В 90 е годы была. "Лихие девяностые": описание, история и интересные факты

Перестал существовать, а бывшие союзные республики стали жить своей независимой жизнью. Люди тоже стали жить очень по-разному - кто-то вписался в новые экономические отношения, кто-то нет. Лично мне девяностые годы запомнилось как время свободы и возможностей, а кто-то наоборот вспоминает то время как "разгул бандитизма и анархии".

В этом посте - подборка черно-белых фотоснимков о том, как жили люди в девяностые годы, некоторые кадры очень интересные.

02. В кафе. В девяностые годы (особенно в первой половине) мебель и интерьеры оставались еще в основном советскими. В Минске кафе более-менее приличного вида стали появляться только в начале 2000-х, а практически все девяностые годы в интерьерах было еще наследие СССР, функционировало по инерции.

03. Очередь у ларька. Фотоснимок сделан в 1990 году, в последние годы существания Союза. Вероятнее всего, это какая-то глубинка - об этом можно судить по одежде людей в кадре - она старая и провинциальная.

04. Торговля на Киевском вокзале, начало 1990-х годов. В это время были введены т.н. "правила свободной торговли", и буквально все стали торговать всем. Я сам как-то раз в середине девяностых довольно успешно торговал собранным во дворе дома боярышником - стаканами на развес, разлетелся быстро)

05. У дверей магазина, 1992 год. Фотограф явно хотел подчеркнуть "драматизм новых экономических отношений", мол у людей нет денег и всё такое, но по-моему, на снимке запечатлен обычный местный алкаш - именно они сидели по утрам под магазинами с убитым и несчастным видом.

06. Фото того же года, уличная торговля - жвачки, шоколадки, напитки в алюминиевых банках, бананы, соки. Торгуют тем, чего не существовало в СССР и что в начале девяностых воспринималось как предметы с другой планеты - такое всё было яркое и приятно пахнущее.

Очень хорошо помню, что в самом начале 1990-х напиток в алюминиевой банке воспринимался как символ успешной и состоявшейся жизни - у нас во дворе некоторые ребята наливали в банки из-под напитков обычный компот и расхаживали по двору, попивая оттуда на зависть остальной ребятне)

07. 1992 год, домашний праздник. На стене висит очень любопытный портрет Брежнева (раньше не видел такого), а на парне надета супер-популярая вещь начала 1990-х годов, свитер "BOYS". Эти свитера были жутко популярными году этак в 1990-1993, после чего также быстро вышли из моды. А в конце девяностых со свитерами "BOYS" произошла та же история, что и с кепками "USA California" - они стали "антимодой", их можно было увидеть только на всяких додиках и маменькиных сынках.

Свитера "BOYS" были кстати говняного качества, из плотной грубой шерсти, в помещениях в них было очень жарко.

08. Витрина магазина, 1994 год. Фотограф решил снять "забавный кадр с котиком", но лично мне сейчас гораздо интереснее то, что вокруг. Во-первых, советские рычажные весы - они оставались в ходу примерно до середины 1990-х годов, отдельные экземпляры можно было встретить в провинциальных магазинах и в двухтысячные годы. Рычажные весы были притчей во языцех в советской торговой системе - все регулярно возникающие скандалы с "обвесами", "обсчетами" и прочими нарушениями прав покупателей проистекали с прямым участием этих механических весов.

Второй интересный момент - витрина и прилавок. Они тоже типично советские, оставались в ходу где-то до конца 1990-х годов. Еще в ходу долгое время оставались советские витрины-холодильники; точно такие же, какие сейчас можно встретить в полуразрушенном универмаге в Припяти .

09. Кадры путча 1993 года. В руках у бабушки коробка от сигарет "Camel" - в такую влезало, кажется, 20 блоков сигарет. Те, кто хотел подзаработать на макулатуре, мог подойти рано утром к коммерческому ларьку и попросить пустые коробки, как правило там они всегда были.

10.Раздача бесплатной гнилой картошки. В Минске такого не помню, но в российских регионах такое, говорят, иногда бывало - магазины либо склады бесплатно раздавали "некондиционную" картошку.

11. Митинг на Воробьевых горах, фото 1994 года. Несмотря на то, что СССР не существовало уже три года, многие поддерживали советскую власть, иногда просто по привычке.

12. Сотрудник ГАИ, фото сделано в феврале 1994 года. Форма ГАИ оставалась еще советской, а еще обратите внимание на автомобили - практически все они отечественного производства и сильно грязные, частных автомоек в те годы еще не существовало.

13. Дети, снимок 1995 года. Фото похоже на советское, но то, что кадр сделан в более поздние годы, выдает более современная одежда.

14. В подземном переходе.

15. Неформалы в Москве, 1996 год.

16. Дефолт, 1998 год. Очень крутое фото, сделанное в каком-то небольшом банке. Обратите внимание, насколько интерьеры отличаются от современных - несмотря на то, что это был уже практически конец девяностых, интерьеры остались от какой-то советской "сберкассы".

17. Во второй половине девяностых всё более популярными становилась цветная фотопленка. Фоточка 1995 года, сделанная в Москве:

А чем вам запомнились девяностые годы? Расскажите, интересно.

Как мы жили в 90-е. Летопись российского лихолетья

Монологи, которые Гуманитарный журнал публикует сегодня, – это маленькие экскурсии в наше недалекое прошлое. Рассказы о том, как люди разного возраста и социального положения жили в 90-е годы XX века. В годы, которые теперь принято называть лихими. Историки по-разному оценивают ту пору. Как правило, они судят о ней, исходя из своих ценностных и идеологических предпочтений. Объективные исследования, описывающие происходящее с какой-то высшей точки разума, еще не появились и, похоже, в ближайшее время вряд ли появятся. Понимая это, мы решили внести свой посильный вклад в формирование представления о 90-х — наверное, любую эпоху лучше всего рисуют не события в масштабах страны и мира, а жизнь отдельно взятых людей, их эмоции и переживания. Если наше сегодняшнее начинание покажется читателям интересным, если они станут присылать истории своей жизни в 90-х, может сложиться интересная летопись той поры. И мы вместе приблизимся к пониманию того, что произошло с каждым из нас и с исторической Россией в те незабываемые годы…
———————————————————————————————————————————-

