XIX в., как мы видели, создал достаточно богатую, разветвленную систему печати. Но по-прежнему не был решен вопрос о свободе печати. Складывающиеся партии (социал-демократы, социал-революционеры, конституционные демократы и даже монархисты) не имели своих легальных изданий. Первые партийные органы формируются в эмиграции.

От имени либеральной общественности журнал Вестник Европы перечисляет задачи, которые нужно решить России в XX в. Это - уничтожение сословного неравноправия, введение независимого от администрации суда, развитие самоуправления, юридическое облегчение положения печати, развитие частных обществ, свобода совести, введение всеобщего начального образования, упорядочение крестьянского, земского, судебного, промышленного, брачного и других законодательств. Впрочем, у журнала не было уверенности, что все это осуществится скоро.

Тем не менее частнопредпринимательская деятельность в области журналистики расширялась и крепла. В значительной степени разделились функции издателя, т.е. собственника газет и журналов, и редакторов. Редакторы и публицисты становились подчас наемными работниками, которые зависели не только от цензуры, но и от владельца издания.

Постепенно формируется качественная и массовая пресса. Старые направления: консервативное, либеральное и демократическое (социалистическое) в прессе сохраняются.

Наибольшее влияние на общество приобрели кадетские издания, особенно ежедневная столичная газета «Речь», во главе которой стоял П.Н. Милюков.

Оживление русской политической печати после разгрома Московского вооруженного восстания в декабре 1905 г. и общего спада революционного движения в стране сменилось закрытием ряда газет и журналов, вытеснением революционных изданий из легального сектора.

Война 1914 г. внесла существенные коррективы в судьбы русской печати. Легальные большевистские издания были закрыты. Снова заграничная газета «Социал-демократ» стала руководящим органом революционных марксистов. Большевики считали войну величайшим бедствием для трудящихся, о чем заявили в Государственной думе. С начала военных действий правительством была введена военная цензура, которая распространялась на все фронтовые и прифронтовые губернии. Строго регламентировалась деятельность военных корреспондентов. Количество журналистов при Ставке Верховного главнокомандующего ограничивалось 10 персонами.

М. Горький – одна из основных фигур советской литературы и публицистики. Увлечение Горького революцией логично вытекало как из его убеждений, так и из отношений его с российскими властями, которые не могли оставаться хорошими. Произведения Горького революционизировали общество сильнее любых зажигательных прокламаций. Поэтому не удивительно, что у него было много недоразумений с полицией. События Кровавого воскресенья, происходившие на глазах писателя, побудили его написать гневное обращение «Ко всем русским гражданам и общественному мнению европейских государств». «Мы заявляем, - говорилось в нем, - что далее подобный порядок не должен быть терпим, и приглашаем всех граждан России к немедленной и упорной борьбе с самодержавием». 11 января 1905 г. Горький был арестован, а на следующий день заключен в Петропавловскую крепость. Но известие об аресте писателя вызвало такую бурю протестов в России и за рубежом, что игнорировать их было никак нельзя. Через месяц Горького отпустили под крупный денежный залог. После подавления декабрьского вооруженного восстания, которому Горький открыто сочувствовал, ему пришлось эмигрировать из России. По заданию ЦК партии он отправился в Америку для сбора путем агитации денег в кассу большевиков. В США он закончил «Врагов» - самую революционную из своих пьес. Здесь же в основном был написан роман «Мать», задумывавшийся Горьким как своего рода Евангелие социализма. (Роман этот, имеющий центральной идеей воскресение из мрака человеческой души, наполнен христианской символикой: по ходу действия многократно обыгрывается аналогия между революционерами и апостолами первоначального христианства; друзья Павла Власова сливаются в грезах его матери в образ коллективного Христа, причем сын оказывается в центре, сам Павел ассоциируется с Христом, а Ниловна - с Богоматерью, которая жертвует сыном ради спасения мира. Центральный эпизод романа - первомайская демонстрация в глазах одного из героев превращается в «в крестный ход во имя Бога Нового, Бога света и правды, Бога разума и добра». Путь Павла, как известно, кончается крестной жертвой. Все эти моменты были глубоко продуманы Горьким. Он был уверен, что в приобщении народа к социалистическим идеям очень важен элемент веры (в статьях 1906 г. «О евреях» и «О Бунде» он прямо писал, что социализм - это «религия масс»). Один из важных моментов мировоззрения Горького состоял в том, что Бог создается людьми, придумывается, конструируется ими, чтобы заполнить пустоту сердца. Таким образом, старые боги, как это неоднократно бывало в мировой истории, могут умереть и уступить место новым, если народ поверит в них. Мотив богоискательства был повторен Горьким в написанной в 1908 г. повести «Исповедь». Ее герой, разочаровавшись в официальной религии, мучительно ищет Бога и находит его в слиянии с рабочим народом, который и оказывается, таким образом, истинным «коллективным Богом». Из Америки Горький отправился в Италию и поселился на острове Капри. В годы эмиграции он написал «Лето» (1909), «Городок Окуров» (1909), «Жизнь Матвея Кожемякина» (1910), пьесу «Васса Железнова», «Сказки об Италии» (1911), «Хозяин» (1913), автобиографическую повесть «Детство» (1913). В конце декабря 1913 г., воспользовавшись всеобщей амнистией, объявленной по случаю 300-летия Романовых, Горький вернулся в Россию и поселился в Петербурге. В 1914 г. он основал свой журнал «Летопись» и издательство «Парус». Здесь в 1916 г. была опубликована его автобиографическая повесть «В людях» и цикл очерков «По Руси».

Февральскую революцию 1917 г. Горький принял всей душой, но к дальнейшим событиям, и в особенности к октябрьскому перевороту, его отношение было очень неоднозначным. Вообще мироощущение Горького после революции 1905 г. претерпело эволюцию и стало более скептическим. При всем том, что его вера в Человека и вера в социализм осталась неизменной, он испытывал сомнение в отношении того, что современный русский рабочий и современный русский крестьянин способны воспринять светлые социалистические идеи так, как должно. Уже в 1905 г. его поразил рев разбуженной народной стихии, вырвавшийся наружу сквозь все социальные запреты и грозивший потопить жалкие островки материальной культуры. Позже появилось несколько статей, определяющих отношение Горького к русскому народу. Большое впечатление на современников произвела его статья «Две души», появившаяся в «Летописях» в конце 1915 г. Отдавая в ней должное богатству души русского народа, Горький все же относился к его историческим возможностям с большим скепсисом.

В.Гиляровский. Около года Гиляровский писал статьи для различных периодических изданий: сначала он печатался в "Русской газете", с 1882 года работал репортером в "Московском листке", в 1883‑1889 годах – в "Русских ведомостях". Печатался в газетах "Русская мысль", "Петербургский листок", "Новое время", "Муравей", "Оса", "Русское слово" и других изданиях. В 1889‑1891 годах Гиляровский числился штатным сотрудником в газете "Россия". Он стал одним из лучших в этой области, отчего получил своеобразный титул "короля репортеров". Писал репортажи о самых заметных и нашумевших событиях в столице. Первыми рассказами Гиляровского были "Человек и собака" и "Обреченные" (1885). В 1887 году Гиляровский подготовил для печати свою книгу "Трущобные люди", но книга была запрещена цензурой, и весь тираж был сожжен в Сущевской полицейской части Москвы. Рассказы из нее вошли в более поздние сборники писателя "Негативы" (1900) и "Были" (1909). В 1894 году Гиляровский издал сборник стихов "Забытая тетрадь". Владимир Алексеевич продолжал работать репортером в "Русских ведомостях", писал репортажи с Дона, из Албании, статьи о Русско-японской войне. После Октябрьской революции Гиляровский писал для газет "Известия", "Вечерняя Москва", "Прожектор", "Огонек". В 1922 году он издал поэму "Стенька Разин". Гиляровский был самым известным и признанным знатоком Москвы: изучал историю города и его современность, архитектуру и географию, высший свет и московское "дно" – Хитровку, приют нищих. Его "визитной карточкой" стала книга "Москва и москвичи" (1926), в которой писатель подробно, правдиво и увлекательно рисует жизнь Москвы 1880‑1890‑х годов: рынки и трущобы, книжные магазины и трактиры, улицы и бульвары, людей искусства, торговцев, чиновников и т.п. В конце жизни Гиляровский обратился к мемуарам, вспоминая о своих многочисленных встречах с великими людьми в книгах "Мои скитания" (1928 год), "Записки москвича" (1931 год), "Друзья и встречи" (1934 год). В старости Гиляровский почти полностью ослеп, но продолжал писать.

В. Дорошевич - русский журналист, публицист, театральный критик, один из виднейших фельетонистов конца XIX - начала XX века. Писал сначала в "Развлечении", "Будильнике" и других московских изданиях, не исключая и "Московского Листка", а также в "Петербургской Газете". В 1890 годах стал деятельным сотрудником одесских газет. В 1897 г. на средства "Одесского Листка" предпринял поездку на Сахалин и написал ряд очерков каторги, вышедших под заглавием "Сахалин" (Москва, 1903). Один из задетых в очерках тюремных надзирателей возбудил против Дорошевича обвинение в клевете, но процесс закончился полным оправданием обличителя. С основанием в 1899 г. "России" Дорошевич становится главным сотрудником этой газеты, которой доставляет огромный успех своим блестящим остроумием. Публике больших газет, привыкшей к солидности наших серьезных политических органов, впервые пришлось ознакомиться с легкой, прежде всего заботящейся о занимательности, манерой "мелкой прессы". Но в фельетонах Дорошевича, сразу сумевшего понять, пред какой аудиторией он говорит, эта манера явилась в облагороженной форме. Заимствовав от своего первоначального образца только его достоинства - доступность и занимательность, - фельетоны Дорошевича соединяли в себе блеск и легкость формы с полнотой серьезных публицистических задач. Поражала в Дорошевиче и его плодовитость: он писал ежедневно, неутомимо отзываясь на все события дня. Успех Дорошевича был всеобщий; его фельетонами зачитывались в самых разнообразных кругах; к нему сочувственно относились и такие журналы, как "Русское Богатство" и "Мир Божий". Этот успех заметно поднял творчество даровитого, но еще недавно совершенно безразличного в общественном отношении писателя. Кроме остроумия и занимательности, он приобретает новое качество - силу. Его насмешка сплошь да рядом переходит теперь в удары настоящего сатирического бича. Большое значение имели и некоторые его "дознания". Так, например, он поднял и блестяще провел кампанию в пользу пересмотра известного дела невинно осужденных братьев Скитских. Недолго, однако, Дорошевич продержался на достигнутой им высоте. Уже под конец существования "России" фельетоны Дорошевича часто переходили в простое балагурство и смех для смеха. С прекращением "России" (1902) прекратилась крупная роль Дорошевича в нашей журналистике. Он переходит в московское "Русское Слово", где продолжает писать с прежним внешним блеском, но уже не обращает на себя общего внимания. Удаляясь в значительной степени от жгучих тем, он пишет ряд восточных легенд, описывает свои путешествия по Востоку, Испании, Индии. В 1905 г. Дорошевич предпринял собрание своих фельетонов в 12 томах (издание продолжается). Во вторичном чтении фельетоны много теряют: блеск злободневных откликов почти исчез, резче выступают все особенности газетного шаржа. Из отдельно изданных Дорошевичем книг серьезное значение имеет "Сахалин". Это потрясающая картина сахалинских порядков и нечеловеческого зверства как тех, кого ссылают, так и нередко тех, кто бесконтрольно распоряжается жизнью и смертью каторжников. Книга написана не без обычной газетной размашистости, но, в общем, очень правдиво. Дорошевич дает в ней и ряд высокоинтересных психологических очерков отдельных преступников. Наряду с книгой Мельшина (Якубовича) , "Сахалин" Дорошевича занимает одно из первых мест в ряду материалов для изучения мира преступников последних десятилетий.

