитого своей жестокостью и беспощадностью "русского бунта", помноженного на новые технологические возможности для выражения народного недовольства. Всего лишь несколько тысяч семей высших сановников и связанных с ними бизнесменов смогут начать за границей новую жизнь, к которой они уже подготовились, или думают, что подготовились. Остальные граждане страны, в том числе и почти все, считавшие себя элитой, разделят общую судьбу.

Расчеты на будущую зарубежную помощь в такой ситуации так же беспочвенны, как наивны сегодняшние надежды на получение крупных международных кредитов и западных инвестиций. У каждого иностранного государства, которое в силах оказать такую помощь прямо или через международные организации, есть свое правительство, которое плотно контролируется собственным народом, национальным капиталом и горластыми средствами массовой информации. Никто не согласится отдать нам часть своего национального богатства, хотя бы и в долг, потому что лишних денег не бывает. Никто не обладает свободными средствами в тех объемах, которые нам нужны уже сейчас. Помощь не придет, так как спасение утопающих - всегда дело рук самих утопающих. Никто не собирается принимать и благоустраивать быт новой волны беженцев из бывшего СССР. "Санитарный кордон" вокруг остатков России, чтобы гражданская война не перекинулась западнее - на подобную "помощь" мы действительно можем рассчитывать.

Если мы научимся понимать и уважать друг друга, объединим наши усилия и изгоним ложь и коррупцию из практики государственного управления, примем на себя ответственность не только за себя, но и за свою страну, еще можно предотвратить надвигающуюся трагедию и последующие десятилетия национального унижения. И потомки не проклянут нас еще при нашей жизни.