В холодном бараке мама растирала мне замерзшие ручки и ножки

Родители познакомились в 89-м. Отец работал инженером, мама – преподавателем. Моя 16-летняя сестра, мама и бабушка ждали получения жилья. Так что вопрос крыши над головой вроде бы и не стоял так остро. Но в 90-м наша семья из четырех человек увеличилась. На меня. Первый дом, который я увидела, был крошечным бараком рядом с Торговым центром в Челябинске. Почти все соседи вокруг уже переехали в квартиры. Поздняя осень, дом без отопления и младенец . Мама до сих пор не может забыть, как растирала мне замёрзшие ручки и ножки и упрашивала отца побыстрее добиться получения квартиры. Зиму мы пережили в бараке, а в 91-м, наконец, переехали.
Развалился Союз, и жизнь могла – да и должна была – пойти по-другому. Отец, раньше занимавший уважаемую должность, теперь хватался за любую работу. Недостроенный дом в Сосновском районе Челябинской области, где он жил до женитьбы, решили не бросать. На мамину зарплату покупали продукты, на отцовскую – стройматериалы. Полгода проводили в Челябинске, полгода – в посёлке. Моё раннее детство было наполнено разъездами, переездами и зыбкостью, оно всё целиком – переходный этап и ожидание.
98-й стал для нашей семьи переломным: разошлись родители, а старшая сестра вышла замуж. Отец теперь находился далеко, мама работала в трёх учреждениях одновременно. Наверно, поэтому мне удивительно сейчас наблюдать, как современные школьники просят новые компьютеры и телефоны. В моём детстве подобная просьба выглядела бы абсурдом. У нас в карманах лежали миллионы, а мы знали цену копейке. Новые вещи казались чем-то невероятным и недосягаемым. Игрушки и одежда переходили из рук в руки. Платья и юбки я донашивала за соседскими детьми. Иногда приезжала из Еманжелинска мамина сестра, привозила пакеты с вещами: у неё тоже росли две дочери, постарше меня. Это был целый ритуал. Одежду раскладывали на кровати, меня ставили у зеркала и примеряли каждую вещь. Многие не сидели по фигуре: росла я быстро, но мы знали, что новые купить не на что.
Вечерами мы с сестрой смотрели диафильмы. Бабушка учила меня играть в карты. Мухлевала я бессовестно. А она с доброй усмешкой поддавалась. Обмусоливали карты так, что приходилось рисовать новые, иногда дорисованных оказывалось полколоды, причём среди них – восемь тузов и ни одной шестёрки. Бабушка с трудом умела поставить собственную подпись, но читала мне наизусть стихи. Чаще – Некрасова, реже – свои. Жалею до сих пор, что последние я не записывала.
Сегодня дворы опустели. Понятно, что родителям спокойней, когда дети дома играют за компьютером, а не гуляют на улице. Но для меня и моих друзей улица стала неотъемлемой частью детства. Мы играли с мальчишками в футбол и «чай-чай, выручай», бегали по гаражам, а домой приходили грязные и счастливые.
Помню, как шла по улице и увидела на асфальте 100 рублей. И не нагнулась поднять. Потому что проезд в трамвае стоил тысячу. А наши деньги были из ивовых листьев.

Дарья Федосеева,
девочка 90-х
Челябинск

Когда я выдала зарплату, у меня осталось несколько монет

Мои 90-е разделились на три совершенно контрастных отрезка времени. Я бы назвала их условно так: опьянение, падение и барахтанье.
Самое начало десятилетия связано с опьяняющей свободой творчества и возможностью легко и быстро зарабатывать при помощи этого самого творчества. Журналистские пути-дороги свели меня однажды с группой авангардных художников в Свердловске. В то время малюющая Россия в ускоренном темпе выбрасывала и изрыгала из себя клубки стилей и жанров, которые на Западе возникали в течение всего века и «разматывались» постепенной чередой. А незадолго до развала СССР, когда уже повеяло этим запахом свободы, когда цензура и номенклатура ослабли, художники начали сбиваться в стаи и вытаскивать из своих запасников все то заветное, что шло в разрез с соцреализмом — единственным из официально разрешенных в СССР направлений изобразительного искусства.
В Свердловске было две таких «стаи» Одна из них называлась «Сурикова 31» — в честь адреса дома, где прошла их первая, громом поразившая город выставка. В ней я не участвовала. Но на вторую меня уже пригласили. Потом была третья, четвертая, пятая. Были престижные залы, в которых мои заковыристые графические работы соседствовали с яркими и ошеломляющими полотнами Михаила Сажаева, Игоря Терещенко, Саши Алексеева, Нелли Огаревой и других по-настоящему самобытных художников.
Освобожденное искусство бурлило во всех проявлениях, оно было рядом, мы в нем варились. Наша штаб-квартира, как помнится, была дверь в дверь с «Наутилусами». Можно было, к примеру, запросто раздобыть контрамарку на закрытую вечеринку, где стать свидетелем домашнего капустника группы «Чайф». Все это, действительно, опьяняло. Дохода в денежном выражении, конечно, не приносило, но давало колоссальную пищу для творчества.
Зарабатывать же легко и прилично мне удавалось в книжных издательствах. За обложку, которую можно было сделать за ночь, платили 300 рублей, когда как книга стоила рубля три. А однажды директор издательства «Творческая мастерская КВН УПИ» Миша Козловский отвалил мне аж две тысячи рублей за иллюстрацию брошюрки «Еврейские анекдоты», которая продавалась по 90 копеек. Но опьянение скоро прошло. Подорожала бумага, издательства стали закрываться. В стране воцарилась наглая, жиреющая баба-торговля, которая прижала под каблук тощего товаропроизводителя.
В это время я и «упала» в деревню к моим постаревшим и тяжело больным родителям, которые к тому моменту уже нуждались в уходе и заботе. Ощущение падения было очень острым: люди вокруг не могли выбиться из нищеты, сколько бы ни старались. Процветающий некогда мясомолочный совхоз хирел на глазах, поголовье падало, пашни зарастали. Сельхозпроизводителей давили торговцы: цены на молоко были несоизмеримо ниже цен на дизельное топливо. Кстати сказать, нашей стране до сих пор чужд рациональный европейский опыт, когда на трудно воспроизводимое крупнорогатое поголовье дается государственная дотация. Но в какой-то момент и нашим фермерам подфартило. Те, кто успел взять многомиллионные кредиты на приобретение техники, после денежной реформы выплатили уже незначительные суммы.
В число этих везунчиков мне попасть не удалось. Мне пришлось барахтаться и вставать только за счет собственных мышечных усилий. Я бы назвала их неимоверными. Нечеловеческими. Но в отличие от лягушки, упавшей в кувшин со сметаной, которая, сбила комочек масла и оттолкнулась от него, сколько бы я ни била лапками, толку было мало. Прибавочная стоимость стала оседать на банковском счету, когда я решилась взять в аренду землю и использовать наемный труд. В день, когда впервые выдала зарплату сезонным работникам, у меня в кошельке осталось несколько мелких монет. Но уже на следующий день ко мне приехали покупатели за рулонами сена. Объявление в районную газету дала заранее, предвидя подобное обстоятельство.