Становление жанра романа-антиутопии в 20-е годы. Альтернативная публицистика 20-х годов.

Наряду с героико-романтической жанровой тенденцией в русской литературе 20-х годов, породившей утопические представления о революции как воплощение мечты об идеальном устройстве общества, появляется негативная утопия или антиутопия

Утопия – это просто идеализированная выдумка, неоправданные мечты их авторов. Да и каждое такое общество имеет массу недостатков, которые скрыты под более весомыми «положительными» особенностями.

Антиутопия же демонстрирует негативные стороны общества, порой гиперболизируя их, выставляя напоказ, чтобы показать, что именно не правильно, что стоит изменить, чего нужно избегать. Возможно, если делать все наоборот, чем как описано в каком-либо тексте антиутопии, то тогда и получится настоящая утопия. Но это нереально, поскольку идеального государства не существует как такового. Так что это – замкнутый круг, состоящий из двух противоположностей. Писатели-утописты чаще всего оставляют без внимания те пути, которыми достигается изображенный ими миропорядок Авторы антиутопии обращают особое внимание именно на пути построения «идеального общества», ибо убеждены, что мир антиутопии - результат попыток реализовать утопию

В процессе превращения утопии в антиутопию заключен своеобразный закон, согласно которому утопия с ее идеей свободы с фатальной неизбежностью оборачивается антиутопией, и конечным результатом становится абсолютная несвобода, прямо противоположная провозглашенным идеальным целям

Разоблачая мифы об идеальном социальном устройстве общества, антиутопии сатирически заостряют недостатки и заблуждения утопистов. В книгах-предупреждениях Е Замятина «Мы», М Булгакова «Роковые яйца», «Собачье сердце» А Платонова «Чевенгур», «Котлован» показаны перспективы развития тоталитарной модели государства, губительно воздействующей на человеческую личность Авторы антиутопий используют в произведениях элементы сатиры, фантастики, философской притчи.

В антиутопии всегда изображено насилие над историей, которую упрощают, стараясь выправить ради безжизненного идеала. Герою антиутопии суждено пережить это насилие как собственную жизненную драму, и человека она ставит перед нравственным выбором

Одной из важнейших задач антиутопии в отличие от утопии, как показывает анализ произведений Е.И. Замятина, М.А. Булгакова, АА Платонова, является предупреждение о том, что может привести к стагнации, к потере духовного начала

Столкновение утопических представлений о коммунизме с реальной практикой строительства социализма приводит писателей к жанру антиутопии.

Утопия не может замыкаться только в современности, однако ее претензии окажутся ложными и в том случае, когда историю и земную реальность игнорируют, безоглядно воспаряя к высотам идеала, каким бы он ни был. Весь опыт антиутопии XX в служит этому подтверждением Проблематика, которая в ней преобладает, была действительно в высшей степени актуальной на протяжении всего столетия, представлявшего собой непрерывный поиск утопии, способной устоять в испытаниях движущейся истории, а оттого хроника этого времени содержит так много ложных озарений, сменявшихся метафизическим разочарованием, так много конвульсий, заблуждений и катастроф

Авторы антиутопий для выражения ведущей проблематики, уклоняются от традиционного психологического письма в сторону гротеска, сатиры, фантастики, философской притчи, антиробинзонады. Отказываясь от привычных беллетристических сюжетов и героев, те от всего того, что обладало проверенным эстетическим качеством, литература перешла к освоению «мифологического письма» Коренным свойством антиутопии является то, что она всегда оспаривает миф, создаваемый утопистами.

Антиутопия – это тип художественного социально-философского синтеза, особый тип художественности. По своему существу антиутопия является опытом социальной диагностики, а литературные приемы, свойственные всякому утопическому повествованию (условные острова, планеты, эпохи) - способ, помогающий сделать диагноз более точным.

Футурологическая проблематика романа Е Замятина «Мы» пронизана чувством трагически ошибочного выбора, тревогой за человека, предостережением для тех, кто волей или неволей на себе испытал последствия социальных экспериментов Описание будущего Единого Государства ни в чем не отступает от канонов классической утопии «стеклянные купола аудиториумов», «божественные параллелепипеды прозрачных жилищ» Однако автора интересует не столько техническое великолепие нового общества, сколько его духовное состояние Главное в сюжете романа - превращение человека в винтик, трагедия преодоления человека в человеке. Причем «Великая Операция» расчеловечивания встает как вполне реальная альтернатива истории И тем более реальная и опасная, что осуществляется под лозунгом гарантированного блага, если человек откажется от себя, перестанет быть человеком, растворится в воле и функциях «Единого Государства»

Всевозможные варианты «светлого будущего» создавались в то время с революционным азартом и пафосом претворения мечты в жизнь Революция переживала свой, утопический период пока в сравнительно безобидной форме Особого внимания заслуживают утопии «пролетарской культуры», выраженные в творчестве А Гастева, В Кирилова, В Маяковского, В Александровского и др «Мы несметные, грозные легионы труда Мы победили пространства морей, океанов и суши», - упоенно декламирует талантливый поэт Владимир Кириллов Футуристы в своих манифестах трактуют тотальное разрушение как созидание «Бейте в площади бунтов топот, / Выше гордых голов града" /Мы разливом второго потопа / Перемоем миров города" (В Маяковский «Наш марш») В другом марше «Мы идем» В Маяковский популярно разъясняет «Мы разносчики новой веры, / Красоте задающей железный тон, / Чтоб природами хилыми не сквернили скверы, / В небеса шарахаем железобетон»

Едва ли не полвека эти настроения были господствующими в пропагандистских установках, способствуя превращению утопической мечты в трагическое бытие личности в рамках тоталитарной системы

«Мы» - роман о будущем, но это не мечта, не утопия - это антиутопия. В нем проверяется состоятельность мечты

Идеальный общественный уклад достигнут насильственным упразднением свободы Всеобщее счастье каждого человека - его подавление, нивелировка, а то и физическое уничтожение Но почему же насилие над личностью вызывает у людей восторг.Дело в том, что у Единого Государства есть верное оружие - это слово. Именно слово может не только подчинить человека чужой воле, но и оправдать насилие и рабство, заставить поверить, что несвобода и есть счастье Этот аспект романа особенно важен, так как проблема манипулирования сознанием особенно актуальна в современной действительности. Идеология Единого Государства выражается в стилистике произведения С первых же страниц романа бросается в глаза обилие оксюморонов «благодетельное иго разума», «дикое состояние свободы», «наш долг - заставить их быть счастливыми», «самая трудная и высокая любовь - это жестокость» Это не просто особый язык - это особый тип сознания Здесь несвобода -счастье, жестокость - проявление любви, а человеческая индивидуальность - преступление

Е Замятин не только изобразил в условно-фантастической форме победу техники над человеком, но и сумел показать сущность тоталитарного социально - политического режима. Мир в романе Е Замятина дан через восприятие человека с пробуждающейся душой нравственные ценности, которые исповедует сам автор, становятся все более дороги герою Главный вопрос, который поставил Е Замятин в своем романе выстоит ли человек перед все усиливающимся насилием над его совестью, душой, волей.

Герой антиутопии должен испытать сомнение в логических посылках системы, которая норовит, как мечталось конструкторам Единого Государства, сделать человека вполне «машиноравным». Он должен пережить это сомнение как кульминацию своей жизни, пусть даже развязка окажется трагической, как у Е Замятина Такой конфликт с неизбежностью появится в антиутопии, если она принадлежит искусству Потребность в нем идет от художественного постижения мира Описывая социальные структуры, притязающие на совершенство и ограничиваясь их сатирическим ниспровержением, антиутопия в лучшем случае осталась бы полезной иллюстрацией теорий, доказывающих несостоятельность технократических и тоталитарных режимов как способа разрешить стоящие перед человечеством проблемы Истинно художественное произведение подобным назначением удовлетвориться не может Его область - человек, впрямую столкнувшийся с силами, старательно разрушающими естественный цикл бытия, чтобы придать ему законченную рациональную стройность Никакая обличительность, никакой гротеск не дадут необходимого художественного результата, пока эти силы остаются у писателя как бы посторонними, не вторгающимися в реальную человеческую судьбу самым непосредственным образом

Обманчиво впечатление, будто картина нежелательного будущего составляет для антиутопии единственную и главную заботу. В антиутопии всегда изображено насилие над историей, которую упрощают, стараясь выправить ради безжизненного идеала Герою антиутопии суждено пережить это насилие как собственную жизненную драму, и человека она ставит перед нравственным выбором Автор предупреждает об опасности слепого следования догматической социальной идее Е Замятин не скрывает ситуация трагична, ибо одурманенные идеологической обработкой, потерявшие бдительность люди могут по своей воле сделать необратимый шаг, следствием которого будет ампутация души Но пока уникальность души остается, человек сохраняет право на свободу В романе «Мы» нет отчаяния Единое Государство может покорить человека, лишь уничтожив его

Социальная история XX века обусловила распространение антиутопий.

Роман «Чевенгур» А. Платоновасостоит из двух частей повести-притчи «Происхождение мастера» и собственно романа «Чевенгур», который по своему жанру относится к антиутопии, но антиутопии особенной. Там главенствует знание о том, что могло бы статься с жизнью, если не предотвратить опасностей уже зародившихся и пришедших в рост А Платонов подразумевает реальное состояние мира, и его гротеск принадлежит «незавершенному настоящему» Всегда присутствующая в утопическом повествовании область «дальнего идеала» у А Платонова приближена к настоящему на кратчайшее расстояние Общество, где работать будет только солнце, назначенное «всемирным пролетарием» приказным порядком, объявляет не на фантастических пространствах, а в российском захолустье, которое еще недавно опаляли всполохи догорающей гражданской войны. Это сразу сказывается и на характере коллизий, и на выборе персонажей Роман весь растет из перевернутой действительности первых революционных лет, когда вовсе не фантомом, а очень распространенным побуждением было, расчистив жизнь от всего «гнетущего элемента», одним махом проложить дорогу в коммунизм, отделаться от «тайны времени», стать, как потом выразился Кондров из хроники «Впрок» (бедняцкая хроника «Впрок», 1931), «умнее разума» Чепурный, Копенкин и другие чевенгурские большевики заключают в себе слишком многое от этой стихии обновленческого нетерпения и неистовства, чтобы они поладили с притчей, которой свойственна обобщенность типажей, не нуждающихся в узнаваемости прототипа В каждом из них несложно различить отпечаток социальной психологии времени, о котором написан роман А Платонов знал, какой опустошительной в своих последствиях бывает гипертрофированная революционная страсть, но за чевенгурскими экспериментами он разглядел и угрозы куда более зловещие

«Чевенгур» – роман-предупреждение Он предсказывал новый взрыв утопических иллюзий Иллюзий, опасных освобождением энергии насилия для возведения здания коммунизма А Платонов предупреждал о возможных последствиях равенства в бедности В этом предупреждении была и мысль о новых человеческих жертвах, о разрушении экономических связей, об ожесточении сердец, о понижении общего интеллектуального уровня, все больше низводимого к однозначным решениям, приказу и исполнению, о потере родственных связей, духовных запросов и личной, независимой мысли.

С высоты сегодняшних дней трагический финал романа приобретает особое звучание, ибо приходится констатировать, что А. Платонов был прав в своих прогнозах

(«Грядущие перспективы» М. Булгакова Фельетон. Опубликован: Грозный, 1919,13/26 ноября. Это - первая публикация Булгакова. Историюсоздания Г. п. писатель изложил в автобиографии 1924 г.: «Как-то ночью в 1919 году, глухой осенью, едучи врасхлябанном поезде, при свете свечечки, вставленной в бутылку из-под керосина, написал первый маленький рассказ. В городе, в который затащил меня поезд, отнес рассказ в редакцию газеты. Там его напечатали». Поскольку Г. п. отличались резко антисоветским содержанием, газетную вырезку с фрагментом фельетона Булгаков наклеил в свой альбом лицевою стороной вниз, как она и сохранилась в архиве писателя.

