Главная Дерматология Саймон Кокс Взламывая код да Винчи: Путеводитель по лабиринтам тайн Дэна Брауна - История России. Всемирная, мировая история. Тайный мир анубиса. Саймон Кокс. Взламывая код да Винчи. Путеводитель по лабиринтам тайн Дэна Брауна

Саймон Кокс Взламывая код да Винчи: Путеводитель по лабиринтам тайн Дэна Брауна - История России. Всемирная, мировая история. Тайный мир анубиса. Саймон Кокс. Взламывая код да Винчи. Путеводитель по лабиринтам тайн Дэна Брауна

В свое время, в 2003 году, роман «Код да Винчи» , написанный американским писателем Дэнон Брауном , наделал много шума, и все это из-за того, что многие читатели слишком буквально восприняли то, что описывалось в книге. Дело в том, что как в самом романе так и в фильме, снятом по нему, рассматривается версия того, что Мария Магдалина не была блудницей-грешницей, как мы привыкли это слышать с детства, якобы на самом деле эта женщина была женой Иисуса Христа , после смерти коего она родила дочь – прямую наследницу великого проповедника. Сам же Иисус Христос преподносится нам во всем этом повествовании как человек, а не сын Божий . Вся эта информация выдается нам в виде сложнейшей головоломки, якобы все эти тайные сведения хранились долгие годы, потому как потомкам Христа всегда грозила смертельная опасность.

Несомненно, Дэн Браун очень подкован в вопросах символики, истории религии, криптографии, и по этой причине он смог увлечь читателей со всего мира своими романами. Обыкновенного обывателя поглотил поток знаний, передаваемый писателем в форме интеллектуального детектива-триллера, а вот опытные историки в пух и прах разнесли все теории, выдвинутые Дэном Брауном . Посмотреть этот фильм я вам советую, но не стоит принимать его сюжетную линию за чистую монету, хотя задуматься над многими вещами эта история вас заставит!

Год: 2006

Жанр: триллер, детектив

Страна: США, Мальта, Франция, Великобритания

Режиссер: Рон Ховард

В ролях: Том Хэнкс, Одри Тоту, Иэн МакКеллен, Жан Рено, Пол Беттани

Актеры и их роли в фильме «Код да Винчи»

Американский актер Том Хэнкс сыграл Роберта Лэнгдона – профессора религиозной символогии.

Роберт Лэнгдон никогда не был женат. В возрасте 9 лет он упал в колодец и чудом выжил, после этого несчастного случая наш герой стал страдать от приступов клаустрофобии.

В фильме «Код да Винчи» профессор Роберт Лэнгдон является подозреваемым в убийстве куратора Лувра , и ему приходится не только доказать свою невиновность, но и разгадывать сложнейшую интеллектуальную головоломку для того, чтобы понять, что же такое на самом деле Святой Грааль , и как его обнаружение поможет человечеству переосмыслить казалось бы нерушимые символы христианской веры.

Фильмография Тома Хэнкса очень обширна, этого актера знают многие, а я назову лишь некоторые из фильмов, в которых он сыграл главную роль – это самые, на мой взгляд, популярные кинокартины. Итак, прежде всего стоит отметить фильм «Форест Гамп» , где Том Хэнкс мастерски изобразил туповатого, но очень искреннего, сердечного парня. Вторым я бы упомянула фильм «Изгой» , в нем Том Хэнкс сыграл Робинзона Крузо наших дней и третьим я назову всем известный фильм «Зеленая миля» .

Одри Тоту сыграла Софи Невё – сотрудницу криптологического отдела полиции. Софи помогает профессору Роберту Лэнгдону искать разгадку тайны Святого Грааля . Убитый служитель Лувра является дедом этой девушки, пред смертью он успел зашифровать некое послание, которое Роберт и Софи во что бы то не стало должны разгадать.

Когда Софи Нёве была еще совсем ребенком, родители ее погибли в автокатастрофе, воспитанием девочки занимался ее дед Жак Соньер , который души не чаял в своей внучке, называл ее принцессой, обучал разгадывать всевозможные ребусы и головоломки. Когда Софи подросла, она решила обучаться расшифровке кодов в университете. Однажды юная студентка приехала домой раньше, чем ее ожидал дед и застает его за непристойным занятием, все действия деда и его гостей выглядели как какой-то сексуальный языческий обряд. Увиденное так потрясло Софи, что она на протяжении 10 лет, то есть до самой смерти Жака Соньера не разговаривала с ним. Хотя дед писал ей письма каждую недели, искал встреч и всячески хотел вернуть их былые теплые отношения.

В ходе прохождения всех этапов головоломки, становится ясно, что Софи Невё потомок самого Иисуса Христа .

Одри Тоту – французская актриса 1976 года рождения , на момент съемок фильма «Код да Винчи» ей было 30 лет, столько же сколько и ее книжной героине.

Одри Тоту прославилась благодаря фильму «Амели» , если вы еще ни разу не видели этот фильм, то я вам рекомендую его посмотреть, так как по рейтингу кинопоиска он занимает 182 место в ТОП-250 .

В 2009 году Одри Тоту сыграла в фильме «Коко Шанель» главную героиню.

Английский актер Пол Беттани сыграл монаха альбиноса по имени Сайлас . Монах-убийца являлся членом католической секты под названием «Опус Деи» . Сайлас носил вериги – в данном случае это была цепь с шипами, которая впивалась альбиносу в бедро. Таким образом этот бедолага наказывал себя, усмирял свою плоть и страдал за Христа . Кроме пыток веригами Сайлас подвергал себя самобичеванию. Детство у этого парня было тяжелым, отец считал его неполноценным из-за альбинизма. Пьяный папаша часто избивал жену и сына, и однажды Сайлас не выдержал издевательств, он вонзил в спящего отца нож. Много нелегких испытаний выпало на долю альбиноса, окружающие избегали его и даже стали называть призраком. Однажды Сайлас даже попал в тюрьму, из которой смог выйти только благодаря тому, что начавшееся землетрясение разрушило стены его камеры. Изнеможённого от голода и жажды Сайласа подобрал священник Арингароса , он выходил несчастного, и когда сей мученник окреп, то захотел стать верным слугой и помощником своего спасителя. Слепая вера в Бога привела Сайлоса к тому, что он стал хладнокровным убийцей, лишающим жизни «во благо» великих целей.

Пол Беттани известен многим по триллеру «Догвиль» , где он сыграл с Николь Кидман . Пол Беттани женат на красавице актрисе Дженнифер Коннели , у пары подрастает двое совместных детей.

Французский актер Жан Рено снялся в роли капитана полиции Безу Фаша .

В фильме «Код да Винчи» Фаш преследует Роберта Лэнгдона , так как подозревает профессора в убийстве, но когда капитан узнает правду, он снимает все обвинения с главного героя.

В книге Безу Фаш с самого начала знает, что Роберт Лэнгдон не виновен, но охотится за ним для того, чтобы отвлечь внимание настоящего преступника.

Жан Рено известен прежде всего тем, что снялся в фильме «Леон» , где он сыграл 45-летнего киллера, в которого влюблена девочка-подросток. В общем и целом на счету этого обаятельного французского актера более 80 всевозможных ролей, и лицо его знакомо практически всем кто смотрит телевизор.

Британский актер Иэн Маккелен сыграл Ли Тибинга – главного злодея фильма «Код да Винчи» .

Тибинг притворялся другом Роберта Лэнгдон много лет. Всю свою жизнь этот сумасшедший ученый посвятил изучению тайны Святого Грааля , и когда ему подвернулась возможность открыть секрет и получить ответы на все вопросы, которые мучали мыслителей ни одно столетие, этот старик был готов убивать всех, кто вздумал встать у него на пути. Ли Тибинг называл себя учителем, лицо его не видел ни один из членов его банды, лишь оставаясь инкогнито этот злодей увеличивал свои шансы на победу. Ли Тибинг в детстве переболел полиомиелитом из-за чего остался калекой и передвигался при помощи костылей, но этот дядька был безумно богат, поэтому мог позволить себе иметь частный самолет и недвижимость по всей Европе, а следовательно возможность посвятить всю свою жизнь любимому делу.

Иэн МакКеллен не скрывает того, что является открытым геем. А еще этот актер известен многим как волшебник Гэндальф в серии фильмов «Властелин колец» .