Наталья Уфимцева,
художник и фермер 90-х
Златоуст

Деньги подаренные нам с мужем на свадьбу в марте 1990 года, сгорели

Мне 90-е запомнились беспросветной бедностью и материнским счастьем. С тех пор я не верю стенаниям: «Денег нет!». В том, что ты по-настоящему беден и голоден, стыдно признаться. Во всяком случае, я об этом помалкивала.
Деньги, подаренные нам с мужем на свадьбу (в марте 1990 года), пропали, сгорели. В магазинах пусто, купить нечего, а потом вдруг все съела инфляция. Зимой 1991-го «декретных», видимо, насчитанных еще по советским стандартам, хватило на пару малюсеньких баночек какого-то фруктового пюре. Удержаться от покупки не могла – впервые увидела «детские разносолы» в свободной продаже.
Не в добрый час мы с мужем переехали из Екатеринбурга в Коркино. Депрессивный шахтерский город. Денег не видели месяцами, в день получки давали по два кило вермишели и просроченные консервы. Зато все шахтерское начальство активно строило коттеджи, вода и тепло халявные – от шахтерского профилактория.
Какая-то жуткая неразбериха с ваучерами. Помню, их выдавали в бывшем магазине «Ткани». Еще недавно в этом зале отстаивала очереди за фланелью на пеленки, теперь – за ваучерами. Тут же пачками все скупают спекулянты, я с гордым видом прохожу мимо – меня не проведешь! Я-то верю Гайдару, вот выкуплю акции серьезных компаний… Ради смеха один ваучер мы вложили в МММ, предприятие оказалось самым выгодным. На дивиденды купили дочке резиновый мячик. От других компаний до сих пор получаем только извещения о собраниях акционеров.
Стыдно быть такой идиоткой, стыдно голодать, отдавая лучшую еду детям и работающему мужу, когда вокруг обжираются «государственным пирогом». Так что лучше об этом помолчать.
Изменения в обществе запомнились тремя вехами – родами в 1991, 1996 и 2000 годах. Первый визит в роддом еще в советское время, младенцы запеленованы тугими «полешками», их мамы кормят в косынках и марлевых повязках, дисциплина, как в армии. Вкусная и полезная роддомовская столовка.
Со вторыми родами заметила зачатки демократии, медсестры жутко злобные или добрые, которые жалеют ревущих детей и дают их покормить в неурочное время (правда, чтоб врачи не видели).
Когда в 2000-м санитарка попросила у меня прикурить, я чуть не сползла от неожиданности по стенке. Для меня, некурящей, это кощунство! Оказалось, обычное дело, смолили и роженицы, и медперсонал. Роддомовской столовки, кажется, нет вообще. Белые косынки-маски у мамочек исчезли, зато появился маникюр, сотовые телефоны, платные палаты. Многие рожают в солидном возрасте, многие — третьего и даже четвертого малыша, хотя «материнского капитала» еще нет. Не в деньгах счастье! Никакая инфляция и муть 90-х не обесценила семейные ценности.
Моя повзрослевшая дочь часто ездит в международные волонтерские лагеря за границу. Лучшие друзья, родственные души – дети, рожденные в СССР. Поддерживает связь с двумя «хохлушками» (русские из Чернобыля), литовцем, осетином (студентом МГУ), еще с ребятами из бывшей Чехословакии и Югославии. Что их всех объединяет? Это загадка для них самих, они ведь и не жили при советском строе, только родились. Но это уже другая история.

Маргарита Холодова
трижды мама 90-х
Коркино

Занимали, брали продукты в магазинах под запись

В то время я жила одна, работала в школе. Зарплату получала стабильно, но были случаи задержки. Полки в продуктовых магазинах пустовали, но в Троицке практически все можно было купить на рынке. И люди как-то выкручивались. Многие жили тем, что накопили в 80-е. Хорошим подспорьем были сады. Здорово выручали картошка с собственных огородов, сольнья-варенья и другие садово-огородные продукты.
В 1992 году, когда цены стали свободными, сразу резко все подорожало, а зарплату не повышали. Практически весь год цены поднимались несколько раз. Одежда стоила десятки тысяч рублей. Семьям, которые воспитывали по два-три ребенка, было жуть как трудно. У меня была одна знакомая учительница, муж ее работал на заводе, дети заканчивали школу. Так им приходилось жить впроголодь: зарплату на заводе задерживали по несколько месяцев, а затем и вовсе перестали платить. А надо было как-то одеваться. Они занимали, перезанимали, брали продукты в магазинах под запись. Она приходила ко мне и жаловалась: мол, когда кончится это безденежье, сколько люди могут терпеть издевательства над собой.
Но вместе за всеми этими трудностями были и радости. Дружно отмечали праздники, старались друг друга поддерживать, ведь все же жили в равных условиях.
90-е — сложное, непростое время. Как только не называли те несчастные годы. Что касается определения «лихие», то и в нашем небольшом городе были свои «разборки». Кто-то умудрялся свое дело открывать, а конкуренты могли и машины поджечь, и припугнуть. Но это уже я только слышала, сама не сталкивалась.
Помню, году так в 1996-м вдруг все в одночасье стали миллионерами, но зарплату видели только на бумаге. А затем объявили реформу, убрали нули и все в очень короткий срок должны были обменять наличность. Так у нас такие очереди в сберкассе стояли, жуть!
Вот такое было время.