В Г. п. Булгаков подчеркивал, что «наша несчастная родина находится на самом дне ямы позора ибедствия, в которую ее загнала «великая социальная революция»«, что «настоящее перед нашими глазами.Оно таково, что глаза эти хочется закрыть. Не видеть!» В пример России автор ставит Запад, находясь подвпечатлением только что просмотренного английского иллюстрированного журнала:

«На Западе кончилась великая война великих народов. Теперь они зализывают свои раны. Конечно, они поправятся, очень скоро поправятся! И всем, у кого, наконец, прояснился ум, всем, кто не верит жалкому бреду, что наша злостная болезнь перекинется на Запад и поразит его, станет ясен тот мощный подъем титанической работы мира, которыйвознесет западные страны на невиданную еще высоту мирного могущества».

Перспективы будущего своей страны Булгаков видит здесь весьма мрачно:

«Мы опоздаем...

Мы так сильно опоздаем, что никто из современных пророков, пожалуй, не скажет, когда же, наконец, мы догоним их и догоним ли вообще.

В Г. п. утверждается: «Безумство двух последних лет толкнуло нас на страшный путь, и нам нетостановки, нет передышки. Мы начали пить чашу наказания и выпьем ее до конца». Не исключено, что с этимсвязана в романе «Мастер и Маргарита» на Великом балу у сатаны чаша Воланда, в которую превратиласьотрезанная голова председателя МАССОЛИТа Михаила Александровича Берлиоза. Из нее Маргарита пьеткровь предателя Барона Майгеля. Данная сцена может символизировать чашу наказания, которую пьетРоссия, попавшая под власть большевиков. Характерно, что в чаше - кровь сотрудника НКВД, а сама чаша - это голова руководителя послушной идеологизированной литературы.

Автор Г. п. провозглашает: «Расплата началась... Нужно будет платить за прошлое неимоверным трудом, суровой бедностью жизни. Платить и впереносном, и в буквальном смысле слова. Платить за безумство мартовских дней, за безумство дней октябрьских, за самостийных изменников, заразвращение рабочих, за Брест, за безумное пользование станком для печатания денег... за все! И мы выплатим.

И только тогда, когда будет уже очень поздно, мы вновь начнем кой-что созидать, чтобы стать полноправными, чтобы нас впустили опять в версальские залы (речь идет о Версальской мирной конференции 1919 г. - Б. С.).

Кто увидит эти светлые дни?

О нет! Наши дети, быть может, а быть может, и внуки, ибо размах истории широк и десятилетия она также легко «читает», как и отдельные годы.

И мы, представители неудачливого поколения, умирая еще в чине жалких банкротов, вынуждены будемсказать нашим детям:

Платите, платите честно и вечно помните социальную революцию!»

Г. п. - единственное произведение, где Булгаков смог открыто высказать свои взгляды на дальнейшуюсудьбу России и на большевизм. Фельетон поднимает «вечные» проблемы русской истории исовременности. Булгаковский текст обладает удивительным свойством. Если бы дата создания и публикацииГ. п. и авторство Булгакова не были известны, фельетон можно было бы датировать и концом 1917 г., и 1919г., и 30-ми годами (если допустить его публикацию в русской эмигрантской печати), и концом 80-х, и 1991 или1996 г., а его автором назвать многих известных публицистов - от С.Н.Булгакова до В. В. Кожинова (последнего, оговоримся, только если выбросить кусок про Запад).

Булгаков в Г. п. заявляет себя решительным западником и в западных демократиях видит для Россииобразец развития. Однако содержание и тон написанного не оставляют сомнения, что автор Г. п. уже неверил в победу белого движения и осознал, что коммунистическая власть в стране установилась надолго, нанесколько последующих поколений. Правда, Булгаков чересчур оптимистически надеялся, что счастливаяжизнь, может быть, наступит у внуков того поколения, которое он в «Киев-городе» (1923) назвал позднее«беспечальным» и чьи надежды на тихую и светлую жизнь были разрушены в 1917 г. Писатель разделял совсей русской интеллигенцией (а может, и со всем человечеством?) веру в светлое будущее - его неизбежнодолжно породить мрачное настоящее.

Причины бедственного состояния России и незавидного в тот момент состояния белых Вооруженныхсил Юга России во главе с генералом А. И. Деникиным (1872-1947) названы автором Г. п. иногда абсолютноверно, а иногда - совершенно ошибочно. Действительно, активное использование денежного станка послефевраля 1917 г., породившее страшную инфляцию, равно как и полный паралич Временного правительства,способствовали победе большевиков. Булгаков был сторонником «единой и неделимой России», но именноотсутствие какой-либо национальной политики, равно как и неспособность удовлетворительно разрешитьаграрный вопрос, уже в момент публикации Г. п., в ноябре 1919 г., поставило белые армии на Юге Россииперед катастрофой. Упорное нежелание А. И. Деникина на деле уважать широкую автономию Дона и Кубанипривело к резкому падению боеспособности донских и кубанских частей, росту в них дезертирства. Отказ жеот признания руководителями белого движения независимости Польши и Украины привел к тому, что осенью1919 г. польская армия на время прекратила боевые действия против красных, а украинские войска завязалибои с деникинскими частями. Тыл ВСЮР сотрясали массовые крестьянские повстанческие движения.Булгаков в этом убедился, когда добирался из Киева на Северный Кавказ через Екатеринославскуюгубернию, где действовали отряды Н. И. Махно (1889-1934). Ему самому пришлось сражаться против чеченских горцев (как раз после похода на Чечен-аул, запечатленного в «Необыкновенных приключениях доктора» (1922), были созданы Г. п.). Осведомлен был Булгаков и о борьбе с белыми отрядов «зеленых» наКубани. Все это позволило Красной Армии собраться с силами и нанести войскам Деникина решающеепоражение. В конце октября - начале ноября 1919 г. части Добровольческой армии и казачьи корпусагенералов А. Г. Шкуро (Шкуры) (1887-1947) и К. К. Мамонтова (Мамантова) (1869-1920) были разгромлены вгенеральном сражении в районе Воронеж - Орел - Курск. Катастрофа стала совершенно очевидной здесьуже к 9 ноября. Войска Деникина начали стремительный бег к морю, завершившийся в марте 1920 г.провальной новороссийской эвакуацией. Поэтому та часть Г. п., которая выражала казенный оптимизм,выглядела в конце ноября 1919 г. просто издевательством над читателями:

«Герои-добровольцы рвут из рук Троцкого пядь за пядью русскую землю.

И все, все - и они, бестрепетно совершающие свой долг, и те, кто жмется сейчас по тыловым городамюга, в горьком заблуждении полагающие, что дело спасения страны обойдется без них, все ждут страстноосвобождения страны. И ее освободят.

Ибо нет страны, которая не имела бы героев, и преступно думать, что родина умерла..

Мы будем завоевывать собственные столицы.

И мы завоюем их. Англичане, помня, как мы покрывали поля кровавой росой, били Германию,оттаскивая ее от Парижа, дадут нам в долг еще шинелей и ботинок, чтобы мы могли скорее добраться доМосквы. И мы доберемся.

Негодяи и безумцы будут изгнаны, рассеяны, уничтожены. И война кончится». В это время «герои-добровольцы» вместе с донцами и кубанцами со все нарастающей скоростью катились на юг. Подобныйпассаж Г. п. был явной уступкой цензуре, военной и редакторской. Укажем, что в романе Юрия Слезкина(1885-1947) «Девушка с гор» (1925) главный герой, бывший врач, а потом журналист Алексей Васильевич,прототипом которого послужил Булгаков, вспоминает редактора деникинской газеты, облаченного ванглийский френч и утверждавшего:

«Мы должны пробуждать мужество в тяжелую минуту, говорить о доблести, о напряжении сил». Эта редакторская установка по духу вполне совпадает с «оптимистической» частью Г. п. Однако Булгаковнеслучайно упомянул англичан, давая тем самым понять неискренность собственных бодрых утешений. Ведь Англия, в отличие от Франции, уже фактически прекратила помощь белому движению, и надеяться на британскую подмогу было бесполезно. То, что будущая борьба не сулит успеха, косвенно признавалось и в следующем месте Г. п.: «Но придется много драться, много пролить крови, потому что пока за зловещей фигурой Троцкого еще топчутся с оружием в руках одураченные им безумцы, жизни не будет, а будет смертная борьба». Булгаков давал понять, что с «безумцами» справиться не удастся.

Оптимизм некоторых, явно вымученных строк булгаковского фельетона читателей не обманул. Единственный известный пока отклик на Г. п. - статья П. Голодолинского «На развалинах социальнойреволюции», опубликованная в той же газете «Грозный» 15/28 ноября 1919 г., явно принадлежит ревнителюподдержания «боевого духа» любой ценой. Он обвиняет Булгакова в пораженческих настроениях и, вернопочувствовав, что автор Г. п. стремится предупредить своих читателей о неизбежном торжестве большевиковв России на длительный срок, возражает ему: «...Никогда большевизму не суждено укрепиться в России,потому что это было бы равносильно гибели культуры и возвращению к временам первобытной эпохи. Нашепреимущество в том, что ужасная болезнь - большевизм посетил нашу страну первой. Конец придет скоро инеожиданно. нев народа обрушится на тех, кто толкнул его на международную бойню. Не завоевываниеМосквы и не рядом выигрышных сражений возьмет верх добровольческая армия, а лишь перевесомнравственных качеств». Однако Булгаков явно полагал, что одного перевеса нравственных качеств для победы недостаточно, да и не верил в наличие такого перевеса у добровольцев. Позднее, в «Краснойкороне» (1922) и «Беге» (1928), автор Г. п. покажет деградацию белого движения, выродившегося в «фонарную деятельность» генералов в тылу. Разложение же белого тыла автор Г. п. еще болеепессимистично запечатлел в следующем фельетоне «В кафэ» (1920).

«Несвоевременные мысли» М. Горького - это серия из 58 статей, которые были опубликованы в газете «Новая жизнь», органе группы социал-демократов. Газета просуществовала чуть больше года - с апреля 1917-го по июль 1918-го, когда она была закрыта властями как оппозиционный орган печати. Изучая произведения Горького 1890-1910-х годов, можно отметить наличие в них высоких надежд, которые он связывал с революцией. О них Горький говорит и в «Несвоевременных мыслях»: революция станет тем деянием, благодаря которому народ примет «сознательное участие в творчестве своей истории», обретёт «чувство родины», революция была призвана «возродить духовность» в народе. Но вскоре после октябрьских событий (в статье от 7 декабря 1917 года), уже предчувствуя иной, чем он предполагал, ход революции, Горький с тревогой вопрошает: «Что же нового даст революция, как изменит она звериный русский быт, много ли света вносит она во тьму народной жизни?». Эти вопросы были адресованы победившему пролетариату, который официально встал у власти и «получил возможность свободного творчества». Вся «интрига» произведения состоит в том, что мы можем увидеть столкновение идеалов, во имя которых Горький призывал к революции, с реалиями революционной действительности. Из их несовпадения вытекает один из главных вопросов, возникающих в процессе изучения статей: в чём состоит, говоря словами Горького, его «линия расхождения с безумной деятельностью народных комиссаров»? Главная цель революции, по Горькому, нравственная - превратить в личность вчерашнего раба. А в действительности, как с горечью констатирует автор «Несвоевременных мыслей», октябрьские события и начавшаяся гражданская война не только не несли «в себе признаков духовного возрождения человека», но, напротив, спровоцировали «выброс» самых тёмных, самых низменных - «зоологических» - инстинктов. «Атмосфера безнаказанных преступлений», снимающая различия «между звериной психологией монархии» и психологией «взбунтовавшихся» масс, не способствует воспитанию гражданина, утверждает писатель. Принципиальное расхождение между Горьким и большевиками кроется во взглядах на народ и в отношении к нему. Вопрос этот имеет несколько граней. Прежде всего Горький отказывается «полуобожать народ», он спорит с теми, кто, исходя из самых благих, демократических побуждений, истово верил «в исключительные качества наших Каратаевых». Вглядываясь в свой народ, Горький отмечает, «что он пассивен, но - жесток, когда в его руки попадает власть, что прославленная доброта его души - карамазовский сентиментализм, что он ужасающе невосприимчив к внушениям гуманизма и культуры».