Сюжет, краткое содержание, описание, смысл фильма "Код да Винчи"

Роберт Лэнгдон приехал из США во Францию для того, чтобы прочитать курс лекций по символике, в это время в Лувре совершается нападение на куратора Жака Соньера .

Перед смертью несчастный успел оставить некое крайне загадочное сообщение, для этого он снял с себя всю одежду, лег на пол в позу витрувианского человека, и начертил кровью у себя на груди символ в виде пятиконечной звезды, кроме того Жак Соньер оставил целый ребус, который должны были разгадать именно его внучка Софи Невё и профессор Роберт Лэнгдон .

Куратора убил монах-альбинос, так как хотел узнать, где спрятан Святой Грааль , Жак Соньер не мог рассказать убийце сей секрет, но и унести его в могилу задача перед ним не стояла.

Роберт Лэнгдон становится главным подозреваемым, так как Соньер написал его имя на полу, куратор хотел, чтобы полицейские нашли профессора, и уж тогда этот специалист по символике смог бы разгадать все ребусы, но для полиции все просто – жертва пишет перед смертью рядом с собой чье-то имя – и оно может принадлежать только убийце.

В расследовании оказывается задействована и внучка Жака Соньера – Софи Невё , эта девушка не разговаривала со своим дедом на протяжении 10 лет , а все это по причине того, что бедняжка стала невольным свидетелем того, как ее дедуля совершает некий сексуальный ритуал на глазах у тайного общества.

Софи Невё помогает Роберту Лэнгдону скрыться с места преступления, но сначала эта парочка успевает исследовать картины Леонардо да Винчи и обнаружить за одной из них ключи от банковской ячейки, где хранится криптекс с секретной информацией.

Криптекс – это такая головоломка, если правильно подобрать к ней ключ, она откроется, если же попытаться взломать сию конструкцию, то она самоуничтожит всю информацию, находящуюся внутри нее. Леонардо да Винчи изобрел первые криптексы, и Софи Невё с детства баловалась с такими игрушками. Один криптекс они с Робертом открыли, но внутри оказался еще один, на сей раз более сложный для разгадывания. Роберт и Софи едут к Ли Тибингу – ученому, который всю свою жизнь посвятил поискам Святого Грааля . В ходе мозгового штурма Роберт и Софи понимают, что речь в таинственном послании умершего Жака Соньера идет именно о Святом Граале .

Тибинг рассказывает Софи , что такое этот Святой Грааль , девушка узнает от ученого, что это вовсе не чаша, из которой пригубили все ученики Иисуса Христа в ночь перед предательством Иуды . Святой Грааль – это священное женское начало, лоно, чрево, в котором зарождается жизнь, в данном случае подразумевается, что Мария Магдалена была женой Иисуса Христа и родила от него дочь. Теперь ученые должны найти все документы касающиеся этого вопроса, а так же саркофаг с захоронением Марии Магдалены . Для того, чтобы Софи поверила в то, что у Иисуса была жена, Тибинг показывает ей картину Леонардо да Винчи «Тайная вечеря» , на которой она четко видит, что рядом со Спасителем сидит женщина.

И тут вот какой встает вопрос – раз вот-вот будут найдены доказательства этой безумной теории – рассказать ли миру об этом открытии или умолчать? Куратор Лувра Соньер оказывается был одним из главных хранителей тайны и он был против обнародования информации, а вот сумасшедший одержимый Граалем Ли Тибинг настаивает на том, что народ должен знать правду. Софи и Роберт опасаются того, что если люди узнают правду то, авторитет церкви упадет, а это повлечет массу последствий: новые религиозные войны и не только в христианском мире.

В общем, на протяжении всего фильма Софи и Лэнгдон решают всевозможные головоломки, в это же время их преследует монах-альбинос, на хвосте сидит полиция, затем Тибинг открывает им свою истинную личину. В итоге Роберт разгадывает все тайны, но решает их не разглашать, они останутся только его и Софи достоянием. Он нашел, где покоится саркофаг, и теперь, если Софи пожелает, она сможет сравнить свое ДНК и генетический материал женщины, покоящейся в захоронении. Ведь Софи Невё оказалась наследной принцессой – потомком самого Иисуса Христа . Но девушка эта поступила правильно – она решила не бороться за власть и не объявлять о своем родстве с Иисусом Христом . Ну а как же? Хоть он и был великим человеком или сыном Божьим , но его потомки – это просто люди, вряд ли они имеют какое-то превосходство над другими людьми. Будь просто чист сердцем и душой, если хватит тебе мудрости – веди народ за собой, призывая его к праведной жизни и не важно какая в твоих жилах течет кровь, ты всегда сможешь быть первым.

Безумного Ли Тибинга упекли за решетку, ведь это он оказался тем самым человеком, из-за которого были убиты четыре хранителя тайны Марии Магдалены . Именно Тибинг нанял одержимого верой альбиноса.

В принципе, я в общих чертах описала события этого фильма, хотя все там намного запутаннее, и интрига присутствует несомненно. Так, что если вам интересны такого рода детективы, просто найдите в сети и посмотрите фильм «Код да Винчи» .

Фильм "Ангелы и демоны" - этот триллер не оставит вас равнодушными

ЖАК СОНЬЕР

Жак Соньер - куратор Лувра и великий магистр Приората Сиона. Его убийство заставило Роберта Лэнгдона и Софи Невё пуститься в безумные приключения по расшифровке символов, дабы разгадать тайны Приората Сиона прежде, чем это сделают люди из «Опус Деи».

Первые шесть лет своей службы молодой и привлекательный священник Соньер вел скромную жизнь, присущую сельскому захолустью, занимался охотой и рыбалкой и изучением истории родного края, о которой ему рассказывал аббат Анри Буде - священник из соседней деревни Ренн-ле-Бен. Соньер нанял себе в служанки деревенскую девушку по имени Мари Дерарно, которая вскоре прониклась к нему преданностью и унаследовала его имущество и секреты.

В 1891 году, вдохновленный романтическими рассказами Буде о местной истории, Соньер основал фонд для проведения довольно скромной реконструкции церкви, возведенной еще в 1059 году на развалинах старого вестготского святилища VI века. При проведении работ по обновлению алтаря он якобы нашел четыре старинных манускрипта, спрятанных в колоннах вестготских времен, поддерживающих алтарный камень. Эти таинственные манускрипты никто лично не видел, однако считается, что два из них содержат генеалогические таблицы, датируемые 1244 и 1644 годами. А два других представляют собой зашифрованные документы, составленные в 1780-е годы Антуаном Бигу - предшественником Соньера на посту настоятеля церкви Святой Марии Магдалины.

Когда документы были расшифрованы, выяснилось, что они содержат некие таинственные послания. Соньер якобы заподозрил, что обнаружил нечто очень важное, и поговорил об этом с епископом Каркассона, который тут же посоветовал молодому кюре отвезти находки аббату Биель и Эмилю Оффе из парижской семинарии Сен-Сюльпис, чтобы те внимательно с ними ознакомились. Во время своего пребывания в столице Соньер побывал в Лувре, где приобрел репродукции картин Пуссена и Тенирса. Эти художники имели некое отношение к расшифрованным документам.

По возвращении Соньера в Ренн-ле-Шато его поведение сделалось еще более странным. Прежде всего он продолжил восстановление церкви, раскопав древнюю мостовую и расчистив надписи на могильных плитах кладбища. Затем стал совершать долгие прогулки по окрестностям деревушки в обществе Мари Дерарно, собрав внушительную коллекцию не представлявших никакой ценности камней. Вскоре после этого он затеял обширную переписку практически со всеми странами Европы и открыл банковские счета в стратегически важных местах на юге Франции.

Позднее, в 1896 году, Соньер начал тратить внушительные суммы на реставрацию и украшение своей церкви загадочной символикой, а также построил новую дорогу и провел водопровод для жителей деревни. Он также построил особняк, который назвал Вилла Вифания, в котором практически никогда не жил. Здание виллы имело сложную, изысканную конструкцию. В нем, например, была зубчатая башенка, получившая название Тур-Маг-дала. Она была пристроена к склону горы, давая возможность любоваться из нее живописной панорамой раскинувшейся внизу долины.

Есть сведения, что этот считавшийся бедным священник из заштатного церковного прихода за последние двадцать лет своей жизни, завершившейся в 1917 году, потратил несколько миллионов долларов.