Люмила Косолапова,
педагог 90-х
Троицк

Я подбивал одноклассников на конфликт с директором школы

В ранней юности, которая пришлась на 90-е, я был очень романтичным и политизированным ребенком. Это было время, когда читать газеты и смотреть по телевизору новости было интереснее, чем воспринимать книги.
Жил я тогда на маленькой станции Злоказово в Кусинском районе. Помню, как мама принесла с работы несколько номеров железнодорожной газеты «Призыв». Могу сейчас ошибаться, но, кажется, это был именно «Призыв». А в нем – выдержки из книги Бориса Ельцина «Исповедь на заданную тему». Незадолго до этого я прочитал «Графа Монте-Кристо» Александра Дюма. И мне показалось, что Ельцин пишет круче. В 91-м я с интересом следил за путчем. Незадолго до этого посмотрел телесериал «Спрут». Меня в фильме потрясло, что в мафии был замешен чиновник итальянского министерства обороны. «Надо же, — думал я. – Даже в министерстве у них бывают мафиози!» Когда посмотрел на путч, понял, что наши мафиози круче. А с танками возле Белого дома хилая стрельба по комиссару Каттани не шла ни в какое сравнение.
С тех пор каждый вечер с упоением смотрел программу «Вести». Знал всех ведущих, фишки каждого. Кстати, помню их до сих пор, что помогает мне рассказывать студентам о новейшей истории отечественной журналистики.
В середине 90-х я заканчивал школу, попутно строя в ней демократию и подбивая на конфликт с директрисой своих одноклассников . В то время некоторые ее поступки я считал достойными авторитарного монстра. По прошествии 20 лет мои взгляды не сильно изменились.
А с моей учительницей литературы – Валентиной Николаевной Лозбеневой — мы после уроков спорили о политике.
- Ты все-таки за демократию в лице съезда народных депутатов или за диктатуру в лице президента? – спросила она меня в 93-м году, будучи всю жизнь искренне убежденной коммунисткой.
- Я предпочту демократию в лице президента. Но уж точно не диктатуру в лице съезда, — сказал я и мы на пару часов погрузились в дискуссию.
Я был уже далеко не в пятом классе и уже не боялся требовательной Валентины Николаевны, имеющей колоссальный авторитет в селе и школе и колоссальной силы голос. Я ее уважал. Преклонялся перед знанием литературы и талантом увлекательно рассказывать. Сейчас чту ее память и благодарю за то, что она – такая сильная, авторитетная и грозная – научила меня спорить без страха последствий.
В 95-м я поступил в университет. Мне уже было страшно интересоваться политикой. Потому что считал (и считаю до сих пор), что я ответственен за свой политический выбор. Сейчас мне эту ответственность чувствовать относительно легко, а тогда два моих друга служили во внутренних войсках где-то в районе Нальчика, а в Чечне шла война. Я старался об этом не думать. Тем более, сильно скучал по дому, переживал, что поступил в Челябинский университет, а не в какой-нибудь покруче, и вообще хотел быть милиционером, а не филологом-журналистом.
Милиционером я готовился стать еще с середины 80-х, когда посмотрел «Следствие ведут знатоки». В 11 классе даже почти обзавелся направлением в школу милиции от линейного отдела внутренних дел в Златоусте. Направление нужно было забрать, но за несколько дней до этого мы в школе бежали лыжный кросс. Когда собирался со сбившимся дыханием в гору, до меня дошло, что, если пойду в школу милиции, у меня такой кросс будет каждый день. И меня потянуло в журналистику. Тем более, отправляясь в тот день в школу, узнал, что убили Лис т ьева. А я тогда был очень романтичным ребенком, потому смерть воспринимал как высшую оценку профессионализма.
Но в университете я постоянно думал, что предал мечту детства. Успокоился, решив, что после вуза обязательно устроюсь в милицейскую пресс-службу.
Тем не менее, на душе было тоскливо. Учиться было лень. Хотелось чего-то, но чего именно — не знал. Как уже лет 15 спустя мне объяснили умные люди, у меня был экзистенциальный вакуум. Что это такое, толком не понимаю и сейчас, но уверен, что тогда у меня было именно он. Это продолжалось до 1998 года. В начале лета я устроился в штат газеты «Призыв» собкором по Златоустовскому отделению. В «Призыв» пошел не потому, что там когда-то публиковали Ельцина. Просто там искали журналиста на хорошую зарплату. У меня созрел план: взять в университете академический отпуск, заработать за год много денег и потом спокойно окончить пятый курс. Пожалуй, это был первый в моей жизни бизнес-план экономических реформ. И, на мой взгляд, вполне адекватный. Я ж не предполагал, что в 98-м наступит август.
Когда 17-го числа понял, что моя бизнес-стратегия рухнула, у меня сдали нервы, и я, вместо того, чтобы прийти в редакцию и сказать, что передумал работать, решил зачем-то залечь на дно. Видимо, боялся главного редактора. Он производил впечатление человека, способного уничтожить, причем, не только морально.
Когда, спустя неделю прогулов, все-таки решился прийти, Петр Николаевич принял меня на удивление тихо. Тихо сказал, что, когда закончу вуз, чтобы даже не вздумал показываться на пороге редакции. «Даже если вакансия будет, — не возьму», — отрезал он на удивление тихо.
В коридоре меня встретила Ирина Викторовна, заместитель Петра Николаевича. Она улыбнулась, пригласила попить с остальными журналистами чаю. Сказала, что все нормально, все бывает. Попросила не исчезать далеко и заверила, что Петр Николаевич очень отходчив.
Через полгода она нашла меня (даже уже не помню, как, потому что мобильных тогда не было) и предложила поработать на полставки. Нужно было идти на беседу к Петру Николаевичу. Он принял меня на удивление тихо. Просто сказал: «Ну, смотри!» Я все понял, и стал работать.
В сентябре 1999-го меня отчислили из университета за неуспеваемость. Я об этом никому не сказал ни дома, ни на работе. Сейчас радуюсь, что в то время почти не было мобильников и Интернета. Я по-прежнему был не чужд романтики и радовался, что чем-то похожу на Сергея Степашина, которого уволили примерно в это же время. И разделял премьерские тезисы Владимира Путина о том, что сейчас, после терактов и экономической нестабильности, главное — успокоить людей. Мне тоже, в случае вскрытия моего отчисления, пришлось бы успокаивать близких.
Несмотря на весь случившийся со мной в тот год апокалипсис, экзистенциальный вакуум не проходил. До одного случая. Я делал для «Призыва» репортаж с эстафеты и упустил очень важную для главного редактора деталь. «Иди, уточняй!» — взревел он на меня так, что я пулей вылетел к источнику информации. К счастью, он оказался на месте и я узнал все, что требовалось. Запыхавшись, влетаю, обратно в «Призыв». «Ну, что, уточнил?», — спросил Петр Николаевич встревожено, но на удивление тихо. «Да», — выдохнул я, сообщив порцию недостающей информации. «Ну, вот, молодец. Совсем другое дело», — Петр Николаевич скрылся за дверью своего кабинета. В этот момент я, наконец, понял, чего хочу от жизни. Я хотел сохранить работу, чтобы получать нормальную зарплату. И не подвести Петра Николаевича и особенно Ирину Викторовну. Сегодня я чту их память.
В феврале, когда уже знал, чего хочу от жизни, меня восстановили в университете. Так закончились мои «лихие 90-е».