«Русский народ обвенчался со Свободой». Но этот народ должен скинуть многовековой гнёт полицейского режима. Автор отмечает, что политическая победа - только начало. Только всенародное и демократизированное знание как орудие межклассовой борьбы и развитие культуры поможет россиянам одержать полную победу. Многомиллионный обыватель же, политически безграмотный и социально невоспитанный, опасен. «Организация творческих сил страны необходима для нас, как хлеб и воздух». Творческая сила - человек, его оружие - духовность и культурность.

Угасание духа обнаружила война: Россия немощна перед лицом культурного и организованного врага. Люди, кричавшие о спасении Европы от ложных оков цивилизации духом истинной культуры, быстро смолкли:

«Дух истинной культуры» оказался смрадом всяческого невежества, отвратительного эгоизма, гнилой лени и беззаботности.

«Если русский народ не способен отказаться от грубейших насилий над человеком - у него нет свободы». Коренными врагами россиян автор считает глупость и жестокость. Нужно воспитать в себе чувство брезгливости к убийству:

Убийство и насилие - аргументы деспотизма, ... убить человека не значит... убить идею.

Говорить правду - искусство труднейшее из всех. Она неудобна для обывателя и неприемлема для него. Горький рассуждает о зверствах войны. Война - бессмысленное истребление людей и плодородных земель. Искусство и наука изнасилованы милитаризмом. Несмотря на разговоры о братстве и единстве интересов человечества, мир погрузился в кровавый хаос. Автор отмечает, что в этом виновны все и каждый. Сколько полезного для развития государства смогли бы сделать убитые на войне, работая на благо страны.

Но мы истребляем миллионы жизней и огромные запасы трудовой энергии на убийство и разрушение.

Только культура, по мнению Горького, спасёт россиян от их главного врага - глупости. После революции пролетариат получил возможность творчества, но пока оно ограничивается «водяными» фельетонами декретных комиссаров. Именно в пролетариате автор видит мечту о торжестве справедливости, разума, красоты, «о победе человека над зверем и скотом».

Главнейшим проводником культуры является книга. Однако ценнейшие библиотеки уничтожаются, книгопечатание почти прекращено.

От одного из поборников монархизма автор узнаёт, что и после революции царит бесправие: аресты совершаются по щучьему велению, к заключённым относятся жестоко. Чиновник старого режима, кадет или октябрист, становится для нынешнего режима врагом, и отношение «по человечеству» к нему самое гнусное.

После революции стало много мародёрства: толпы опустошают целые погреба, вино из которых можно было продать в Швецию и обеспечить страну необходимым - мануфактурой, машинами, лекарствами. «Это русский бунт без социалистов по духу, без участия социалистической психологии».

По мнению автора, большевизм не осуществит чаяний некультурных масс, пролетариат не победил. Захват банков не даёт людям хлеба - лютует голод. В тюрьмах вновь сидят невиновные, «революция не несёт признаков духовного возрождения человека». Говорят, что сначала надо взять в свои руки власть. Но автор возражает:

Нет яда более подлого, чем власть над людьми, мы должны помнить это, дабы власть не отравила нас...

Культура, в первую очередь европейская, может помочь ошалевшему россиянину сделаться человечнее, научить мыслить, ведь даже для многих грамотных людей не видно разницы между критикой и клеветой.

Свобода слова, дорогу которой проложила революция, пока что становится свободой клеветы. В прессе поднят вопрос: «Кто виноват в разрухе России?» Каждый из спорщиков искренне убеждён, что виноваты его противники. Именно теперь, в эти трагически дни, следует помнить о том, как слабо развито в русском народе чувство личной ответственности и как «привыкли мы карать за свои грехи наших соседей».

В крови русского народа до сих пор жива рабская кровь татаро-монгольского ига и крепостничества. Но теперь «болезнь вышла наружу», и россияне будут расплачиваться за свою пассивность и азиатскую косность. Только культура и духовное очищение помогут им излечиться.

Самый грешный и грязный народ на земле, бестолковый в добре и зле, опоённый водкой, изуродованный цинизмом насилия... и, в то же время, непонятно добродушный, - в конце всего - это талантливый народ.

Нужно научить людей любить Родину, пробудить в мужике желание учиться. Истинная суть культуры - в отвращении ко всему грязному, лживому, что «унижает человека и заставляет его страдать».

Горький осуждает деспотизм Ленина и Троцкого: они прогнили от власти. При них нет свободы слова, как и при Столыпине. Народ для Ленина как руда, из которой есть шанс «отлить социализм». Он узнал по книжкам, чем можно поднять народ, хотя и не знал народа никогда. Вождь вёл к гибели и революцию, и рабочих. Революция же должна открыть для России демократию, должно уйти насилие - дух и приём касты.

Для раба наибольшая радость видеть своего владыку поверженным, т.к. он не знает радости, более достойной человека - радости «быть свободным от чувства вражды к ближнему». Она будет познана - не стоит жить, если нет веры в братство людей и уверенности в победе любви. В качестве примера автор приводит Христа - бессмертную идею милосердия и человечности.

Правительство может поставить себе в заслугу то, что самооценка русского человека повышается: моряки кричат, что за каждую их голову они будут снимать не сотни, а тысячи голов богачей. Для Горького это крик трусливых и разнузданных зверей:

Разумеется, убить проще, чем убедить.

О том, чтобы русский народ стал лучше, заботились мало. Горло печати зажато «новой властью», но пресса в состоянии сделать озлобление не столь отвратительным, ведь «народ учится у нас злобе и ненависти».

Будьте человечнее в эти дни всеобщего озверения.

В мире оценка человеку даётся просто: любит ли, умеет ли он работать? «Если так - вы человек, необходимый миру». А так как россияне работать не любят и не умеют, и западноевропейский мир это знает, «то - нам будет очень худо, хуже, чем мы ожидаем...» Революция дала простор дурным инстинктам, и, в то же время, отбросила от себя «все интеллектуальные силы демократии, всю моральную энергию страны».

Автор считает, что женщина обаянием любви может превратить мужчин в людей, в детей. Для Горького дикость, что женщина-мать, источник всего хорошего вопреки разрушению, требует перевешать всех большевиков и мужиков. Женщина - мать Христа и Иуды, Ивана Грозного и Макиавелли, гениев и преступников. Русь не погибнет, если женщина вольёт свет в этот кровавый хаос этих дней.

Сажают людей, принёсших много пользы обществу. Сажают кадетов, а ведь их партия представляет интересы значительной части людей. Комиссарам из Смольного нет дела до судьбы русского народа: «В глазах своих вождей ты всё ещё не человек». Фраза «Мы выражаем волю народа» - украшение речи правительства, которое всегда стремится овладеть волею масс хоть штыком.

Равноправие евреев - одно из лучших достижений революции: наконец дали возможность работать людям, которые умеют это делать лучше. Евреи, к изумлению автора, обнаруживают больше любви к России, чем многие русские. И нападки на евреев из-за того, что единицы из них оказались большевиками, автор считает неразумными. Честному русскому человеку приходиться чувствовать стыд «за русского головотяпа, который в трудный день жизни непременно ищет врага своего где-то вне себя, а не в бездне своей глупости».

Горький возмущён долей солдат на войне: они гибнут, а офицеры получают ордена. Солдат - подстилка. Известны случаи братания русских и немецких солдат на фронте: видимо, здравый смысл подтолкнул их к этому.

Для социально-эстетического воспитания масс Горький в сравнении с русской литературой считает более полезной европейскую - Ростана, Диккенса, Шекспира, а также греческих трагиков и французские комедии: «Я стою за этот репертуар потому, что - смею сказать - я знаю запросы духа рабочей массы».

Автор говорит о необходимости объединения интеллектуальных сил опытной интеллигенции с силами молодой рабоче-крестьянской интеллигенции. Тогда возможно возродить духовные силы страны и оздоровить её. Это путь к культуре и свободе, которые должны встать над политикой:

Политика, кто бы её ни делал, всегда отвратительна. Ей всегда сопутствует ложь, клевета и насилие.

В своем дневнике, озаглавленном «Окаянные дни», Иван Алексеевич Бунин выразил свое резко отрицательное отношение к революции, свершившейся в России в октябре 1917 г. Это даже не дневник в строгом смысле слова, поскольку писатель восстанавливал записи по памяти, художественно их обрабатывая. Он воспринимал большевистский переворот как разрыв исторического времени. Сам Бунин ощущал себя последним, кто может чувствовать «это прошлое время наших отцов и дедов». Он хотел в «Окаянных днях» столкнуть осеннюю, увядающую красоту прежнего и трагическую бесформенность нынешнего времени. Писатель видит, как «горестно и низко клонит голову Пушкин под облачным с просветами небом, точно опять говорит: «Боже, как грустна моя Россия!» И ни души крутом, только изредка солдаты и бляди». Этому малопривлекательному новому миру, как образец уходящей красоты, представлен новый мир: «Опять несет мокрым снегом. Гимназистки идут облепленные им - красота и радость... синие глаза из-под поднятой к лицу меховой муфты... Что ждет эту молодость?» Бунин боялся, что судьба красоты и молодости в советской России будет незавидной.

Разверзшаяся геенна революции для Бунина была не только поражением демократии и торжеством тирании, но и в первую очередь невосполнимой утратой строя и лада жизни, победой воинствующей бесформенности: «В том-то и дело, что всякий русский бунт (и особенно теперешний) прежде всего доказывает, до чего все старо на Руси и сколь она жаждет прежде всего бесфор-меннорти». К тому же «Окаянные дни» окрашены грустью предстоящего расставания с Родиной. Глядя на осиротевший Одесский порт, автор вспоминает свой отъезд отсюда в свадебное путешествие в Палестину и с горечью восклицает: «Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, - всю эту мощь, богатство, счастье...» Переживаемый писателем период истории эсхатологичен. За распадом российской дореволюционной жизни Бунин угадывает распад мировой гармонии. Единственное утешение он видит в религии. И неслучайно «Окаянные дни» завершаются следующими словами: «Часто заходим в церковь, и всякий раз восторгом до слез охватывает пение, поклоны священнослужителей, каждение, все это благолепие, пристойность, мир всего того благого и милосердного, где с такой нежностью утешается, облегчается всякое земное страдание. И подумать только, что прежде люди той среды, к которой и я отчасти принадлежал, бывали в церкви только на похоронах!.. И в церкви была все время одна мысль, одна мечта: выйти на паперть покурить. А покойник? Боже, до чего не было никакой связи между всей его прошлой жизнью и этими погребальными молитвами, этим венчиком на Костяном лимонном лбу!» Писатель ощущал свою ответственность «месте со значительной частью интеллигенции за то» что в стране произошла, как ему казалось, культурная катастрофа. Он корил себя и других за прошлое равнодушие к делам религии, полагая, что благодаря этому к моменту революции пуста была народная душа. Глубоко символичным представлялось Бунину, что русские интеллигенты бывали в церкви до революции только на похоронах. Вот и пришлось в результате хоронить Российскую империю со всей ее многовековой культурой! Автор «Окаянных: дней» очень Верно заметил; «Страшно сказать, но правда; не будь народных бедствий (в дореволюционной России. - Б.С.), тысячи интеллигентов были бы прямо несчастнейшие люди. Как же тогда заседать, протестовать, о чем кричать и писать? А без этого и жизнь не в жизнь была». Слишком многим в РОССИИ протест против социальной несправедливости был нужен только ради самого протеста* только затем, чтобы не скучно было жить.