Огромные расходы Соньера предположительно привлекли внимание местных церковных властей, которые потребовали объяснить, откуда взялось богатство. Когда Соньер отказался открыть происхождение своего состояния, местный епископ обвинил его в незаконном проведении церковных ритуалов и присваивании денег. Церковный трибунал сместил Соньера с поста настоятеля деревенского прихода. Соньер обратился с апелляцией непосредственно в Ватикан, который отменил решение трибунала и вернул священнику его место и сан.

В январе 1917 года у Соньера случился удар, от которого он так и не оправился. День, когда он занемог, таинственным образом совпал с важным для членов Приората Сиона праздником - праздником церкви Сен-Сюльпис, который - ну просто мистика! - совпадает с датой, начертанной на одном из надгробий кладбища.

Рассказывают, будто священник, пришедший исповедовать умирающего, отказался принимать слова покаяния, и 22 января Соньер умер без исповеди.

Вилла Вифания упоминается в «Тайных досье» как арка, или материнский дом, двадцати семи командоров Приората Сиона, живших по всей Франции. Более того, Пьер Плантар, великий магистр Приората Сиона, намекал на то, что Ренн-ле-Шато - это то самое тайное место, где хранятся архивы Приората. В пользу истинности этого слуха свидетельствует тот факт, что Плантар приобрел в Ренн-ле-Шато недвижимость.

Слухи о том, что Соньер якобы нашел клад, не утихают и сто лет спустя после его смерти, а охотники за сокровищами и по сей день продолжают прочесывать округу. Ничего существенного так пока и не обнаружено, и загадка находки Соньера по-прежнему остается неразгаданной.

См. также: Пьер Плантар, Приорат Сиона, Сен-Сюльпис.

Это слово использует в своей лекции Роберт Лэнг-дон, занимавшийся исследованиями роли секса как путеводной тропы к Богу. Лэнгдон пытается объяснить Софи Неве суть ритуала иеро-гамии, в котором участвовал ее дед Жак Соньер.

В Таргуме, арамейском переводе Библии, этим термином обозначаются признаки присутствия Бога среди людей. Тем не менее средневековые иудейские богословы и философы во избежание неверного антропоморфического толкования идеи, возникшего по причине специфического использования слова «иерогамия» в Талмуде и Мидраше, где совершенно ясно, что это понятие не тождественно Богу, ввели в обиход женский образ - шехину - роль которой была незначительной.

Эта отдельная сущность, в свою очередь, стала использоваться в некоторых каббалистических трактатах и учениях в значении «супруги Бога», придавая этому образу куда большую значимость. В каббалистике шехина может воссоединиться с Богом только при соблюдении всех божественных заповедей, провозглашая тем самым новый мессианский век.

См. также: Роберт Лэнгдон, Софи Неве.

Сайлас - член католической организации «Опус Деи», уверенный в том, что исполняет волю Бога, творя злодеяния, как описано в «Коде да Винчи». Он усмиряет плоть, носит так называемый пояс смирения и бичует себя до крови. Его имя не несет никакого скрытого смысла, однако заставляет вспомнить святого Силу, товарища святого Петра, упоминаемого в Деяниях (15:22) в числе «мужей, начальствующих между братиями».

См. также: Пояс смирения, «Опус Деи».

Загадочный священник по имени Беранже Соньер, который в июне 1885 года получил церковный приход в церкви Святой Марии Магдалины в деревушке Ренн-ле-Шато.

Первые шесть лет своей службы молодой и привлекательный священник Соньер вел скромную жизнь, присущую сельскому захолустью, занимался охотой и рыбалкой и изучением истории родного края, о которой ему рассказывал аббат Анри Буде — священник из соседней деревни Ренн-ле-Бен. Соньер нанял себе в служанки деревенскую девушку по имени Мари Дерарно, которая вскоре прониклась к нему преданностью и унаследовала его имущество и секреты.

В 1891 году, вдохновленный романтическими рассказами Буде о местной истории, Соньер основал фонд для проведения довольно скромной реконструкции церкви, возведенной еще в 1059 году на развалинах старого вестготского святилища VI века. При проведении работ по обновлению алтаря он якобы нашел четыре старинных манускрипта, спрятанных в колоннах вестготских времен, поддерживающих алтарный камень. Эти таинственные манускрипты никто лично не видел, однако считается, что два из них содержат генеалогические таблицы, датируемые 1244 и 1644 годами. А два других представляют собой зашифрованные документы, составленные в 1780-е годы Антуаном Бигу — предшественником Соньера на посту настоятеля церкви Святой Марии Магдалины.

В январе 1917 года у Соньера случился удар, от которого он так и не оправился. День, когда он занемог, таинственным образом совпал с важным для членов Приората Сиона праздником — праздником церкви Сен-Сюльпис, который — ну просто мистика! — совпадает с датой, начертанной на одном из надгробий кладбища.

Вилла Вифания упоминается в "Тайных досье” как арка, или материнский дом, двадцати семи командоров Приората Сиона, живших по всей Франции. Более того, Пьер Плантар, великий магистр Приората Сиона, намекал на то, что Ренн-ле-Шато — это то самое тайное место, где хранятся архивы Приората. В пользу истинности этого слуха свидетельствует тот факт, что Плантар приобрел в Ренн-ле-Шато недвижимость.

Знаменитый куратор Жак Соньер, пошатываясь, прошел под сводчатой аркой Большой галереи и устремился к первой попавшейся ему на глаза картине, полотну Караваджо. Ухватился обеими руками за позолоченную раму и стал тянуть ее на себя, пока шедевр не сорвался со стены и не рухнул на семидесятилетнего старика Соньера, погребя его под собой. Как и предполагал Соньер, неподалеку с грохотом опустилась металлическая решетка, преграждающая доступ в этот зал. Паркетный пол содрогнулся. Где-то вдалеке завыла сирена сигнализации. Несколько секунд куратор лежал неподвижно, хватая ртом воздух и пытаясь сообразить, на каком свете находится. Я все еще жив. Потом он выполз из-под полотна и начал судорожно озираться в поисках места, где можно спрятаться. Голос прозвучал неожиданно близко: – Не двигаться. Стоявший на четвереньках куратор так и похолодел, потом медленно обернулся. Всего в пятнадцати футах от него, за решеткой, высилась внушительная и грозная фигура его преследователя. Высокий, широкоплечий, с мертвенно-бледной кожей и редкими белыми волосами. Белки глаз розовые, а зрачки угрожающего темно-красного цвета. Альбинос достал из кармана пистолет, сунул длинный ствол в отверстие между железными прутьями и прицелился в куратора. – Ты не должен бежать, – произнес он с трудно определимым акцентом. – А теперь говори: где оно? – Но я ведь уже сказал, – запинаясь, пробормотал куратор, по-прежнему беспомощно стоявший на четвереньках. – Понятия не имею, о чем вы говорите. – Ложь! – Мужчина был неподвижен и смотрел на него немигающим взором страшных глаз, в которых поблескивали красные искорки. – У тебя и твоих братьев есть кое-что, принадлежащее отнюдь не вам. Куратор содрогнулся. Откуда он может знать? – И сегодня этот предмет обретет своих настоящих владельцев. Так что скажи, где он, и останешься жив. – Мужчина опустил ствол чуть ниже, теперь он был направлен прямо в голову куратора. – Или это тайна, ради которой ты готов умереть? Соньер затаил дыхание. Мужчина, слегка запрокинув голову, прицелился. Соньер беспомощно поднял руки. – Подождите, – пробормотал он. – Я расскажу все, что знаю. – И куратор заговорил, тщательно подбирая слова. Эту ложь он репетировал множество раз и всякий раз молился о том, чтобы к ней не пришлось прибегнуть. Когда он закончил, его преследователь самодовольно улыбнулся: – Да. Именно это мне говорили и другие. Другие? – мысленно удивился Соньер. – Я их тоже разыскал, – сказал альбинос. – Всю троицу. И они подтвердили то, что ты только что сказал. Быть того не может! Ведь истинная личность куратора и личности трех его sénéchaux были столь священны и неприкосновенны, как и древняя тайна, которую они хранили. Но тут Соньер догадался: трое его sénéchaux, верные долгу, рассказали перед смертью ту же легенду, что и он. То была часть замысла. Мужчина снова прицелился. – Так что, когда помрешь, я буду единственным на свете человеком, который знает правду. Правду!.. Куратор мгновенно уловил страшный смысл этого слова, весь ужас ситуации стал ему ясен. Если я умру, правды уже никто никогда не узнает. И он, подгоняемый инстинктом самосохранения, попытался найти укрытие. Грянул выстрел, куратор безвольно осел на пол. Пуля угодила ему в живот. Он пытался ползти… с трудом превозмогая страшную боль. Медленно приподнял голову и уставился сквозь решетку на своего убийцу. Теперь тот целился ему в голову. Соньер зажмурился, страх и сожаление терзали его. Щелчок холостого выстрела эхом разнесся по коридору. Соньер открыл глаза. Альбинос с насмешливым недоумением разглядывал свое оружие. Хотел было перезарядить его, затем, видно, передумал, с ухмылкой указал на живот Соньера: – Я свою работу сделал. Куратор опустил глаза и увидел на белой льняной рубашке дырочку от пули. Она была обрамлена красным кольцом крови и находилась несколькими дюймами ниже грудины. Желудок! Жестокий промах: пуля угодила не в сердце, а в живот. Куратор был ветераном войны в Алжире и видел немало мучительных смертей. Еще минут пятнадцать он проживет, а кислоты из желудка, просачиваясь в грудную полость, будут медленно отравлять его. – Боль, она, знаете ли, на пользу, месье, – сказал альбинос. И ушел. Оставшись один, Жак Соньер взглянул на железную решетку. Он был в ловушке, двери не откроют еще минут двадцать. А ко времени, когда кто-нибудь подоспеет на помощь, он будет уже мертв. Но не собственная смерть страшила его в данный момент. Я должен передать тайну. Пытаясь подняться на ноги, он видел перед собой лица трех своих убитых братьев. Вспомнил о поколениях других братьев, о миссии, которую они выполняли, бережно передавая тайну потомкам. Неразрывная цепь знаний. И вот теперь, несмотря на все меры предосторожности… несмотря на все ухищрения, он, Жак Соньер, остался единственным звеном этой цепи, единственным хранителем тайны. Весь дрожа, он наконец поднялся. Я должен найти какой-то способ… Он был заперт в Большой галерее, и на свете существовал лишь один человек, которому можно было передать факел знаний. Соньер разглядывал стены своей роскошной темницы. Их украшала коллекция знаменитых на весь мир полотен, казалось, они смотрят на него сверху вниз, улыбаясь, как старые друзья. Поморщившись от боли, он призвал на помощь все свои силы и сноровку. Задача, предстоявшая ему, потребует сосредоточенности и отнимет все отпущенные ему секунды жизни до последней. Глава 1