Андрей Сафонов,
юноша 90-х
Челябинск

Я научилась готовить затируху, а милиционер в очереди за хлебом выстрелил в воздух

Наши родители попали в Среднюю Азию. Мы родились в Таджикистане и считали его своей родиной. Усердно трудились на благо республики и, по возможности, свое. Но имели два серьезных недостатка: не учили местный язык и не имели коммерческих способностей. Государство тоже оплошало, только по-крупному: позволило себе рассыпаться. Все вкупе и предопределило наше состояние в момент и после развала Советского Союза: мы попали под каток.
«Колесо» постепенно набирало обороты.
На первом этапе мы просто на себе ощутили, что всего стало меньше. В книжном — книг. В продуктовом — продуктов. В кошельках — денег. В организме — здоровья. В голове — оптимизма. Рацион сводился к любимым молоку, винограду, дешевым рыбе и утке. В выходные все чаще хотелось подольше поспать.
На втором этапе произошла денежная реформа, была введена местная валюта. Зарплата выдавалась в натуральном виде: туфли, рубашки, светильники. Остальное, мол, на сберкнижку до лучших времен. Началась вынужденная диета. Рыба и утки пропали с полок. Килограмм масла сливочного тянет на одну пенсию. Мы стройнеем, хиреем, темнеем лицом. Все громче дает о себе знать национализм. Моральный дух в наших редеющих рядах поник, как флаг в безветрие. Немцы поспешили в Германию, евреи — в Израиль, татары — в Крым. Остальные — в Россию. Нам пока некуда. Мать мужа как ветеран войны получает гуманитарную помощь из Германии: полмешка белой муки и банку растительного масла. Свекровь, чья большая семья некогда сбежала с Поволжья от голода в Азию, учит меня готовить затируху . Растираем между ладонями над кипящей водой тесто (мука с водой), кидаем туда же луковичку и ложку растительного масла. Это ужин.
Быть журналистом становится опасно. После репортажей о работе нового медресе, хлопковой или избирательной компании в кабинет «писаки» частят гости. Они говорят: «Ты написала хорошо про Н., а он мой враг, значит, и ты мой враг». Редактор вынужден сообщить в соответствующие органы об устных и письменных угрозах и те прикрепляют к редакции постоянного «дежурного». Зарплату так и не дают. Аллеи и площади превратились в торговые ряды: народ, пенсионеры и молодые безработные выложили на асфальт то, что еще можно продать, чтобы купить продукты или билет на поезд. Профессиональные спекулянты сбивают цены и приличные велосипеды, печатные машинки, стройматериалы сбываются за копейки.
На третьем этапе каждый начинает подрабатывать, как может . Связисты, коммунальщики за свою работу берут продуктами, чаще хлебом. Местные хлебопеки разучились печь нормальный хлеб — не из чего. На продукт вводятся нормы и талоны. Мама с ночи занимает очередь в магазин, чтобы утром купить наши четыре пайки сине-фиолетового цвета. На человека примерно 80 грамм. Говорят, в муку добавляют комбикорм. В очереди неспокойно: плечистые всегда лезут вперед, по головам старух. В какой-то день милиционер, чтобы успокоить толпу, стреляет в воздух. Очередь как ветром сдуло. В республике начался великий исход «некоренных».
Поехала и я. В пустое уральское поле. Помогла коллега-подруга Татьяна Палатинская. Месяц жила у нее. Потом в общаге. Работала. С сыном-подростком ели хлеб с маргарином, простой или молочный супы. Носили приобретенное в секонд-хенде. Кто там болел-умирал в этой одежде, уже не волновало: на нормальную одежду, пищу и жизнь денег не было.
На четвертом этапе надо было доказывать, что ты — не верблюд, даже если приехал из Средней Азии. Кризис не думает кончаться. На заводе, где работает, кажется, все трудоспособное население Миасса, в ходу пластиковые карточки. На зачисленные деньги можно поесть только в заводских столовых или приобрести продукты (молоко, хлеб) только в магазинах, имеющих терминалы. Длинные и долгие очереди за разливным молоком на проспекте Автозаводцев. Содержимое второй пластиковой карточки идет на оплату квартиры: ее нам предстояло выкупать до пенсии. Покрывшись от стрессов и нарушения обмена веществ темными пятнами, перехожу на работу туда, где обещали помочь с жильем. Три года живем на одну зарплату, вторая по-прежнему уходит за жилье. В администрации, за месяц до проигрыша шефа — тогдашнего главы города, получаю помощь в оформлении квартиры в собственность. Похоже, это первое по счету настоящее счастливое событие тех лет. Потом несколько лет безвременья, безработицы, роль и место человека, поработавшего «не у того главы». Бесконечные финансовые кризисы, безработица и месть околополитических фигур на многие годы отравляют жизнь. Так просто не седеют…
Жизнь «никакого» цвета хотелось бы похоронить под табличкой «Туда тебе и дорога». Но нельзя. Это ведь наша жизнь. Она показала, сколько в нас «железа» и сколько в окружающих «золота» или «пирита». Она научила знать свою внутреннюю силу, ценить текущий момент и даже в пасмурный день видеть лучик солнца, просвечивающий через зеленый листок…

Новита Закатова,
переселенка из Таджикистана
Миасс

29.07.2015 07.03.2016 by ☭ СССР ☭

Начало 90-х годов принесло в Россию большие перемены, к которым, большинство жителей нашей страны не были готовы, поэтому приходилось браться за любую, самую неожиданную работу. Кто–то ездил на дорогих мерседесах и носил малиновые пиджаки, а кто–то выживал как мог, зарабатывая своими руками и головой.
Вот перечень «шабашек» того времени.

Ремонт различной бытовой техники

Пожалуй, главная подработка того времени. Развал СССР привел к ликвидации многих НИИ и оборонных предприятий, и большое количество инженеров различной квалификации остались без работы. К тому же, практически у всех в то время дома были старые ламповые телевизоры, которые периодически выходили из строя. Подобная подработка в то время приносила приличный доход, а количество заказов начало падать только с появлением в магазинах новой техники, и с появлением у населения денег.

Репетиторство, переводы, курсовые, дипломы

Рабочие умственного труда в тот тяжелый период для страны стали не нужны своему государству, и так же как и инженерам, этим категориям граждан приходилось зарабатывать собственным трудом. Именно в тот период зародился бизнес, связанный с написанием дипломов, курсовых и других трудов для нерадивых студентов. Среди людей в малиновых пиджаках стали пользоваться спросом услуги переводчиков, которые помогали «братве» налаживать контакты с иностранцами, скупающими товары из России за бесценок.

Появление «челноков».

Дефицит в России привел к зарождению «челноков», людей, скупающих за рубежом все подряд, а затем продающих в три раза дороже. У них можно было купить дубленки, спортивные костюмы «Абибас», продукты и даже туалетную бумагу.

Сбор и сдача стеклотары и банок

В основном этом занимались дети и подростки, которые таким незамысловатым способом могли заработать не только свои карманные деньги, но и помочь семье, но и взрослое население не гнушалось заниматься подобной работой, к тому же, для большинства это был единственный способ заработать хоть какие - то деньги.

Продажа ширпотреба иностранцам

Открытая граница способствовала появлению в стране множества иностранцев. Одни приезжали по интересам бизнеса, другие – посмотреть на развалины СССР. Но одно объединяло эти категории – им можно было продать за валюту любой ширпотреб с символикой Советского Союза, а так же вещи, передающие российской колорит, например, матрешки под хохлому. И не важно, что все это изготавливалось в соседнем подвале на коленке.