Крайне скептически относился Бунин и к творчеству тех писателей, что в той или иной степени приняли революцию. В «Окаянных днях» он с излишней категоричностью утверждал: «Русская литература развращена за последние десятилетия необыкновенно. Улица, толпа начала играть очень большую роль. Всё - то и литература особенно - выходит на улицу, связывается с нею и подпадает под ее влияние. И улица развращает, нервирует уже хотя бы по одному тому, что она страшно неумеренна в своих хвалах, если ей угождают. В русской литературе теперь только «гении». Изумительный урожай! Гений Брюсов, гений Горький, гений Игорь Северянин, Блок, Белый. Как тут быть спокойным, когда так легко и быстро можно выскочить в гении? И всякий норовит плечом пробиться вперед, ошеломить, обратить на себя внимание». Писатель был убежден, что увлечение общественно-политической жизнью пагубно сказывается на эстетической стороне творчества. Революция, провозгласившая примат политических целей над общекультурными, по его мнению, способствовала дальнейшему разрушению Русской литературы. Начало же этого процесса Бунин связывал с декадентскими и модернистскими течениями конца XIX - начала XX века и считал далеко не случайным, что писатели соответствующего направления оказались в революционном лагере.

Писатель отнюдь не идеализировал прежнюю жизнь, пороки которой он запечатлел и в «Деревне», и в «Суходоле». Там же показал он прогрессирующее вырождение дворянства как класса. Однако по сравнению с ужасами революции и гражданской войны дореволюционная Россия стала представляться Бунину едва ли не образцом стабильности и порядка. Себя же он чувствовал почти что библейским пророком, возвестившим еще в «Деревне» грядущие бедствия и дожившим до исполнения страшных пророчеств. И еще - очевидцем и небеспристрастным летописцем очередного, бессмысленного и беспощадного русского бунта, если говорить словами Пушкина. Он приводив рассказы беженцев из Симферополя, будто там «неописуемый ужас» и солдаты и рабочие «ходят прямо по колено в крови», а «какого-то старика-полковника живьем зажарили в паровозной топке». Бунин осуждал жестокость революции и сетовал: «Как потрясающе быстро все сдались, пали духом!» Однако он видел игру, балаган, напыщенную ложь не только у революционеров, но и у их противников. Писатель понимал, что последствия переворота уже необратимы, но смириться и принять их ни в коем случае не желал. Бунин приводит в «Окаянных днях» характерный диалог старика из «бывших» с рабочим: «У вас, конечно, ничего теперь не осталось, ни Бога, ни совести», - говорит старик. «Да, не осталось». - «Вы вон пятого мирных людей расстреливали». - «Ишь ты! А как вы триста лет расстреливали?» Ужасы революции народом воспринимались как справедливое возмездие за трехсотлетнее угнетение в царствование дома Романовых. Бунин это видел. И еще видел писатель, что большевики «ради погибели «проклятого прошлого» готовы на погибель хоть половины русского народа». Оттого таким мраком веет со страниц бунинского дневника.

Как известно, В.Г. Короленко начал в 1920 году безответную переписку с наркомом просвещения А. В. Луначарским по инициативе последнего. Напоминая о своих беседах с наркомом, Короленко говорил о времени, «когда мы оба считали, что движение к социализму должно опираться на лучшие стороны человеческой природы, предполагая мужество в прямой борьбе и человечность даже к противникам».

Уже в первом письме от 19 июня он решительно осудил «казни без суда». И когда ему говорили, что это делается «для блага народа», он резко возражал: «Я думаю, что не всякие средства могут действительно обращаться на благо народа, и для меня несомненно, что административные расстрелы, возведённые в систему и продолжающиеся уже второй год, не принадлежат к их числу». Невольно припоминаются рассуждения Чернышевского о нравственных аспектах исторических событий. «Добро и разумность, – внушал он своим детям в письмах из сибирской ссылки, – это два термина в сущности равнозначащие. Это одно и то же качество одних и тех же фактов, только рассматриваемое с разных точек зрения: что с теоретической точки зрения разумность, то с практической точки зрения – добро; и, наоборот, что добро, то непременно и разумно. – Это основная истина всех отраслей знания, относящихся к человеческой жизни; потому это основная истина и всеобщей истории <…> Критериум исторических фактов всех веков и народов – честь и совесть». Применение этого «критериума» Чернышевский показал на истории иезуитов в средние века. Развивая мысль о подлинных ценностях тех или иных исторических деяний, Чернышевский высказал своё понимание «знаменитого подлого правила», будто «цель оправдывает средства», – «подразумевается: хорошая цель, дурные средства». «Нет, – убеждённо писал он, – она не может оправдывать их, потому что они вовсе не средства для неё: хорошая цель не может быть достигаема дурными средствами. Характер средств должен быть таков же, как характер цели, только тогда средства могут вести к цели. Дурные средства годятся только для дурной цели, а для хорошей годятся только хорошие… Средства должны быть таковы же, как цель».

Выход, по Короленко, – в свободе, в защите прав личности. Тем же стремлением уберечь личность от посягательств на свободу её самовыражения проникнуты художественные и публицистические размышления Д. А. Гранина, обнаружива­ющего явную «перекличку с активной гражданской позицией Короленко» (с. 105), как это показано С. Л. Скопкарёвой в первом разделе «Философские искания В. Г. Короленко и Д. А. Гранина» её книги и в разделе втором «О тенденциях предшествующей литературы», где рассмотрено, как обращение обоих писателей к элементам житийной литературы и жанра путешествий преемственно выражает «истоки духовного сопротивления обстоятельствам», а единство художественного и документального в прозе обоих писателей явственно обнаруживает сближение обоих на основе «концепции раскрытия личностного роста реально жившего человека».

Санкт-Петербургский государственный университет

На правах рукописи

Семенова Александра Леонидовна

РУССКАЯ ФИЛОСОФСКАЯ ПУБЛИЦИСТИКА НАЧАЛА XX ВЕКА

Специальность 10.01.10 - журналистика

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Санкт-Петербург 2012

Работа выполнена на кафедре истории журналистики факультета журналистики Санкт-Петербургского государственного университета

Научный консультант

Официальные оппоненты

Ведущая организация

Жирков Геннадии Васильевич

доктор филологических наук, профессор

Коньков Владимир Иванович (СПбГУ)

доктор философских наук, профессор Ермичев Александр Александрович (Русская христианская гуманитарная академия)

доктор филологических наук, профессор

Орлова Екатерина Иосифовна (МГУ имени М. В. Ломоносова)

Башкирский государственный университет

2012 года в часов на заседании совета

Д 212.232.17 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199004, Санкт-Петербург, В.О., 1-я линия, д. 26, факультет журналистики СПбГУ, ауд. 303. С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке имени М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета.

Ученый секретарь диссертационного совета,

кандидат филологических наук, доцент Л. Г. Фещенко

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Данная диссертация посвящена исследованию философской публицистики на материале отечественной печати 1900-х годов, в которой проявилось полемическое противостояние идеалистов/позитивистов. Также были изучены процессы формирования журнальных проектов публицистической направленности (на примере журналов «Новый путь», «Вопросы жизни», «Правда»).

При этом из всего внушительного массива публицистических текстов, которые продуцировала журналистика этого периода, за основу были взяты публикации А. Богданова (А. А. Малиновского), А. В. Луначарского, Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова. Участие позитивистов (А. Богданова, А. Луначарского) в журнале «Правда» и идеалистов (Н. Бердяева, С. Булгакова) в «Новом пути», «Вопросах жизни» позволяют рассмотреть полемику в широком историко-публицистическом контексте.

Актуальность диссертации заключается в том, что она раскрывает важную общественную роль философской публицистики, которая на основе определенной философской традиции и глубокой аналитичности авторского подхода выявляет принципиальные стратегически значимые перспективы общественного развития в его политическом, социальном, религиозном, научном, этическом аспектах.

Социальный прогресс предполагает общественную дискуссию, основанную на плюрализме идей, которая реализуется посредством публицистики. Публицистика играет важную социально-проективную роль, предлагая для обсуждения многочисленные аспекты развития социума, человека, в их отношении к природе и технике. Один из сложнейших вопросов развития общества - проблема соотношения интересов отдельного человека, отдельных социальных групп и всего общества в целом. В современных условиях глобализации масштаб проблемы значительно усиливается. Это проблема не отдельно взятого государства, нации, а проблема глобального общечеловеческого бытия.

Философские публицистические тексты выполняют функцию проектирования путей движения социума. В этих текстах звучит проблематика, которая имеет вневременную актуальность. Эта проблематика не зависит от политического режима, от достижений научно-технического прогресса, от глобальных изменений климата. Философская публицистика обращается к сущностным, бытийным вопросам как человека, так

и общества. В глобализированном мире эти вопросы получают общечеловеческое звучание.

В популяризации марксизма в начале XX века русские толстые журна-лы такие, как «Новый путь», «Правда», «Вопросы жизни» сделали немало, так как на их страницах шла бурная и непримиримая полемика о сущности и роли этой философской доктрины. Идеи марксизма со страниц журналов подобно концентрических кругам проникали в самые различные общественные слои.

Этот опыт показал, что философские публицистические тексты влияют на формирование ценностных ориентиров общества и способствуют укреплению тех или иных социальных мифов, определяющих траекторию дальнейшего социально-исторического пути. Историческое наследие русской философской публицистики актуально и в веке XXI, когда Россия и весь мир сталкиваются с различными проблемами глобального существования: религиозными, политическими, экономическими, нравственными.

Проведенное исследование позволило выявить аксиологические и мифотворческие ресурсы публицистических текстов, которые востребованы в значительной степени в современных медийных процессах. В условиях развития современных СМИ степень влияния тех или иных ценностных установок многократно усиливается.

Объектом исследования является публицистическая полемика между позитивистами (А. Богданов, А. Луначарский, В. Базаров, М. Горький и др.) и идеалистами (Н. Бердяев, С. Булгаков, С. Франк, Д. Мережковский, Д. Философов и др.), этапы ее развития и основная проблематика. Полемика исследуется в широком контексте публицистических статей тех органов печати, в издании которых принимали активное участие данные авторы. Тексты публицистических статей отразили процесс вербализации идей русских мыслителей начала XX века, ориентированный на широкую читательскую аудиторию.

Предметом исследования стали философские публицистические тексты и отражение в них ценностных ориентиров и мифологем «нового мира»/ «нового человека», повлиявших на формирование в русском обществе начала XX века утопии радикального обновления.

В данной работе проблема формирования в русской философской публицистике утопии радикального обновления исследуется на трех уровнях:

1. история полемического противостояния как история идей, вербализованных в публицистических текстах отдельных авторов: А. Богданова, А. Луначарского, Н. Бердяева, С. Булгакова и др.;
2. история полемического противостояния легальных органов печати, которые отражали оппозиционные мировоззренческие установки: «Новый путь»/ «Вопросы жизни», «Правда»;
3. полемика о мещанстве как выражение социальных, религиозных, этических установок русского образованного общества, получивших большой резонанс в медийном пространстве России первого десятилетия XX века.

Степень разработанности проблемы.

Теоретическим проблемам публицистики наибольшее внимание уделялось в отечественной науке в 60-80-е годы XX века, а также в современных исследованиях по теории журналистики. Этим вопросам посвящены работы В. В. Ученовой, В. М. Горохова, М. С. Черепахова, В. И. Здоровеги, Е. П. Прохорова, Л. Г. Свитич, С. Г. Корконосенко, М. Н. Кима, Д. Л. Стров-ского, Т. Н. Наумовой, Е. В. Ахмадулина1. О роли публицистики в кризисный период пишет П. Н. Киричёк2. В обосновании понятия философская публицистика мы опираемся на выводы Е. П. Прохорова3. При анализе публицистической полемики и выявлении ее социальной роли были использованы наблюдения В. В. Ученовой, В. И. Здорвеги, Л. Шириной, М. И. Стюфляе-вой, К. А. Роговой, Л. Р. Дускаевой, А. М. Шестериной4.