Роберт Лэнгдон проснулся не сразу. Где-то в темноте звонил телефон. Вот только звонок звучал непривычно резко, пронзительно. Пошарив на тумбочке, он включил лампу-ночник. И, щурясь, разглядывал обстановку: обитая бархатом спальня в стиле Ренессанса, мебель времен Людовика XVI, стены с фресками ручной работы, огромная кровать красного дерева под балдахином. Где я, черт побери? На спинке кресла висел жаккардовый халат с монограммой: «ОТЕЛЬ „РИТЦ“, ПАРИЖ». Туман в голове начал постепенно рассеиваться. Лэнгдон поднял трубку: – Алло? – Месье Лэнгдон? – раздался мужской голос. – Надеюсь, я вас не разбудил? Щурясь, Лэнгдон посмотрел на настольные часы. Они показывали 12.32 ночи. Он проспал всего час и был еле живым от усталости. – Это портье, месье. Извините за беспокойство, но к вам посетитель. Говорит, что у него срочное дело. Лэнгдон все еще плохо соображал. Посетитель? Взгляд упал на измятый листок бумаги на тумбочке. То была небольшая афишка. АМЕРИКАНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ПАРИЖА имеет честь пригласить на встречу с Робертом Лэнгдоном, профессором религиозной символики Гарвардского университета Лэнгдон тихонько застонал. Вечерняя лекция сопровождалась демонстрацией слайдов: языческий символизм, нашедший отражение в каменной кладке собора в Шартре, – и консервативной профессуре она наверняка пришлась не по вкусу. А может, самые религиозные ученые даже попросят его вон и посадят на первый же рейс до Америки. – Извините, – ответил Лэнгдон, – но я очень устал и… – Mais, monsieur , – продолжал настаивать портье, понизив голос до интимного шепота. – Ваш гость – весьма влиятельная персона. Лэнгдон ничуть не сомневался в этом. Книги по религиозной живописи и культовой символике сделали его своего рода знаменитостью в мире искусств, только со знаком минус. А в прошлом году скандальная слава Лэнгдона лишь приумножилась благодаря его участию в довольно двусмысленном инциденте в Ватикане, который широко освещался прессой. И с тех пор его просто одолевали разного рода непризнанные историки и дилетанты от искусства, так и валили толпой. – Будьте добры, – Лэнгдон изо всех сил старался говорить вежливо, – запишите имя и адрес этого человека. И скажите, что я постараюсь позвонить ему в четверг, перед отъездом из Парижа. О"кей? Спасибо! – И он повесил трубку прежде, чем портье успел что-либо возразить. Он сел в кровати и, хмурясь, уставился на лежавший на столике ежедневник для гостей отеля, на обложке которого красовалась казавшаяся теперь издевательской надпись: «СПИТЕ КАК МЛАДЕНЕЦ В ГОРОДЕ ОГНЕЙ, СЛАДКАЯ ДРЕМА В ОТЕЛЕ „РИТЦ“, ПАРИЖ». Он отвернулся и устало взглянул в высокое зеркало на стене. Мужчина, отразившийся там, был почти незнакомцем. Встрепанный, усталый. Тебе нужно как следует отдохнуть, Роберт. Особенно тяжелым выдался последний год, и это отразилось на внешности. Обычно такие живые синие глаза потускнели и смотрели уныло. Скулы и подбородок с ямочкой затеняла щетина. Волосы на висках серебрились сединой, мало того, седые волоски проблескивали и в густой черной шевелюре. И хотя все коллеги женского пола уверяли, что седина страшно ему идет, подчеркивает ученый вид, сам он был вовсе не в восторге. Видели бы меня сейчас в «Бостон мэгазин»! В прошлом месяце, к изумлению и некоторой растерянности Лэнгдона, журнал «Бостон мэгазин» включил его в список десяти самых «интригующих» людей города – сомнительная честь, поскольку это стало предметом постоянных насмешек со стороны коллег по Гарварду. И вот сейчас в трех тысячах миль от дома оказанная ему журналом честь обернулась кошмаром, преследовавшим его даже на лекции в Парижском университете. – Дамы и господа, – объявила ведущая на весь битком набитый зал под названием «Павильон дофина», – наш сегодняшний гость не нуждается в представлении. Он – автор множества книг, в их числе: «Символика тайных сект», «Искусство интеллектуалов: утраченный язык идеограмм». И если я скажу, что именно из-под его пера вышла «Религиозная иконология», то не открою вам большой тайны. Для многих из вас его книги стали учебниками. Студенты энергично закивали в знак согласия. – И вот сегодня я хотела представить его вам, очертив столь впечатляющий curriculum vitae этого человека. Но… – тут она игриво покосилась на сидевшего за столом президиума Лэнгдона, – один из наших студентов только что предоставил мне еще более, если так можно выразиться, интригующее вступление. И она показала номер бостонского журнала. Лэнгдона передернуло. Где, черт побери, она это раздобыла? Ведущая начала зачитывать отрывки совершенно идиотской статьи, а Лэнгдон все глубже и глубже вжимался в кресло. Тридцать секунд спустя аудитория уже вовсю хихикала, а дамочка никак не унималась. – «Отказ мистера Лэнгдона рассказать средствам массовой информации о своей необычной роли в прошлогоднем совещании в Ватикане определенно помог ему набрать очки в борьбе за вхождение в первую десятку „интриганов“». – Тут она умолкла и обратилась к аудитории: – Хотите послушать еще? Ответом были дружные аплодисменты. Нет, кто-то должен ее остановить, подумал Лэнгдон. А она зачитывала новый отрывок: – «Хотя профессора Лэнгдона в отличие от некоторых наших молодых претендентов нельзя считать таким уж сногсшибательным красавчиком, в свои сорок с хвостиком он в полной мере наделен шармом ученого. И его очарование лишь подчеркивает низкий баритон, который, по мнению студенток, действует „прямо как шоколад на уши“». Зал так и грохнул от смеха. Лэнгдон выдавил робкую улыбочку. Он знал, что последует дальше – пассаж на тему «Гаррисон Форд в твиде от Гарриса». И поскольку сегодня он опрометчиво вырядился в твидовый пиджак от Гарриса и водолазку от Бербери, то решил срочно предпринять какие-то меры. – Благодарю вас, Моник, – сказал Лэнгдон, поднялся и сошел с подиума. – В этом бостонском журнале определенно работают люди, наделенные даром художественного слова. Им бы романы писать. – Он вздохнул и оглядел аудиторию. – И если я только узнаю, кто приволок сюда этот журнал, потребую вышвырнуть мерзавца вон. Все снова дружно расхохотались. – Что ж, друзья мои, как всем известно, я пришел сегодня к вам поговорить о власти символов… Звонок телефона прервал размышления Лэнгдона. Он обреченно вздохнул и снял трубку: – Да? Как и ожидалось, это снова был портье. – Мистер Лэнгдон, еще раз прошу прощения за беспокойство. Но я звоню сообщить вам, что гость уже на пути к вашей комнате. Вот я и подумал, может, лучше предупредить вас. Лэнгдон проснулся окончательно. – Так вы направили его ко мне в номер? – Прошу прощения, месье, но человек такого ранга… Просто подумал, что не вправе останавливать его. – Да кто он такой наконец? Но портье уже повесил трубку. И почти тотчас же раздался громкий стук в дверь. Лэнгдон нехотя поднялся с кровати, босые ступни утонули в толстом пушистом ковре. Он накинул халат и направился к двери. – Кто там? – Мистер Лэнгдон? Мне необходимо переговорить с вами. – По-английски мужчина говорил с акцентом, голос звучал резко и властно. – Я лейтенант Жером Колле. Из Центрального управления судебной полиции. Лэнгдон замер. Центральное управление судебной полиции, или сокращенно ЦУСП? Он знал, что эта организация во Франции примерно то же, что в США ФБР. Не снимая цепочку, он приотворил дверь на несколько дюймов. На него смотрело худое лицо с невыразительными, как бы стертыми чертами. Да и сам мужчина в синей форме был невероятно худ. – Я могу войти? – спросил Колле. Лэнгдон колебался, ощущая на себе пристальный изучающий взгляд лейтенанта. – А в чем, собственно, дело? – Моему капитану требуется ваша помощь. Экспертиза в одном частном деле. – Прямо сейчас? – удивился Лэнгдон. – Но ведь уже за полночь перевалило. – Сегодня вечером вы должны были встретиться с куратором Лувра, я правильно информирован? У Лэнгдона возникло тревожное предчувствие. Действительно, он и достопочтенный Жак Соньер договаривались встретиться после лекции и поболтать за выпивкой, однако куратор так и не объявился. – Да. Но откуда вы знаете? – Нашли вашу фамилию у него в настольном календаре. – Надеюсь, с ним все в порядке? Агент вздохнул и сунул в щель снимок, сделанный «Поляроидом». Увидев фотографию, Лэнгдон похолодел. – Снимок сделан меньше часа назад. В стенах Лувра. Лэнгдон не сводил глаз с леденящей душу картины, и его отвращение и возмущение выразились в сердитом возгласе: – Но кто мог сделать такое?! – Это мы и хотим выяснить. И надеемся, вы поможете нам, учитывая ваши знания в области религиозной символики и намерение встретиться с Соньером. Лэнгдон не отрывал глаз от снимка, и на смену возмущению пришел страх. Зрелище отвратительное, но дело тут не только в этом. У него возникло тревожное ощущение deja vu . Чуть больше года назад Лэнгдон получил снимок трупа и аналогичную просьбу о помощи. А еще через двадцать четыре часа едва не расстался с жизнью, и случилось это в Ватикане. Нет, этот снимок совсем другой, но, однако же, явное сходство в сценарии имело место. Агент взглянул на часы: – Мой капитан ждет, сэр. Но Лэнгдон его не слышал. Глаза по-прежнему были устремлены на снимок. – Вот этот символ здесь, и потом то, что тело так странно… – Он отравлен? \"7b1\"7d – предположил агент. Лэнгдон кивнул, вздрогнул и поднял на него взгляд: – Просто представить не могу, кто мог сотворить такое… Агент помрачнел. – Вы не поняли, мистер Лэнгдон. То, что вы видите на снимке… – Тут он запнулся. – Короче, месье Соньер это сам с собой сделал. Глава 2