Пиратство.

Те, у кого был доступ к аудио- или видеомагнитофонам, тиражировали иностранные фильмы или музыку. Запись, пришедшая из-за границы, в срочном порядке переводилась без дубляжа, затем прямо в домашних условиях озвучивалась и тиражировалась. Когда запись была готова, делали упаковку на русском языке и шли продавать на рынки или к магазинам. Таким образом, россияне были в курсе всех новинок американского кинематографа. На этом делали большие деньги.

Продажа сигарет и алкоголя

Обязательный атрибут любого застолья в 90х года – спирт «Royal» и другие алкогольные напитки, производимые на основе этого напитка. Одни челноки специализировались на одежде и других вещах, но другая каста работала исключительно с сигаретами и алкоголем, завозя их в страну вагонами и цистернами, которые в дальнейшем продавался гражданами с рук.

Продажа биологических добавок и прочих «чудесных» средств.

Помните массовое помешательство на «Гербалайф», испортившем здоровье множеству жителей? Именно в 90-е в России зародился сетевой маркетинг как таковой, а народ, обезумев, стал принимать биологические добавки совершенно бесконтрольно, на чем и зарабатывали деньги счастливые продавцы.

Рэкет и бандитизм.

Самое типичное явление 90-х годов. Люди, отчаявшись из-за того, что нечем стало кормить свои семьи, шли на крайние меры. Иногда методы заработка становились противозаконными, что в ту пору было нормой. Совершенно обыденным считалось зарабатывать на контрабанде, вымогательстве, крышевании и рэкете. Ребят, занимающихся такими промыслами, узнавали все, их отличала бритая голова и наличие малинового пиджака.

Наша семья была типичной провинциальной семьей, без особого достатка. Но нам хватало. Я, как многие дети тогда, примерно знала, каким будет моё будущее: школа, университет, потом работа, замужество и т.д. Это была накатанная колея , приготовленная в СССР для обычного человека. Без особых взлётов, но и без катастроф, возможно, скучно, но безопасно. Относительное благополучие было гарантировано, если соблюдать определённые правила и не высовываться. Будущее было предсказуемым. Устройство мира было понятным. Правила игры (читай жизни) — тоже. А потом пришли 90-е.

Благоустроенный и хорошо отлаженный мир (конечно, уже было заметно, что механизм начинает давать сбои) вдруг развалился. Скромная, но казавшаяся непоколебимой стабильность рухнула. Мне было не так много лет, поэтому я не помню точных событий. Но я хорошо помню свои и родительские эмоциональные ощущения: страх, безысходность, скорее, безвыходность и беспомощность . Исчезли привычные вещи. Стало не хватать еды и одежды. Появились новое, непривычное: американская жвачка, американские фильмы, реклама, слова “ваучер”, “приватизация” и “новые русские”. Происходило то, что в относительно сытые, спокойные, ещё советские 80-е невозможно было даже представить. Моя бывшая учительница вдруг стала челночницей и стала торговать на рынке секонд-хэндом. Отец самого отъявленного в классе двоечника и хулигана привозил сына в школу на крутой тачке. Исчезли все правила. Остался один закон: произвол . Поэтому самое острое ощущение 90-ых, которое мне запомнилось, — страх. Что происходит? Что делать? Чего ожидать? Как жить? Растерянность и беспомощность.

Короче,чувства обычного человека в 90-е можно описать нецензурным, но выразительным выражением “полный пиздец” .

Я не хочу вдаваться в политические хитросплетения тех лет, разбираться, кто прав, кто виноват, и строить предположения в духе “а что, если бы…” Я хочу рассказать о том, как это было для обычного человека. Постараюсь сопоставить свои смутные полудетские воспоминания с аналитическими и статистическими данными и впечатлениями тех, кто был тогда уже взрослым.

В декабре 91-го, вопреки желанию большинства пока ещё советских людей, был окончательно развален СССР. Вместо него слепили невнятный и непрочный, как песочный замок, СНГ. А 2 января тогдашний президент России Борис Ельцин со товарищи начал так называемые экономические реформы . Государственный контроль над экономикой был снят, цены выпущены на волю, резко сокращены расходы на социальные нужды. Началась приватизация. Целью программы Ельцина -Гайдара был перевод экономики на рыночные рельсы. На самом деле происходил передел и захват страны олигархами. В результате исчезли целые отрасли экономики. Точных цифр уже не узнать, но предположительно только в РСФСР за два года ВВП упал на 50%. (В годы Великой депрессии в США за три года ВВП сократился только на 27%, почти в два раза меньше. Американцы считают Великую депрессию национальной катастрофой. Чем тогда стали для россиян 90-е?)

Собственное производство в бывшем СССР было практически уничтожено. Доходы населения резко упали, началась дикая безработица. Именно тогда на улицах стали появляться доселе неизвестные в СССР бомжи, которые в нынешней России стали привычной частью пейзажа. Бомжи появились не сами по себе. Бомжами стали одноклассники, сослуживцы, соседи.

В моём родном городе работали как минимум 3 завода: маслодельный, винзавод и хлебозавод. В живых остался только винзавод. Остальные лежат в руинах. Мой отец работал на винзаводе, ходил в передовиках производства, его портрет часто висел на Доске почёта. В 90-е отец продолжал исправно ходить на работу, работал по-прежнему хорошо, но денег не получал. Питались мы тогда в основном картошкой и капустой. Мясо, а тем более колбаса, один из символов изобилия в советское время, стали недоступными. Тётке, которая работала на бараночном заводе, зарплату выдавали мукой и сахаром. Кто-то выживал за счёт огорода. Семья моей одноклассницы, у которой бабушка пенсионер, а мать — инвалид, зарабатывала на пропитание продажей керамических фигурок на рынке. Предприимчивый сосед по лестничной площадке замутил вот такой бизнес .

Вот оно, главное слово, которое появилось в 90-е, и постепенно стало главным — бизнес . Рухнули советские законы, а вместе с ними законы морали, в силу вступили законы бизнеса: у кого больше денег, тот и прав, тот и правит .

В 90-е надо было не работать, как делал мой отец. Надо было делать деньги . Неважно, как — законно или незаконно. Те, кто не сумел перестроиться, не умел крутиться (а таких было большинство), обнищали. Многие так и не смогли приспособиться и либо оказались на улице, либо спились, либо погибли. 90-е были временем расцвета всевозможных полулегальных и нелегальных бизнесов всех мастей. Одни делали деньги, вторые грабили первых, третьи крышевали и первых и вторых.