Изучение цензурных условий отечественной журналистики начала XX века опиралось на работы Г. В. Жиркова5 и Н. Г. Патрушевой6.

1 Ученова В.В. Гносеологические проблемы публицистики. МГУ, 1971. - 146 с; Черепахов

М.С. Проблемы теории публицистики. М., 1971. - 191с; Горохов В.М. Закономерности публи

цистического творчества. М., 1975. - 187с; Здоровега В.И. Слово тоже есть дело. Некоторые

вопросы теории публицистики. М., 1979. - 174с; Прохоров Е.П. Публицистика в жизни обще

ства. Изд. МГУ. 1968.- 102 с; Прохоров Е.П. Искусство публицистики. М., 1984; Корконосен

ко С. Г. Журналистский дискурс в пространственно-временной динамике // Российская журна

листика: от «Колокола» до «СПИД-инфо». Екатеребург, 1996.?Корконосенко С. Г. Социализация

журналиста и социальность журналистики // Журналистика и социология. 1997.;

Корконосенко С. Г. Основы журналистики. М., 2002-287 с; Корконосенко С. Г. Социологи я журанлистики. М., 2004. - 318 с; Свитич, Л. Г. Феномен журнализма. - М. : Изд-во фак. журналистики МГУ: ИКАР, 2000. - 250 с; Ким М. Н. Технология создания журналистского произведения. СПб., 2001.; Ким М. Н. Основы творческой деятельности журналиста. СПб., 2011. - 400 с. Стровский Д. Л. Отечественные политические традиции в журналистике советского периода. Екатеринбург, 2001; Наумова Т. Н. Роль публицистики в формировании гражданского общества. Диссертация на соискание уч. степени к. филол. н. М.: МГУ, 2004; Ахмадулин Е.В. Основы теории журналистики. М,-Ростов н/Д, 2008. - 320 с.

2 Киричёк П.Н. Публицистика и политология: природа альянса. Изд-во Мордовского уни

верситета, 1995. - 84 с; Киричёк П.Н. Социология публицистики. Саранск, 1998.

3 Прохоров Е.П. Искусство публицистики. М., 1984.

4 Ученова В.В. Указ. соч. С. 47; Здоровега В.И. Указ. соч. С. 167; Ширина Л. С. Полемика и про

блемы поиска аргументации в публицистических жанрах // Типологическое развитие журнали

стики / Сборник по ред. А.И. Станько. - Ростов н/Д.: Изд-во Рост. Ун-та. 1993 - 176 с. С. 149-155.

С.150-151; Стюфляева М.И. Образные ресурсы публицистики. - М.: Мысль. 1982. - 176 с; Ро

гова К. А. Диалог в художественном тексте // Филология. Русский язык. Образование: Сб. ста

тей, посвященный проф. Л. А. Вербицкой / Под ред. В. Б. Касевича. СПб., 2006; Дускаева Л. Р. Ди-

алогичность современных газетных текстов в аспекте речевых жанров. - Пермь: Изд-во Перм.

ун-та, 2004. - 112с; Шестерина Алла Михайловна. Полемический текст в современной прессе:

Дис... д-ра филол. наук: 10.01.10: Тамбов, 2004. - 498 с.

5 Жирков Г.В. История цензуры в России???-?? вв.: Учебное пособие. - М.: Аспект Пресс,

2001. - 368 с; Жирков Г. В. Просветительская функция журналистики в исторической ретро

спективе //Просветительская миссия журналистики: К 300-летию русской печати: Сб. статей.

Вып. 3 / Под ред. Г. В. Жиркова - С.-Петербург: С.-Петербург. Гос. ун-т, 2004. - 214 с. С. 75-98;

Жирков Г. В. Л. Н. Толстой и цензура. Спб., Роза мира, 2009. - 320 с.

6 Патрушева Н. Г. Цензура в России во второй половине XIX - начале XX в.: законы и прак

тика // Цензура в России в конце XIX - начале XX века: Сборник воспоминаний / Сост., автор

вст. ст., примеч. и указателей Н. Г. Патрушева. СПб., «Дмитрий Буланин». 2003. - 366 с. С. 8-42.

История журнала «Новый путь» была описана в работе Д. Е. Максимова в книге В. Евгеньева-Максимова, Д. Максимова «Из прошлого русской журналистики» (1930), в главе «Новый путь». «Вопросы жизни», написанной И. В. Корецкой, в книге «Литературный процесс и русская журналистика конца XIX - начала XX века. 1890-1904. Буржуазно-либеральные и модернистские издания» (1982)7. В этих работах исследовалась литературно-художественная специфика указанных изданий, религиозно-общественная и идейно-философская проблематика освещалась под определенным идеологическим углом, что ограничивало объективность исследовательских оценок.

В монографиях М. А. Колерова «Не мир, но меч. Русская религиозно-философская печать от «Проблем идеализма» до «Вех» (1996), «Проблемы идеализма» . История и контекст» (2002)8 глубоко и обстоятельно прослеживается развитие и становление печати идеалистического направления в русской общественной мысли начала XX века. Автор опирается на основательные архивные разыскания. Ценность этих исследований в преодолении идеологизированности оценок советской эпохи и объективно-беспристрастном освещении исследуемого процесса.

Обобщающих работ по позитивистской печати этого периода нет. О журнале «Правда» сообщается в статье С. Я. Махониной «Русская легальная журналистика XX века (1905 - февраль 1917) (опыт системного исследования)», опубликованной в сборнике «Из истории русской журналистики начала XX века» (1984)9. В многочисленных исследованиях, посвященных жизни и публицистической деятельности А. В. Луначарского, упоминание о сотрудничестве с журналом «Правда» встречается лишь в отдельных случаях.

Публицистические тексты А. А. Богданова, А. В. Луначарского, Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова и других авторов этого периода не могут быть проанализированы вне философского контекста, который для публицистики начала XX века оказывался весьма значимым. В ходе работы были использованы труды по истории русской философии и русской общественной мысли В. В. Зеньковского10, Г. В. Флоровского11, А. Ф. Замалеева12, Г. Д. Глове-

7 Максимов Д. Новый путь // Евгеньев-Максимов В., Максимов Д. Из прошлого русской жур

налистики: Статьи и материалы. Л., 1930. С. 129-254; Корецкая И.В. «Новый путь». «Вопро

сы жизни» // Литературный процесс и русская журналистика конца XIX - начала XX века.

1890-1904. Буржуазно-либеральные и модернистские издания. М., 1982. С. 179-233.

8 Колеров М.А. Не мир, но меч. Русская религиозно-философская печать от «Проблем иде

ализма» до «Вех». Спб., 1996. - 375 с; Колеров М.А. Сборник «Проблемы идеализма» .

История и контекст. - М., 2002.

" Махонина С. Я. Русская легальная журналистика XX века (1905- февраль 1917) (опыт системного исследования) // Из истории русской журналистики начала XX века / Под ред. Б.И. Есина. - Изд-во МГУ. 1984. С. 5-49.

10 Зеньковский В. В. История русской философии. В 2 тт. Ленинград: «ЭГО». 1991

11 Флоровский Г. Пути русского богословия. Вильнюс. 1991. - 601 с.

12 Замалеев А. Ф. Философия и русская журналистика // Вестник Московского университета.

Сер. 10. Журналистика. 2004. № 3. С. 48-52.

ли13, а также привлекались сведения из словаря «Русская философия»14. Полемические аспекты мировоззренческих исканий русских мыслителей были рассмотрены в статьях А. А. Ермичева15, который исследовал философские основы позитивистско-идеалистического противостояния. Существенную помощь в проведении исследования по истории философской публицистики начала XX века оказали библиографические указатели «Философское содержание русских журналов начала XX в. Статьи, заметки и рецензии в литературно-общественных и философских изданиях 1901-1922 гг.»16

Исследование истории отечественной публицистики начала XX века позволило ввести в широкий научный оборот ранее не известные большому кругу исследователей документы из таких архивов, как РГАЛИ, РГАСПИ, ГАРФ, РГИА. Например, переписку В. А. Кожевникова с А. А. Богдановым,

A. В. Луначарским; письма редактора журнала «Правда» к И. А. Бунину и

B. В. Вересаеву.

Основная методологическая установка в ходе проведенного исследования заключалась в выявлении существенных тенденций развития отечественной философской публицистики, при этом полемические споры были рассмотрены не только с точки зрения идейных оппозиций, но и сходства в мифологическом и аксиологическом аспектах исследуемых публицистических текстов.

Методы, использованные при исследовании.

Основную роль в исследовании сыграл исторический подход, который позволил воспроизвести историко-публицистический процесс начала XX века в различных аспектах рассмотрения. С помощью историко-генетического метода рассмотрено возникновение и развитие полемического публицистического противостояния двух мировоззренческих направлений в русской общественной мысли начала века. Метод периодизации дал возможность исследовать публицистический процесс как единое целое, в котором просле-

13 Гловели Г. Д. «Социализм науки»: мебиусова лента А. А. Богданова. М., 1991; Гловели Г. Д.

«Красная звезда» и красная роза: из истории русской утопии // Вестник Международного ин

ститута А. Богданова. 2004. №3 (19). С. 57-78; Гловели Г. Д. «Разнополушарные» философы //

Вестник Международного института А. Богданова. 2005. №2 (22). С. 43-81; Гловели Г. Д. Одна из

возможных историй экономической мысли в России (о книге И. Цвайнерта «История экономи

ческой мысли в России») // Вопросы экономики. 2008. № 9. С. 140-154.

14 Русская философия. Словарь / Под общей ред. М.А. Маслина. М., 1995 - 655 с.

15 Ермичев А. А. Реализм марксиствующего позитивизма // Философия реализма. Из исто

рии русской мысли: Сб. статей/ Под ред. А.Ф. Замалеева. Спб., 1997. С. 61-85; Ермичев А. А.

«Проблемы идеализма» и «Очерки реалистического мировоззрения» - полемика о социаль

ном идеале // Философия и освободительное движение в России: Межвузовский сборник / Под

ред. А. А. Ермичева, С. Н. Савельева. Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1989. - 225 с. С. 167-184.

16 Философское содержание русских журналов начала XX в. Статьи, заметки и рецензии в

литературно-общественных и философских изданиях 1901-1922 гг. Библиографический указа

тель / Отв. редактор А. А. Ермичев. - СПб.: РХГИ 2001. - 480 с; Философское содержание рус

ских журналов начала XX в. Вып. 2. Статьи, заметки и рецензии в изданиях духовных и светских

учебных заведений, общенаучных, критико-библиографических, общественно-политических и

иных журналах. Библиографический указатель / Составитель А. А. Ермичев. - СПб.: РХГА,

живаются определенные этапы развития тем и проблем философской публицистики, которые раскрывают сущностные вопросы для русского общества начала XX века

Одним из важных методов данной диссертационной работы стал метод сравнительно-исторический. Он позволил выявить специфику журнальных органов печати, сходство и различие их контента, общность и расхождение в мировоззренческих установках публицистических текстов исследуемых изданий, а также этот метод дал возможность определить существенные позиции в полемическом противостоянии позитивистов/идеалистов.

Междисциплинарный подход, использовавшийся в проведанном исследовании, дал возможность рассмотреть процессы развития отечественной публицистики начала XX века многопланово: в историческом, филологическом, журналистском, философском аспектах.

Цель данного исследования - выявление существенных тенденций в русской философской публицистике начала XX века, отражавших формирование радикальных ценностных установок русской интеллигенции и утопичность представлений о возможности кардинального обновления человека и социума на основе антропогонического мифа.