Примерно в миле от отеля «Ритц» альбинос по имени Сайлас, прихрамывая, прошел в ворота перед роскошным особняком красного кирпича на рю Лабрюйер. Подвязка с шипами, сплетенная из человеческих волос, которую он носил на бедре, больно впивалась в кожу, однако душа его пела от радости. Еще бы, он славно послужил Господу. Боль, она только на пользу. Он вошел в особняк, обежал красными глазками вестибюль. А затем начал тихо подниматься по лестнице, стараясь не разбудить своих спящих товарищей. Дверь в его спальню была открыта, замки здесь запрещались. Он вошел и притворил за собой дверь. Обстановка в комнате была спартанская – голый дощатый пол, простенький сосновый комод, в углу полотняный матрас, служивший постелью. Здесь Сайлас был всего лишь гостем, однако и дома, в Нью-Йорке, у него была примерно такая же келья. Господь подарил мне кров и цель в жизни. По крайней мере сегодня Сайлас чувствовал, что начал оплачивать долги. Поспешно подошел к комоду, выдвинул нижний ящик, нашел там мобильник и набрал номер. – Да? – прозвучал мужской голос. – Учитель, я вернулся. – Говори! – повелительно произнес собеседник. – Со всеми четырьмя покончено. С тремя sénéchaux… и самим Великим мастером. В трубке повисла пауза, словно собеседник возносил Богу краткую молитву. – В таком случае, полагаю, ты раздобыл информацию? – Все четверо сознались. Независимо один от другого. – И ты им поверил? – Говорили одно и то же. Вряд ли это совпадение. Собеседник возбужденно выдохнул в трубку: – Отлично! Я боялся, что здесь возобладает присущая братству тяга к секретности. – Ну, перспектива смерти – сильная мотивация. – Итак, мой ученик, скажи наконец то, что я так хотел знать. Сайлас понимал: информация, полученная им от жертв, произведет впечатление разорвавшейся бомбы. – Учитель, все четверо подтвердили существование clef de voûte… легендарного краеугольного камня. Он отчетливо слышал, как человек на том конце линии затаил дыхание, почувствовал возбуждение, овладевшее Учителем. – Краеугольный камень. Именно то, что мы предполагали. Согласно легенде, братство создало карту clef de voûte, или краеугольного камня. Она представляла собой каменную пластину с выгравированными на ней знаками, описывавшими, где хранится величайший секрет братства… Эта информация обладала такой взрывной силой, что защита ее стала смыслом существования самого братства. – Ну а теперь, когда камень у нас, – сказал Учитель, – остался всего лишь один, последний шаг. – Мы еще ближе, чем вы думаете. Краеугольный камень здесь, в Париже. – В Париже? Невероятно! Даже как-то слишком просто. Сайлас пересказал ему события минувшего вечера. Поведал о том, как каждая из четырех жертв за секунды до смерти пыталась выкупить свою нечестивую жизнь, выдав все секреты братства. И каждый говорил Сайласу одно и то же: что краеугольный камень весьма хитроумно запрятан в укромном месте, в одной из древнейших церквей Парижа – Эглиз де Сен-Сюльпис. – В стенах дома Господня! – воскликнул Учитель. – Да как они только посмели насмехаться над нами?! – Они занимаются этим вот уже несколько веков. Учитель умолк, словно желая насладиться моментом торжества. А потом сказал: – Ты оказал нашему Создателю громадную услугу. Мы ждали этого часа много столетий. Ты должен добыть этот камень для меня. Немедленно. Сегодня же! Надеюсь, понимаешь, как высоки ставки? Сайлас понимал, однако же требование Учителя показалось невыполнимым. – Но эта церковь как укрепленная крепость. Особенно по ночам. Как я туда попаду? И тогда уверенным тоном человека, обладающего огромной властью и влиянием, Учитель объяснил ему, как это надо сделать. Сайлас повесил трубку и почувствовал, как кожу начало покалывать от возбуждения. Один час, напомнил он себе, благодарный Учителю за то, что тот дал ему возможность наложить на себя епитимью перед тем, как войти в обитель Господа. Я должен очистить душу от совершенных сегодня грехов. Впрочем, сегодняшние его грехи были совершены с благой целью. Войны против врагов Господа продолжались веками. Прощение было обеспечено. Но несмотря на это, Сайлас знал: отпущение грехов требует жертв. Он задернул шторы, разделся донага и преклонил колени в центре комнаты. Потом опустил глаза и взглянул на подвязку с шипами, охватывающую бедро. Все истинные последователи «Пути» носили такие подвязки – ремешок, утыканный заостренными металлическими шипами, которые врезались в плоть при каждом движении и напоминали о страданиях Иисуса. Боль помогала также сдерживать плотские порывы. Хотя сегодня Сайлас носил свой ремешок дольше положенных двух часов, он понимал: этот день необычный. И вот он ухватился за пряжку и туже затянул ремешок, морщась от боли, когда шипы еще глубже впились в плоть. Закрыл глаза и стал упиваться этой болью, несущей очищение. Боль только на пользу, мысленно произносил Сайлас слова из священной мантры отца Хосе Мария Эскрива, Учителя всех учителей. Хотя сам Эскрива умер в 1975 году, дело его продолжало жить, мудрые его слова продолжали шептать тысячи преданных слуг по всему земному шару, особенно когда опускались на колени и исполняли священный ритуал, известный под названием «умерщвление плоти». Затем Сайлас обернулся и взглянул на грубо сплетенный канат в мелких узелках, аккуратно свернутый на полу у его ног. Узелки были запачканы запекшейся кровью. Предвкушая еще более сильную очистительную боль, Сайлас произнес короткую молитву. Затем схватил канат за один конец, зажмурился и хлестнул себя по спине через плечо, чувствуя, как узелки царапают кожу. Снова хлестнул, уже сильнее. И долго продолжал самобичевание. – Castigo corpus meum . И вот наконец он почувствовал, как по спине потекла кровь. Глава 3