Приватизация была, по сути, едва прикрытым распилом государственной собственности . Шла большая драка за государственный пирог. Бизнесмены всех мастей старались урвать кусок послаще. В этой драке летели щепки: 90-е стали временем небывалого разгула преступности . Это было время зарождения знаменитой ныне на весь мир Russian mafia. Мама перестала выпускать меня на улицу после 10 вечера. Боялись гопников — молодых отморозков в спортивных штанах, вечно сплёвывающих шелуху от семачек , способных ограбить, избить или убить. Милиция находилась под контролем преступности, фактически купленная братками . Петербург из культурной столицы превратился в криминальную. Именно тогда в бывшем СССР появился СПИД. Резко упала рождаемость и фантастически подскочила смертность. Люди гибли пачками в криминальных разборках (бизнесмены не разбирали, кто прав, кто виноват), из-за нищеты, наркотиков, алкоголизма. Подскочил процент самоубийств — от отчаяния и бессилия. За эти десять страшных лет страна пережила 2 чеченские войны и серию жестоких и наглых терактов. Всего в 90-е в России погибло более 5 с половиной миллионов человек.

Инфляция достигла небывалых высот — 2600%. Деньги превратились в мусор. Символично: мама тогда купила для денег кошелёк побольше, потому что в старый они не вмещались. При этом не хватало даже на хлеб. А после деноминации 1998 года большой кошелёк пришлось поменять на маленький. Очень маленький, потому что всё, что было накоплено до этого, сгорело.

Итог: экономические реформы открыли путь для бизнесменов (воров и рэкетиров), которые и стали современной элитой . К 1996 году 90% национального дохода принадлежало 10% населения. Остальные 90% оказались ограбленными и нищими.

От тотального хаоса и ужаса было 2 пути спасения: бежать или ехать на заработки. Железный занавес рухнул вместе с СССР, и в 90-е началась массовая эмиграция . Бежали все, у кого была хоть малейшая зацепка. Жизнь за границей казалась раем. Девушки мечтали выйти замуж за иностранца. Попса 90-х отлично проиллюстрировала эту повсеместную жажду сбежать из гибнущей страны. Помните: “Это Сан-Франциско, город в стиле диско”? Или бессмертное группы “Комбинация”: “Америкэн бой, уеду с тобой…”? Из моего родного города уехали евреи, немцы и все, кто состоял в родстве с евреями и немцами. В один только Израиль за 10 лет эмигрировало почти полтора миллиона человек.

На заработки ехали в Москву. Именно в 90-е из столицы нашей Родины Москва начала превращаться в зажравшуюся Нерезиновую . Наворовавшиеся провинциальные бизнесмены потянулись в Москву строить особняки на Рублёвке. Столичные богачи скупали в провинции разорённые заводы и фабрики по дешёвке. В 90-е были проложены трубы, по которым до сих пор стекаются в Москву денежные реки со всей России. А развал союзных республик стал причиной мощного потока гастарбайтеров в 2000-е.

Произошла тотальная переоценка ценностей . Точнее, уничтожение ценностей. В СССР была идеология. Иными словами, советский человек верил и жил по определённым заповедям. Неважно, насколько хорошей была советская идеология и заповеди, но они были. В 90-е единственной идеологией и мерилом всего стало бабло , бабки. Именно так — “бабло”, с презрительным оттенком, который отлично передаёт лёгкость, с которой тогда делали деньги и расставались с жизнью. Всё продаётся и всё покупается — вот девиз того времени.

А ещё верили в чудо . От тотального армагедеца может спасти только чудо, не так ли? Поэтому как грибы после дождя стали появляться целители, прорицатели, астрологи, кришнаиты, свидетели Иеговы и мошенники всех сортов и мастей, предлагающие чудесное и быстрое спасение-исцеление-обогащение. Из телевизора грозно хмурил брови Кашпировский и бормотал Чумак, растворяли шрамы и заряжали воду для всей страны. МММ предлагало фантастическую прибыль в короткие сроки. Символичная история: в нашей школе была пионервожатая, истовая коммунистка и атеистка. В 90-е она стала не менее яростной православной . Вера в чудо породила ещё один модный термин тех лет: развод на бабки . По сути, всё вокруг было разводом населения на бабки : приватизация, банки, появлявшиеся как грибы после дождя и предлагавшие нереальные проценты, народные целители и политические речи.

90-е породили современную Россию , в которой мы сейчас живём. Уничтожение собственного производства привело к тому, что Россия может превратиться в сырьевой придаток развитых и не очень стран. Китая, например, который арендует нашу землю и помогает нам якобы осваивать наши же природные богатства в Сибири и на Дальнем Востоке. Из коррумпированных чиновников и криминальных авторитетов образовалась нынешняя элита. Тотальная власть денег привела к фантастической коррупции. Развал союзных республик породил мощный поток гастарбайтеров и нелегальных мигрантов. Как следствие — сильный всплеск ксенофобии в обществе. Демографические отголоски 90-х настолько сильны, что учёные всерьёз опасаются, что русские как нация растворятся в гуще азиатских пришельцев.

Многие говорят: “Зато тогда была свобода !” Открыли границы. Издали массу книг, запрещённых в СССР. В страну хлынули ранее доступные только единицам зарубежная музыка и кино. Благодаря челнокам, на рынке можно было купить импортные брендовые шмотки и китайские подделки. Свобода слова: в газетах открыто ругали власть, по телевизору в прайм-тайм показывали рок-концерты и довольно смелые передачи. Разразилась сексуальная революция (которая обернулась, правда, расцветом проституции и разгулом ВИЧ). Другие говорят, что в 90-х была не свобода, а беспредел . В памяти россиян эти годы остались под выразительным названием .

А что думаете вы?

Так ли это? Не знаю. Время, наверное, покажет. И расставит всё на те места, на которых оно и должно стоять. Тем более что судить об этом будут уже, наверное, без нас. Люди, которых всё то, что происходило тогда, не коснулось. У них под руками будут разные архивные документы, по которым можно будет судить о том времени, делать какие-то выводы и обобщающие заключения.

А если всё-таки не откладывать это дело в долгий ящик, воспользоваться предоставившейся возможностью, оглянуться назад и вспомнить — как, какими заботами и надеждами мы жили тогда? Тем более, если у кого-то вдруг сохранились старые пожелтевшие листочки писем, на конвертах которых стоит почтовый штемпель — «90-е».

У меня они, как ни странно, несмотря на многие переезды, остались. И вот на днях, случайно наткнувшись на не очень толстую пачку и начав её разбирать, я вдруг неожиданно окунулся в то, что, казалось бы, давно отболело и умерло. Нет, не умерло. Да, наверное, и не должно умереть, потому что это не только частичка истории нашей страны, но и нас самих.

Да, сейчас мы уже не такие, какими были тогда. Но в этом — большую, если не сказать — определяющую роль сыграли именно 90-е. Они переплавили нас в тех, кем мы по итогу стали.