Для достижения поставленной цели были поставлены следующие задачи:

1. обосновать роль и задачи философской публицистики как особого направления публицистической деятельности и выделить своеобразные черты русской публицистики начала XX века в ее следовании традициям XIX века и в преодолении традиционности;
2. провести сопоставительный анализ журналов, редакционная политика которых отражала полемическое противостояние позитивистов/ идеалистов;
3. проследить этапы развития полемики между позитивистами и идеалистами, развивавшиеся от кружковых полемик к журнальным;
4. выявить ценностные ориентации, которые формировались в процессе полемического противостояния позитивистов/идеалистов;
5. исследовать мифопоэтические аспекты полемики;
6. изучить социально-политические и цензурные условия, в которых существовали журналы «Новый путь», «Вопросы жизни», «Правда»;

7. прояснить типологические особенности журналов «Новый путь»,

«Вопр7. осы жизни», «Правда», их эволюцию.

Эмпирической базой исследования стали архивные материалы из фондов РГАЛИ, РГАСПИ, ГАРФ, Архива А. М. Горького (ИМЛИ), например: воспоминания и записки А. А. Золотарева; письма В. А. Кожевникова А. М. Горькому, И. А. Бунину, А. Богданову, В. Вересаеву; письма А. Богданова, А. Луначарского, В. Базарова, переписка А. Луначарского с работниками просвещения, науки, литературы и искусства..., ««Печатные» записки Сената по делам о закрытии журналов, газет, типографий. 1906-1917», документы Московского охранного отделения; опубликованные архивные источники и ме муары Н. Бердяева, А. Богданова, С. Булгакова, 3. Гиппиус, А. Луначарского, В. Брюсова, Д. Мережковского, В. Поссе; публицистические тексты А. Богданова, А. Луначарского, В. Базарова, Н. Бердяева, С. Булгакова, Л. Толсто-

го, М. Горького, Д. Мережковского, Р. Иванова-Разумника, Д. Овсянико-Куликовского, Д. Философова, С. Франка, А. Изгоева и др.

Новизна диссертации обусловлена тем, что впервые философская публицистика как вид журналистской деятельности стала темой самостоятельного научного исследования. Новизну исследования определяет и междисциплинарный подход, который позволил рассмотреть своеобразие отечественного публицистического процесса начала XX века через призму мировоззренческих исканий, философских полемик, которые имели большой общественный резонанс. Полемика между идеалистами и позитивистами в ее публицистическом воплощении не рассматривалась исследователями как единый публицистический процесс от первых публикаций 1901-1902 годов (А. Богданов, Н. Бердяев, С. Булгаков, А. Луначарский, Волжский) до сборников «Вехи» и «Очерки философии коллективизма».

Сопоставительный анализ антипозитивистских изданий («Новый путь», «Вопросы жизни») и позитивистского журнала «Правда» проводится впервые и раскрывает важные тенденции в развитии журнального дела в России начала XX века. Анализ ценностных и мифологических установок на материале публицистики начала XX века дает новый подход к изучению творческого журналистского процесса.

Развернутые исторические сведения, касающиеся судьбы журнала В. А. Кожевникова «Правда», вводятся в широкий научный оборот.

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что оно позволило сформулировать основные черты философской публицистики как одного из направлений публицистической деятельности и выявило основные тенденции в развитии отечественной публицистики начала XX века, раскрыв мифологическое и аксиологическое значение публицистической полемики позитивистов и идеалистов. В ходе исследования были проанализированы важные типологические особенности русских «толстых» журналов, эволюция их жанрового состава.

Разработанная в рамках данного междисциплинарного подхода концепция мифологических и аксиологических ресурсов публицистики как вида журналистской деятельности определяет практическую значимость диссертационной работы.

Положения, выносимые на защиту:

1. Философская публицистика ставит и разрабатывает важнейшие проблемы общественного развития, прогресса общественного и индивидуального. Она отражает общественную саморефлексию. Важнейшие аспекты философской публицистики - проблемы соотношения интересов человека и общества, индивидуума и власти; проблемы общественной морали, нравственных ценностей, этических приоритетов;
2. Основные черты русской публицистики начала XX века: литературность, философичность, полемичность. Своеобразие русской публицистики этого периода определялось влиянием марксизма, который многими современниками воспринимался как публицистическая философия, философия для масс;

1. В полемическом противостоянии позитивистов/идеалистов проявились такие общие для оппонентов ценностные ориентиры как революционность, коллективизм, антибуржуазность, антицерковность;
2. Миф о создании нового человека и нового социума был популярен в публицистике начала XX века и повлиял на радикализм и утопичность социальных представлений русских публицистов в этот период;
3. Первый этап развития полемики между позитивистами и идеалистами (1901-1904 г.) отражает постановку проблем о сущности социального идеализма, о цене общественного прогресса, которые обусловили принципиальное расхождение оппонентов и обусловили их мировоззренческое противостояние; Второй этап (1904-1905 г.) характеризуется выявлением сущностных черт, достоинств и недостатков идеализма/позитивизма: этот публицистический процесс был представлен на страницах антипозитивистских журналов «Новый путь», «Вопросы жизни» и позитивистского журнала «Правда»; Третий этап (1905-1909 г.) связан с революционными и постреволюционными событиями, которые побудили русских публицистов к полемике о мещанстве, в которой наиболее полно проявились ценностные установки: социологические, религиозные, этические, культурологические;
4. Сопоставление журналов «Новый путь», «Вопросы жизни», «Правда» позволяет говорить об общности общедемократических требований, которые звучали в публицистических текстах изданий в конце 1904 года и в 1905 году;
5. «Новый путь», «Вопросы жизни», «Правда» необходимо отнести к традиционному типу толстого русского журнала, «журнала направления», который переживал кризис в условиях активной политизации жизни в условиях революционного времени;
6. Цензурные условия, в которых издавались журналы «Новый путь», «Вопросы жизни», «Правда», существенным образом влияли на контент изданий, что обусловило кризис такого традиционного для этого типа изданий жанра как жанр обозрения; цензурные условия стали причиной закрытия журнала «Правда» и поводом для преследования его редактора-издателя В. А. Кожевникова.

Апробация и внедрение результатов исследования

Основные результаты исследования были представлены в докладах и выступлениях на 50 научных конференциях, 20 из которых носили статус международных: «Ответственность интеллектуала» (СПб, 2001), Горь-ковские чтения (Нижний Новгород, 2002, 2004, 2006), «Наследие В. В. Кожинова и акуальные проблемы критики, литературоведения, истории, философии» (Армавир, 2003, 2004,2005, 2008, 2010), «Бренное и вечное» (Великий Новгород, 2002, 2003, 2004, 2005, 2006, 2007, 2008, 2010); Всероссийская научно-практическая конференция факультета журналистики МГУ (Москва, 2005, 2006, 2008, 2009, 2010, 2011); Средства массовой информации в современном мире (СПбГУ, 2005, 2006, 2007, 2008, 2009, 2010); Диалог науки и религии (Москва, 2005), Л.Н. Толстой в мировом коммуникативном процессе (СПб, 2008), Литературоведение на совре-

менном этапе. Международный конгресс литературоведов. К 125-летию Е. И. Замятина. (Тамбов, 2009), Русская словесность в мировом культурном контексте. III Международный симпозиум (Москва, 2009), Дни Петербургской философии - 2010. Научно-практическая конференция «Российский философский журнал: институция и коммуникация» (СПб., 2010), Публицистика в кризисный период: проблемы истории, теории, языка (Великий Новгород, 2010), Л. Н. Толстой и духовная жизнь общества (СПб., 2010), LXV Чтения Гуманитарного семинара «Европейский интеллектуал и русский интеллигент: опыт сравнительного анализа», подготовленные обществом «SEMINARIUM HORTUS HUMANITATIS» (Рига, 2011).

Общее число публикаций - 80, содержание диссертации нашло отражение в 38 публикациях (из них 9 публикаций в рецензируемых журналах), в том числе в монографиях «Русская философская публицистика начала XX века: утопия радикального обновления» (18,5 п.л.), «„Окуровская Русь" М. Горького» (8 п.л.), в учебно-методическом пособии «„Окуровская Русь" М. Горького» (5, 4 п.л.).

Результаты исследования были внедрены в учебную практику: материалы исследования дополнили основной учебный курс «История отечественной журналистики XX века», явились основой спецкурсов по истории отечественной публицистики начала XX века.

Структура диссертационного исследования

Диссертационное сочинение состоит из введения, четырех глав, заключения, перечня основных цитируемых источников и списка литературы.

Диссертациявыполненавсоответствииспланомнаучно-исследовательской работы факультета журналистики и кафедры истории журналистики СПбГУ

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ И РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

Во Введении обосновывается актуальность и новизна темы исследования, анализируется степень изученности проблем истории отечественной публицистики начала XX века, определяется методологическая и эмпирическая база исследования, определяется теоретическая и практическая значимость исследования.

Первая глава «Философская публицистика в России начала XX века» посвящена выявлению особенностей философской публицистики как одного из направлений публицистической деятельности, а также своеобразию публицистических текстов начала XX века и проблематике публицистических полемик 1901-1902 годов. В § 1.1. «Философская публицистика как одно из направлений публицистической деятельности» рассматриваются проблемы публицистики как вида журналистской деятельности, определяются цели и задачи философской публицистики.

Публицистика - вид журналистской деятельности, предполагающий выявление, анализ и оценку общественно-значимых фактов, событий с целью

актуализации их для общественного мнения, результатом чего становится изменение общественной практики.

Т. Н. Наумова в исследовании «Роль публицистики в функционировании гражданского общества» (2004) выделяет следующие характерные черты публицистического текста: масштабность проблемы, утверждение авторской точки зрения на нее, что находит отражение и в структуре публицистического текста и в его композиции17.

В публицистике прослеживаются различные направления, однако, с ключевыми социально-политическими и мировоззренческими основами социума соотносятся оппозиции: государство/общество, наука/религия.

Оппозиция: государство - общество предполагает, что необходимо различать политическую публицистику и социальную .

Другая важная оппозиция: религия - наука. Она отражает мировоззренческий подход к общественным проблемам в религиозной и научной публицистике.

Политическая и социальная, религиозная и научная публицистика ориентированы на ключевые сферы жизни и деятельности общества.

Особая роль в публицистической деятельности принадлежит философской публицистике . Е. Прохоров пишет о том, что философской можно считать публицистику «граждански активную» и «остро направленную». По мнению ученого, это журналистика, которая идет «от идеи». Философской она оказывается в том смысле, в каком часто говорят о размышлениях над основными, кардинальными проблемами тех или иных сфер жизни»18

Философская публицистика ставит фундаментальные проблемы существования социума и человека, затрагивает проблемы веры, научного прогресса, политических перспектив и социального развития, при этом тексты обращены не к узкому кругу специалистов с философским образованием, а к широкой читательской аудитории. И цель такого рода публицистических текстов побудить общество к саморефлексии, к размышлениям, дискуссиям, что влияет и на эволюцию ценностных ориентиров общества или, что катастрофичнее - радикальную их смену, это, в свою очередь, сказывается в общественной практике и реализуется в социально-исторических событиях (1917,1991 годы в истории России).

Публицистический текст всегда ценностно ориентирован, так как выражает субъективную мировоззренческую позицию автора, его взгляд на проблему. Философская публицистика активно влияет на формирование определенного отношения в обществе к ценностям различного порядка, предлагает ценностные ориентиры общественного развития. Она синтезирует различные направления, предлагая максимально глубокий и обобщенный подход к существующим проблемам общественной жизни.

В § 1.2. «Характерные черты русской публицистики начала XX века» рассматривается специфика публицистики в ее, с одной стороны, традиционности и, другой стороны, стремлении к новациям.

Наумова Т. Н. Указ. соч. С. 114.

Прохоров Е.П. Искусство публицистики. С. 215.