Бодрящий апрельский ветерок врывался в открытое окно «Ситроена ZX». Вот машина проехала мимо здания Оперы, свернула к югу и пересекла Вандомскую площадь. Сев на пассажирское сиденье, Роберт Лэнгдон рассеянно следил за тем, как мимо него проносится город, и пытался собраться с мыслями. Перед уходом он на скорую руку побрился, принял душ и внешне выглядел вполне презентабельно, но внутреннее беспокойство не улеглось. Перед глазами все стоял страшный снимок, тело на полу. Жак Соньер мертв. Лэнгдон воспринял его смерть как большую личную утрату. Несмотря на репутацию человека замкнутого, едва ли не затворника, Соньер пользовался огромным уважением как истинный ценитель и знаток искусства. И говорить с ним на эту тему можно было до бесконечности. На лекциях Лэнгдон мог без устали цитировать отрывки из его книг о тайных кодах, скрытых в полотнах Пуссена и Тенирса. Лэнгдон очень ждал этой встречи с Соньером и огорчился, когда куратор не объявился. И снова в воображении предстал изуродованный труп. Чтобы Жак Соньер сам с собой такое сделал?.. Как-то не слишком верилось. И Лэнгдон снова отвернулся к окну, стараясь выбросить страшную картину из головы. Улочки сужались, становились все более извилистыми, торговцы катили тележки с засахаренным миндалем, официанты выносили из дверей мешки с мусором и ставили у обочины. Пара припозднившихся любовников остановилась и сплелась в тесном объятии, словно молодые люди старались согреться в прохладном, пропахшем жасмином весеннем воздухе. «Ситроен» уверенно пробивался все дальше и дальше вперед в этом хаосе, вой сирены разрезал движение, точно ножом. – Капитан очень обрадовался, когда узнал, что вы еще не уехали из Парижа, – сказал агент. Он заговорил с Лэнгдоном впервые после того, как они выехали из отеля. – Счастливое совпадение. Но Лэнгдон ни на йоту не чувствовал себя счастливым, а что касается совпадений, то он вообще не слишком-то в них верил. Будучи человеком, проведшим всю жизнь за изучением скрытой взаимосвязи между несопоставимыми символами и мировоззрениями, Лэнгдон смотрел на мир как на паутину тесно переплетенных между собой историй и событий. Эти связи могут быть невидимыми, часто говорил он на занятиях в Гарварде, но они обязательно существуют, вот только запрятаны глубоко под поверхностью. – Я так понимаю, – сказал Лэнгдон, – это в Американском университете Парижа вам сообщили, что я остаюсь? Водитель покачал головой: – Нет. В Интерполе. Ах, ну да, конечно. Интерпол, подумал Лэнгдон. Он совершенно забыл о том, что невинное требование предъявлять при регистрации в европейских отелях паспорт не было простой формальностью. То было веление закона. И этой ночью сотрудники Интерпола имели полное представление о том, кто где спит по всей Европе. Найти Лэнгдона в «Ритце» не составляло труда, у них на это ушло секунд пять, не больше. «Ситроен», прибавив скорость, мчался по городу в южном направлении, вот вдалеке и чуть справа возник устремленный к небу силуэт Эйфелевой башни с подсветкой. Увидев ее, Лэнгдон вспомнил о Виттории. Год назад они дали друг другу шутливое обещание, что каждые шесть месяцев будут встречаться в каком-нибудь романтичном месте земного шара. Эйфелева башня, как подозревал Лэнгдон, входила в этот список. Печально, но они расстались с Витторией в шумном римском аэропорту, поцеловались и с тех пор больше не виделись. – Вы поднимались на нее? – спросил агент. Лэнгдон удивленно вскинул брови, не уверенный, что правильно его понял. – Простите? – Она прекрасна, не так ли? – Агент кивком указал на Эйфелеву башню. – Поднимались на нее когда-нибудь? – Нет, на башню я не поднимался. – Она – символ Франции. Лично я считаю ее самим совершенством. Лэнгдон рассеянно кивнул. Специалисты в области символики часто отмечали, что Франции, стране, прославившейся своим воинствующим феминизмом, миниатюрными диктаторами типа Наполеона и Пипина Короткого, как-то не слишком к лицу этот национальный символ – эдакий железный фаллос высотой в тысячу футов. Вот они достигли перекрестка с рю де Риволи, где горел красный, но «ситроен» и не думал останавливаться или замедлять ход. Агент надавил на газ, автомобиль пронесся через перекресток и резко свернул к северному входу в прославленный сад Тюильри, парижскую версию Центрального парка. Многие туристы неверно переводят название этого парка, Jardins des Tuileries, почему-то считая, что назван он так из-за тысяч цветущих там тюльпанов. Но в действительности слово «Tuileries» имеет совсем не такое романтическое значение. Вместо парка здесь некогда находился огромный котлован, из которого парижане добывали глину для производства знаменитой красной кровельной черепицы, или tuiles. Они въехали в безлюдный парк, и агент тотчас сбросил скорость и выключил сирену. Лэнгдон жадно вдыхал напоенный весенними ароматами воздух, наслаждался тишиной. В холодном свете галогенных ламп поблескивал гравий на дорожках, шины шуршали в усыпляющем гипнотическом ритме. Лэнгдон всегда считал сад Тюильри местом священным. Здесь Клод Моне экспериментировал с цветом и формой, став, таким образом, родоначальником движения импрессионистов. Впрочем, сегодня здесь была другая, странная аура – дурного предчувствия. «Ситроен» свернул влево и двинулся на восток по центральной аллее парка. Обогнул круглый пруд, пересек еще одну безлюдную аллею, и впереди Лэнгдон уже видел выход из сада, отмеченный гигантской каменной аркой. Arc du Carrousel . В древности под этой аркой совершались самые варварские ритуалы, целые оргии, но почитатели искусства любили это место совсем по другой причине. Отсюда, с эспланады при выезде из Тюильри, открывался вид сразу на четыре музея изящных искусств… по одному в каждой части света. Справа, по ту сторону Сены и набережной Вольтера, Лэнгдон видел в окошко театрально подсвеченный фасад старого железнодорожного вокзала, теперь в нем располагался весьма любопытный Музей д"Орсе. А если посмотреть влево, можно было увидеть верхнюю часть грандиозного ультрасовременного Центра Помпиду, где размещался Музей современного искусства. Лэнгдон знал, что за спиной у него находится древний обелиск Рамсеса, вздымающийся высоко над вершинами деревьев. Он отмечал место, где находился музей Жё-де-Пом. И наконец впереди, к востоку, виднелись через арку монолитные очертания дворца времен Ренессанса, где располагался, наверное, самый знаменитый музей мира – Лувр. В который уже раз Лэнгдон испытал чувство изумления, смешанного с восторгом. Глаз не хватало, чтоб обозреть разом все это грандиозное сооружение. Огромная площадь, а за ней – фасад Лувра, он вздымался, точно цитадель, на фоне парижского неба. Построенное в форме колоссального лошадиного копыта здание Лувра считалось самым длинным в Европе, по его длине могли бы разместиться целых три Эйфелевы башни. Даже миллиона квадратных футов площади между крыльями этого уникального сооружения было недостаточно, чтобы как-то преуменьшить величие фасада. Как-то раз Лэнгдон решил обойти Лувр по периметру и, к своему изумлению, узнал, что проделал трехмильное путешествие. Согласно приблизительной оценке, на внимательный осмотр 65 300 экспонатов музея среднему посетителю понадобилось бы пять недель. Но большинство туристов предпочитали беглый осмотр. Лэнгдон шутливо называл это пробежкой по Лувру: туристы бодрым шагом проходили по залам музея, стремясь увидеть три самых знаменитых экспоната: Мону Лизу, Венеру Милосскую и Нику – крылатую богиню победы. Арт Бухвальд как-то хвастался, что на осмотр этих шедевров ему понадобилось всего пять минут и пятьдесят шесть секунд. Водитель достал радиопереговорное устройство и произнес по-французски: – Monsieur Langdon est arrivé. Deux minutes . В ответ пролаяли что-то неразборчивое. Агент убрал устройство и обернулся к Лэнгдону: – Вы встретитесь с капитаном у главного входа. Водитель, проигнорировав знаки, запрещавшие въезд на площадь, прибавил газу, «ситроен» перевалил через парапет. Теперь был уже виден главный вход в Лувр, фронтон здания величественно вырастал впереди, в окружении семи треугольных бассейнов, из которых били фонтаны с подсветкой. La Pyramide. Новый вход в парижский Лувр стал почти столь же знаменитым, как и сам музей. Его украшала модернистская стеклянная пирамида, созданная американским архитектором китайского происхождения И. М. Пеем, вызывавшая негодование у традиционалистов. Они полагали, что это сооружение разрушает стиль и достоинство Ренессанса. Гете называл архитектуру застывшей музыкой, и критики Пея прозвали пирамиду скрипом ногтя по классной доске. Продвинутые же поклонники считали прозрачную, высотой в семьдесят один фут пирамиду поразительным сплавом древней традиции и современных технологий, символическим связующим звеном между прошлым и настоящим. И были убеждены, что украшенный таким образом Лувр займет достойное место в третьем тысячелетии. – Вам нравится наша пирамида? – спросил агент. Лэнгдон нахмурился. Похоже, французы просто обожают задавать американцам такие вопросы. Вопрос, конечно, с подковыркой. Стоит признать, что пирамида нравится, и тебя тотчас же причислят к не имеющим вкуса американцам. Сказать, что не нравится, значит обидеть французов. – Миттеран был человеком смелым и прямолинейным, – дипломатично ответил Лэнгдон. Говорили, что этот покойный ныне президент Франции страдал так называемым фараоновым комплексом. С его легкой руки Париж наводнили египетские обелиски и прочие предметы древней материальной культуры. Франсуа Миттеран питал загадочное пристрастие ко всему египетскому и не отличался при этой особой разборчивостью, поэтому французы до сих пор называли его Сфинксом. – Как зовут вашего капитана? – Лэнгдон решил сменить тему разговора. – Безу Фаш, – ответил агент, направляя машину к главному входу в пирамиду. – Но мы называем его le Taureau. Лэнгдон удивленно поднял на него глаза: – Вы называете своего капитана Быком? Что за странное пристрастие у этих французов – давать людям звериные прозвища! Агент приподнял бровь: – А ваш французский, месье Лэнгдон, куда лучше, чем вы сами в том признаетесь. Мой французский ни к черту не годится, подумал Лэнгдон, а вот в иконографии знаков Зодиака я кое-что смыслю. Таурус всегда был быком. Астрологические символы одинаковы во всем мире. Агент остановил машину и указал на большую дверь в пирамиде между двух фонтанов. – Вход там. Желаю удачи, месье. – А вы разве не со мной? – Согласно приказу я должен оставить вас здесь. У меня есть другие дела. Лэнгдон вздохнул и вылез из машины. Игра ваша, правила – тоже. Взревел мотор, и «ситроен» умчался прочь. Глядя вслед быстро удаляющимся габаритным огням, Лэнгдон подумал: А что, если пренебречь приглашением? Пересечь площадь, поймать у выхода такси и отправиться в отель, спать?.. Но что-то подсказывало ему, что идея эта никуда не годится. Лэнгдон шагал к туманной дымке фонтанов, и у него возникло тревожное предчувствие, что он переступает воображаемый порог в какой-то совсем другой мир. Все этим вечером происходило словно во сне. Двадцать минут назад он мирно спал в гостиничном номере. И вот теперь стоит перед прозрачной пирамидой, построенной Сфинксом, и ожидает встречи с полицейским по прозвищу Бык. Я в плену картины Сальвадора Дали, подумал он. И шагнул к главному входу – огромной вращающейся двери. Фойе за стеклом было слабо освещено и казалось безлюдным. Может, постучать? Интересно, подумал Лэнгдон, приходилось ли кому-либо из известнейших египтологов Гарварда стучаться в дверь пирамиды в надежде, что им откроют? Он уже поднял руку, но тут за стеклом из полумрака возникла какая-то фигура. Человек торопливо поднимался по винтовой лестнице. Плотный, коренастый и темноволосый, он походил на неандертальца. Черный двубортный костюм, казалось, вот-вот лопнет на широких плечах. Ноги короткие, кривоватые, а в походке так и сквозила властность. Он на ходу говорил по мобильному телефону, но закончил разговор, как только подошел к двери, и жестом пригласил Лэнгдона войти. – Я Безу Фаш, – представился он, как только Лэнгдон прошел через вращающуюся дверь. – Капитан Центрального управления судебной полиции. – И голос его соответствовал внешности, так и перекатываясь громом под стеклянными сводами. Лэнгдон протянул руку: – Роберт Лэнгдон. Огромная ладонь Фаша сдавила его руку в крепком рукопожатии. – Я видел снимок, – сказал Лэнгдон. – Ваш агент говорил, будто Жак Соньер сделал это сам и… – Мистер Лэнгдон, – черные глазки Фаша были точно вырезаны из эбенового дерева, – виденное вами на снимке – это, увы, лишь малая часть того, что успел натворить Соньер. Глава 4