И чтобы это лучше понять, может, вспомним, вчитаемся в строчки, написанные разными почерками на пожелтевших от времени страничках, вырванных из школьных тетрадей?

«О Тбилиси ничего писать не буду. Об этом никто ничего не знает (якобы). И вообще — ничего не понять.

Скажу только, что слухи о конфликте между Армией и Грузией сильно преувеличены. Оперируют какими-то дешевыми фактами, типа того, что за три последних месяца в Тбилиси были нанесены физические оскорбления 15 военнослужащим. Черт, да в нашу курсантскую бытность в ***** за неделю морды били, как минимум, 30 военнослужащим. И ничего, никто не говорил о конфликте между Армией и Россией. А ведь Тбилиси значительно больше города нашей курсантской юности. Но, несмотря на то, что нашего брата здесь «физически оскорбляют» в значительно меньших количествах, конфликт, оказывается, имеет место быть. Кому это выгодно, — сам понимаешь.

г. ******, в/ч ********, Грузинская ССР, июнь 1989 г.".

«Мишкин тезка, только Сергеевич, на шестом году перестройки решил улучшить жизненный уровень советских людей. Взял и поднял цены. Представляешь? После этого я предложил Мишке по новой вступить в КПСС с единственной целью, — чтобы ещё раз из неё выйти и насладиться этим! Кстати, мать тоже в марте сдала свой билет.

Завтра, может, решится будущее России, если выберут Ельцина. Нет, так и дальше будем носиться со своим социализмом, как дурень со ступою. Завтра буду молиться Богу, хоть и не верю в него. С удовольствием бы пошел в русскую профессиональную армию, как он (Ельцин) предлагает сделать.

Ты знаешь, всё-таки, видимо, надо принять христианство, а точнее — православие, и покреститься. И самим, и детям. Во что-то надо верить.

«Очень долго не писала. Уже думала, в этот раз и не выберусь. Прихватило сердце, поднялся сахар выше всяких норм. Сейчас усиленно его сгоняю. Шесть месяцев не брали анализы, а должны брать каждый месяц. Медики не ездят. То машин нет, то бензина. Никакого порядка. А самой до больницы мне никак не добраться. Я по комнате и то — с трудом шаркаю. Вот и пила всё это время по старым анализам.

Нам урезали на талоны мясо. Было 800 грамм, а теперь, с апреля, по 500 грамм на человека. Это уже из ряда вон! Единственная надежда на кур, но попробуй, достань их…

С продуктами, вообще, совсем плохо стало. Колбасу с трудом достаем и то — дорогую. Дешевой совсем нет. Сыр — уже и запах позабыли. Масло сливочное — с перебоями. Ну, про базар и говорить нечего. Картофель — это наш бич здесь, особенно весной. Небывалое явление — яблоки нынче, как в Норильске — 8 рублей за килограмм, а это единственный фрукт, который мне можно есть.

«Доехала я нормально. В Москве была до 21 часа, конечно, пошлялась по магазинам, но ничего купить невозможно, т. к. всё по паспортам с московской пропиской и всюду очереди ужасные. К тому же ни кремов, вообще, ничего детского путного — не видела. Устала сильно, еле добрела до вокзала.

В Старый Оскол приехали с опозданием на 15 минут, но этого было достаточно, чтобы я не уехала автобусом. Оказалось, что это к лучшему. Я прошлась по городу и кое-что ухватила. Успела попасть в гастроном в тот момент, когда продавали рис, по 2 кг на нос. Конечно, сразу же купила, так что домой приехала нагруженная, как самосвал.

«На обмен в Россию и думать нечего, никто теперь не хочет к нам ехать. А без своего угла где будешь жить? Теперь, если только приспичит, всё бросим и — бежать, увеличивая число беженцев. Налегке! Тогда уже некогда будет думать — куда и где жить будем…

«Погода у нас не балует. Числа 5−6 марта была настоящая весна: снег полностью стаял, было тепло. А потом похолодало и очень сильно, ночью мороз был до -15. Даже в сенцах в ведрах вода замерзла. И до сих пор тепла нет. Вчера ночью выпал снег.

Я по теплу послала вам картошки, а теперь горюю, как бы она не подмерзла. Жалко будет, хотелось, чтобы у вас была своя картошка, но, видимо, ничего не вышло.

«В данный момент я тоже тебе пишу это письмо уже с нового места работы. В общем, я перешел в коллегию адвокатов и теперь работаю в юридической консультации. Нас здесь двое — я и заведующий.

Отработал неделю, но народу идет мало — нет денег, да и думают, что это не нужно. А когда, к примеру, их дети разводятся, то бегут и кричат, что как же так, у родного сыночка бывшая жена отняла половину, или больше, имущества, нажитого непосильным трудом родителей. И тут им говоришь — и где ж это вы были, милые, когда вашему единственному дарили стенки, машину и прочее? А они обижаются, говорят, что «вас купили и вы не хотите помочь».

Но всё это, конечно, ерунда — будем жить дальше. Не знаю, что получится, но и на старом месте стало работать невозможно, так как зарплата не получена с марта 1997 года.

А здесь пока хожу по 49 статье УПК в суд — и защищаю убивец и прочих грабителей, чтобы уж хоть отдел юстиции кое-какие гроши заплатил. Ну, ладно, хватит обо мне.

Из твоего письма узнал, что ты в леспромхозе. Честно сказать, думал, что всё же ты как-нибудь зацепишь что-нибудь в городе, ну, да ладно, тебя учить, что…

Сереге звонил до расчета с работы. Вроде бы всё у него нормально, но жалуется, что тяжело и денег мало. А что делать?..

г. *****, Вологодской обл. 05.03.98 г. ".

Да, вот так мы и жили. Без сыра, колбасы и бензина. С двумя килограммами риса в одни руки и полкило мяса на нос. Без зарплаты, которую не платили месяцами, почти годами. Переходя на самоокупаемость, подножный корм и картошку, выращенную если не своими, то родными и близкими нам руками. Не понимая сути взявшихся, как тогда казалось, ниоткуда национальных конфликтов, но чувствуя, что кому-то это явно выгодно. И надеясь… Искренне надеясь на то, что за черной полосой обязательно будет светлая, а из-за туч непременно выглянет солнышко.

Наверное, именно это — поддержка тех, кто был рядом, и искренняя вера в лучшее, позволили нам выстоять и пережить 90-е. И если сегодня так же, как и тогда — не самые лучшие времена в нашей жизни, то у нас уже есть определенный опыт. Который с уверенностью позволяет сказать: «И это — пройдет!».

Обязательно пройдет. Ведь рядом с нами — люди, которых мы любим. И которые любят нас. А за черной полосой обязательно будет белая!