Многие элементы этих теорий позже использовались в массовой культуре став основой для книги Майкла Бейджента , Ричарда Ли и Генри Линкольна «Святая Кровь и Святой Грааль », а также романа Дэна Браун «Код да Винчи », где в честь священника назван хранитель фондов Лувра Жак Соньер .

Биография

Детство

Франсуа Беранже Соньер родился 11 апреля 1852 года в Монтазеле , находящегося в регионе Лангедок , в семье Жозефа Соньера (1823-1906) и его жены Маргариты Юг (Marguerite Hugues); он был старшим из семи детей и имел трех братьев и трех сестер. Его отец занимал должность мэра коммуны, кроме этого работал управляющим мукомольней при замке маркиза де Каземажу, что считалось тогда престижным местом. Маркиз де Каземажу принадлежал к одному из самых древних семейств в регионе, известному своими христианским делам, В их роду насчитывалось немало священников и духовных лиц, что, вероятно, сыграло определенную роль при выборе профессий Беранже и его младшего брата Альфреда. Они поступают в школу Святого Луиса в Лиму (Schule St Louis in Limoux verbrachte), где получают стандартный набор знаний, в том числе они изучают латынь, греческий язык, а также иврит. Беранже, по каким-то причинам, оканчивает школу на год позже своего младшего брата и в 1874 году поступает в семинарию в Каркассоне . После её окончания в июне он был рукоположен священником. После ряда краткосрочных назначений он начинает свою религиозную карьеру в Alet-le-Bains в качестве викария с оплатой 900 франков в год. Именно такая сумма предоставлялась викариям по закону, регулирующему отношения государства и Церкви.

Священник

По отзывам современников Соньер описывается как строптивый молодой человек, спортивного телосложения с независимыми, порой мятежными взглядами. Как следствие, из-за дисциплинарных инцидентов, а также открытых монархических взглядов, в 1882 году он был переведен на должность учителя в семинарию города Нарбонна . Однако и на этой должности Соньер проработал непродолжительное время и 22 мая 1885 год в возрасте тридцати трех лет у он был назначен приходским священником церкви Святой Марии Магдалины в деревне Рен-ле-Шато , в которой к тому времени проживало не более 300 человек . Само селение располагалось на вершине холма, в 40 километрах от Каркассона . Поначалу Соньер поселился в доме своей служанки Марии Денарно (Marie Dénarnaud), но не смог ужиться с её матерью и через некоторое время переехал в дом, построенный рядом с кладбищем. Сама церковь, возведённая в VIII веке, находилась в ветхом состоянии и требовала ремонта. Примечательно, что её фундамент был заложен в ещё более раннее время - во времена вестготов . Впоследствии, в течение нескольких лет он полностью поменяет облик этой небольшой деревни.

Соньер, как преданный своему делу человек, радушно принимается жителями деревни. Помимо повседневных обязанностей, он не упускает возможности проявить заботу и внимание прихожанам, старается помочь деньгами наиболее нуждающимся. Впрочем, и в должности священника Соньер продолжает пропагандировать монархические взгляды, особенно в период выборов 1885 года , используя для этого свои проповеди. Вследствие чего ему вновь приходится на полгода возвратиться к преподаванию в семинарии. Однако прихожане Рен-ле-Шато, к которым он в своё время проявил заботу и внимания, настояли на возвращении опального молодого викария, и Соньер был восстановлен в своей должности. К этому времени появляются слухи о его неоднозначных отношениях со служанкой Марии Денарно. Сам он обрисовывал их так:

«Уважение, но не дружеские отношения. Никаких разговоров о вопросах его службы. Не должен доверять её возрасту и благочестию. Она не должна входить в спальню, когда он находится в постели, кроме случая болезней …»

Крестьянская восемнадцатилетняя девушка по имени Мари Денарно, до конца останется его товарищем и доверенным лицом.

Реставрация церкви

Вероятно все эти документы были спрятаны в первые годы начале французской революции предшественником Соньера аббатом Антуаном Бигу.

Соньер, сознавая важность найденный документов, показывает их епископу Каркассона , который в свою очередь направляет его в Париж , оплачивая все расходы. Судя по всему, Беранже Соньер полагал, что в свитках скрывается информация о сокровищах какого-то секретного ордена, и решил её расшифровать. Он, сделав предварительно их копии, отправился к руководителю семинарии в Сен-Сюльписе, аббату Бьелю, специалисту в области лингвистики , тайнописи и палеографии , а также посетил Лувр , где заказал копии трех картин: «Аркадские пастухи» Пуссена , «Искушение святого Антония» кисти Тенирса и портрет папы Целестина V неизвестного художника. Спустя три недели Соньер возвращается в Ренн-ле-Шато и продолжает реставрационные работы.

Соньер должен был пройти духовное испытание, однако демонстративно не посетил ни одно совещание. В результате его временно отстраняют от должности, но он подает апелляцию в Ватикан , и тот, неожиданно, сразу же снимает с него выдвинутые обвинения и восстанавливает в прежнем звании. После духовного испытания образ жизни Соньера резко изменился и остаток жизни он провел в бедности, продавая религиозные медали из своей коллекции, а также и мелкие предметы религиозного назначения солдатам, квартировавшихся неподалеку в Campagne-les-Bains . Франсуа Беранже Соньр умер 22 января . В сентябре тело Соньера было перезахоронено в специальном саркофаге, чтобы защитить его от грабителей . С тех пор, кладбище Рен-ле-Шато закрыто для широкой публики.

Версии

Существуют следующие версии происхождения богатства аббата Соньера:

Во время реставрации церкви Ренн-ле-Шато Соньер обнаружил либо сами сокровища вестготов либо документы, указывающие на место где они спрятаны.
Обнаруженные документы содержали сведения о потомках Меровингов , имевших право претендовать на корону Франции и он сумел их либо выгодно продать, либо использовать для получения многочисленных даров от влиятельных персон.
Богатство Соньера появилось благодаря многочисленным заказам на мессы (каждая из которых стоила один франк) и которые он фактически не проводил.
Аббат выиграл очень большую сумму в лотерею, умудрившись при этом не привлечь к себе внимание.

После смерти загадочного священника Мари Денарно сожгла все его личные бумаги, продала «Вифанию» Ноэлю Корбю. При этом она утверждала, что: «Вы ходите по сокровищам, даже не догадываясь об этом!». Она обещала раскрыть их общий с аббатом секрет но так этого и не сделала.

Загадка аббата Соньера в художественной литературе

Тайна аббата Соньера получила широкое распространение в массовой культуре. Создано большое количество художественных произведений, на основе жизни Франсуа Соньера. Наиболее известные произведения:

Байджент М. , Лей Р. , Линкольн Г. «Священная загадка » (Michael Baigent, Richard Leigh, Henry Lincoln, l"Énigme Sacrée, éditions Pygmalion (1983) (ISBN 2-85704-137-3))
Жан Маркаль - «Монсегюр и загадка катаров» (Jean Markale, Montségur et l"énigme Cathare, éditions Pygmalion (1986) (ISBN 2-85704-213-2))
Жан-Мишеля Тибо - «Тайна аббата Соньера» (Jean-Michel Thibaux, Les tentations de l’abbé Saunière, éditions O.Orban (1986) (ISBN 978-2-85565-309-9))
Жан-Мишеля Тибо - «Золото дьявола» (Jean-Michel Thibaux, L’or du diable, éditions O.Orban (1988) (ISBN 978-2-85565-429-4))
Тим Пауэрс - «Погода в землетрясение» (Tim Powers, Earthquake Weather (1997))
Дэн Браун - «Код да Винчи » (Dan Brown, Da Vinci Code, Jean Claude Lattès (2003) (ISBN 978-2-7096-2493-0))
Steve Berry, L’Héritage des Templiers, Le Cherche Midi (2006) (ISBN 978-2-7491-0859-9)
Кейт Мосс - «Лабиринт» - (Kate Mosse, Sépulcre, Jean-Claude Lattès (2008) (ISBN 978-2-7096-2930-0))
Равенн Ж., Джиакометти Э. «Апокалипсис, Чёрная река» (Eric Giacometti et Jacques Ravenne, Apocalypse, Fleuve Noir (2009) (ISBN 978-2-265-08735-4))
Jean-Michel Thibaux et Martine-Alix Coppier, L’héritière de l’abbé Saunière, Presses de la Cité (2012) (ISBN 978-2-258-08999-0)

Напишите отзыв о статье "Соньер, Франсуа Беранже"

Примечания

Литература

De Sede Gerard. L’or de Rennes; Charroux Robert. Tresors du monde. Paris, 1962. P. 247ff.
Клод Бумандиль, Жильбер Таппа, (Claude Boumendil, Gilbert Tappa) , Тетради Рен-ле-Шато (Les Cahiers de Rennes-le-Château), Archives - Documents - Études, Number 11 (Éditions Bélisane, 1996). ISBN 2-910730-12-3
Клэр Корбю, Антуан Каптье, «Наследство аббата Соньера» (Claire Corbu, Antoine Captier, L’héritage de l’Abbé Saunière) (Nice: Editions Bélisane, 1985). ISBN 2-902296-56-8 .
Рене Декадеилла «Настоящая история аббата Соньера», (René Descadeillas, Mythologie du trésor de Rennes: histoire véritable de l’abbé Saunière, curé de Rennes-le-Château ) (Mémoires de la Société des Arts et des Sciences de Carcassonne, Annees 1971-1972, 4me série, Tome VII, 2me partie; 1974). Facsimile reprint by Savary, Carcassonne, 1988. ISBN 2-9500971-6-2 . Facsimile reprint by Éditions Collot, Carcassonne,1991. ISBN 2-903518-08-4
Бейджент М., Ли Р., Линкольн Г. Святая Кровь и Святой Грааль . - М.: Изд-во Эксмо, 2005.

Документальные фильмы

// Реальность или фантастика = Is it real?: Da Vinci"s Code. - National Geographic Channel , 24.04.2006.

Отрывок, характеризующий Соньер, Франсуа Беранже

– Non, c"est l"estomac… dites que c"est l"estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.

Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.

Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.