Журналистика в России была изначально тесно связана с наукой и литературой, так как и та, и другая обеспечивали политически нейтральным и цен-зурно допустимым содержанием большинство газет и журналов. Это сказалось и в том, что одним из распространенных типов журналов был тип литературно-общественного издания.

Помимо «литературности» публицистика начала XX века обладала еще одной значимой чертой: она была в высшей степени философичной. При этом интерес к философии - по преимуществу европейской - у представителей русской интеллигенции был всегда высок. Эта традиция была заложена еще в публицистике XVIII - XIX веков. Но тогда иным был общественный резонанс по поводу статьей, опубликованных в журналах предшествующих веков, так как читательская аудитория была несопоставимо меньшей. В начале XX века, например, тираж журнала «Для всех» доходил до 80 000 экземпляров19.

Русская публицистика традиционно тяготела к философии, но когда наступил период увлечения марксизмом, оказалось, что марксистская философия - публицистична. Она позиционировала себя как практическая философия.

Как показало исследование, полемика позитивистов и идеалистов стала одним из центральных сюжетов публицистики начала XX века. Новый всплеск интереса к философии в русской публицистике начала 1900-х годов был обусловлен кризисом марксизма, так как критика, как и защита марксистской доктрины требовали серьезной философской аргументации.

Позитивисты в традициях идеологических полемик XIX века резко оппонировали бывшим единомышленникам, ставшими идеалистами. Тексты их публикаций отличались категоричностью, ироничностью, и показывали, что авторы активно использовали художественные приемы, снижавшие облик оппонентов в глазах читателей. Позитивистская публицистика более тяготела к речевой агрессии, дискурсу враждебности, который предполагает целенаправленное приписывание оппонентам отрицательных характеристик, что активизирует массовые стереотипы и предрассудки20. Ирония в текстах позитивистов была близка к насмешке, которая также демонстрировала агрессию, основную функцию которой можно определить как очевидное разделение публицистов на «своих» и «чужих»21.

19 Беляева Л. Н., Зиновьева М. К., Никифоров М. М. Библиография периодических изданий

России. 1901-1916 / Под общей ред. В. М. Барашенкова, О. Д. Голубевой, Н. Я. Морачевского. В

4 тт. Л., 1958-1961. Т. 1. С. 570.

20 Мишланов В. А., Салимовский В. А. Дискурс враждебности как социальный феномен //

Язык вражды и язык согласия в социокультурном контексте современности: Коллективная мо

нография / Отв. ред. И. Т. Вепрева, Н. А. Купина, О. А. Михайлова. - Труды Уральского МИО-

На. Вып. 20. - Екатеринбург: Изд-во Урал. Ун-та, 2006. - 562 с. С. 56-65. С. 60.

21 Ермакова О. П. Ирония - язык вражды или язык согласия? // Язык вражды и язык со

гласия в социокультурном контексте современности: Коллективная монография / Отв. ред.

И. Т. Вепрева, Н. А. Купина, О. А. Михайлова. - Труды Уральского МИОНа. Вып. 20. - Екате

ринбург: Изд-во Урал. Ун-та, 2006. - 562 с. С. 151-156. С. 152, 156.

Идеалисты же тяготились этой традицией, осуждая жесткие полемические нравы, в которых нарушалась эстетическая мера, и наблюдалось «пренебрежение изяществом»22. Эстетическое начало в подходе идеалистов к полемике становилось приоритетным по отношению к идеологическому.

В § 1.3. «Идеализм и позитивизм в русской публицистике 1900-х годов» рассматривается периодизация развития полемики между позитивистами и идеалистами, что позволяет проследить эволюции идей в мифологическом и аксиологическом аспектах, а также дана общая характеристика этих философских направлений.

В 1900-е годы полемика развивалась по принципу концентрических кругов: разрастаясь от кружковых полемик до журнальных, от полемики между отдельными печатными органами до полемики, в которую были втянуты различные издания, авторы сборников публицистических статей.

Первый этап обозначил основную проблематику идейного противостояния - ценности общественного прогресса, сущность социального идеализма в контексте антропогонического мифа: статья Н. Бердяева «Борьба за идеализм» (Мир Божий, 1901, № 6), вызвала отповедь А. Богданова - «Что такое идеализм?» (Образование, 1901, № 12). Карамазовский вопрос, актуализированный С. Н. Булгаковым в публичном выступлении, а затем в статье «Иван Карамазов (в романе Достоевского «Братья Карамазовы») как философский тип» (Вопросы философии и психологии, 1902, № 1), получил совершенно иные интерпретации и у оппонента А. Луначарского - «Русский Фауст» (Вопросы философии и психологии, 1902, № 3), и у единомышленника Волжского [А. С. Глинка] - «Торжествующий аморализм (По поводу «Русского Фауста» А. Луначарского)» (Вопросы философии и психологии, 1902, № 4). Определенным завершением идейного размежевания в кругу марксистов на идеалистов и позитивистов стали сборники статей: «Проблемы идеализма» (1902) и «Очерки реалистического мировоззрения» (1904).

Второй этап вывел идейную полемику на уровень отдельных журнальных проектов, которые при этом сходились в радикализме общественных программ и в продвижении мифологем «нового мира» и «нового человека». Спор о марксизме/идеализме и сущности социальных теорий между идеалистами и позитивистами обрел совершенно иное публичное выражение, когда в информационном пространстве России появились органы печати, отстаивающие ту или иную мировоззренческую систему: антипозитивистские «Новый путь», «Вопросы жизни» и позитивистский журнал «Правда». Одним из основных аспектов обсуждения стали проблемы позитивизма/идеализма в их отношении к социально-историческому пути России.

Третий этап полемики отразил общую для русской интеллигенции ценностную установку на отрицание европейского пути развития, которая максимально полно раскрылась в полемике о мещанстве. Горький выступил с рядом статей - «Заметки о мещанстве» (Новая жизнь, 1905), «О циниз-

22 Бердяев Н. Философия и жизнь (Дневник публициста) // Новый путь. 1904. № 11. С. 361-375. С. 363.

ме» (Сб. ст. «Литературный распад», 1908), «Разрушение личности» (Сб. ст. «Очерки философии коллективизма», 1909). Его поддержал А. Луначарский «Будущее религии» (Образование, 1907, №10, 11), «Мещанство и индивидуализм» (Сб. ст. «Очерки философии коллективизма», 1909). С антипозитивистских позиций выступили Д. Мережковский «Мещанство и русская интеллигенция» (Полярная звезда, 1905, № 1), «Грядущий Хам» (Полярная звезда, 1905, № 3) и Н. Бердяев «Революция и культура» (Полярная звезда,

1. №2), «Демократия и мещанство» («Московский еженедельник», № 11,
2. также сб. ст. Н. Бердяева «Sub specie aeternitatis», 1907).

Масштаб этого обсуждения был столь резонансен, что вышел за рамки идейного спора позитивистов/ идеалистов. Свои позиции высказали Д. Овсянико-Куликовский, Р. Иванов-Разумник, В. Ленин, Г. Плеханов. Завершением полемического противостояния в 1900-е годы стали сборники статей «Вехи» (1909) и «Очерки философии коллективизма» (1909).

Эти сборники стали обобщением полемического опыта позитивистов/ идеалистов в 1900-е годы. Если «Очерки философии коллективизма» завершали антимещанскую тему, то «Вехи» обозначили поворот в саморефлексии русской интеллигенции: отказ от радикальной критики, социального утопизма, и поставили вопрос об «интеллигенции и революции».

Позитивистские и идеалистические установки в публицистике начала XX века были неразрывно связаны с марксизмом, с его развитием или с его критикой. Полемические тексты способствовали распространению идей марксизма, научного социализма в популярной форме, при этом они оказывали влияние на формирование ценностных ориентиров русского общества, таких как антибуржуазность, социальный идеализм, революционность.

§ 1.4. ««Борьба за идеализм»: от кружковых полемик к журнальным (Н. Бердяев и А. Богданов)» раскрывает суть полемики о сущности социального идеализма, которая возникла между публицистами еще в годы вологодской ссылки. Позднее дискуссия вышла на страницы толстых журналов и сборников статей.

В 1901 году в 12 номере журнала «Образование» в ответ на работу Н. Бердяева «Борьба за идеализм», напечатанную в журнале «Мир Божий» № 6 за 1901 год, была опубликована статья А. Богданова «Что такое идеализм?».

Полемика об идеализме обозначила ключевые понятия мировоззренческих установок русской интеллигенции. «Борьба за идеализм», по мнению Бердяева, главное условие для создания «нового человека для нового общества»23. Таким образом, в тексте статьи читателю предлагались мифологемы «нового человека»/ «нового общества». Эти мифологемы отсылали к антро-погоническому мифу, то есть мифу о создании человека. Антропогония - основной пафос русской общественной мысли начала XX века. Одна из работ А. Богданова, опубликованная в марксистском журнале «Правда» в 1904 году называлась «Собирание человека».

Бердяев Н. Борьба за идеализм // Мир Божий. 1901. №6. С. 1-26. С. 3.

«Социальный идеализм», как показала полемика, становился важной мировоззренческой установкой русской интеллигенции, как и антибуржуазность, причем как социальное, эстетическое и нравственное требование. Следовательно, буржуазно-капиталистическое развитие скептически воспринималось оппонентами и принципиально отрицалось как перспективная социально-экономическая тенденция для России.

Непримиримое отрицание буржуазного настоящего осуществлялось во имя будущего: нового общества и нового человека. Миф о творении человека актуализировался в общественном сознании России начала XX века благодаря философской публицистике русских журналов.

В § 1.5. ««Карамазовский вопрос»: pro et contra (С. Булгаков, А. Луначарский, Волжский [А. С. Глинка])» на примере полемического обращения русских публицистов к творческому наследию Ф. М. Достоевского исследуются особенности текстов философской публицистики, опубликованных на страницах специализированного издания «Вопросы философии и психологии».

С. Н. Булгаков выразил свои размышления о путях современного прогресса в публичной лекции «Иван Карамазов (в романе Достоевского «Братья Карамазовы») как философский тип», с которой выступил в Киеве 21 ноября 1901 года. Текст выступления был помещен в первой книге журнала «Вопросы философии и психологии» (январь-февраль 1902 года). С. Булгаков ставил под сомнение идею прогресса, которая, по мысли философа, превратилась в религию. Булгаков исходил из безусловной ценности человеческой личности. И для обоснования ее уникальности он обращался к христианству. Однако философ говорил о том, что устранение внешних препятствий для осуществления христианской идеи этической равноценности и нравственной автономии является важным фактором современности.

А. Луначарский в третьей книге журнала «Вопросы философии и психологии» (май-июнь 1902 г.) ответил Булгакову статьей «Русский Фауст», которая стала публицистическим дебютом. В ней явно прослеживается стремление автора соединить популярное в России учение марксизма с модными для читающей публики идеями Ницше. Автор отстаивал позитивистский взгляд на этическую проблему, поднятую Булгаковым. Соглашаясь, что гармония будущего покупается дисгармонией настоящего, он утверждал, что человечество должно осознать: только собственными силами оно в состоянии изменить свое существование.

Весь текст Луначарского пронизан пафосом веры в силу человека и его способность кардинально изменить себя и мир по своей воле согласно свои устремлениям.

В четвертой книге «Вопросов философии и психологии» (сентябрь-октябрь 1902 года) была напечатана статья Волжского «Торжествующий аморализм (По поводу «Русского Фауста» А. Луначарского)». Волжский, не во всем соглашаясь с Булгаковым, однако же, продолжал развивать мысли, затронутые им в статье об Иване Карамазове. Он характеризовал позицию

Луначарского как типичную и характерную для своего времени. Критику автор статьи направлял главным образом против аморализма Луначарского, его протеста против идеи долга и болезни совести.

В полемике А. Богданова с Н. Бердяевым, как и в споре А. Луначарского с С. Булгаковым были обозначены основные принципы расхождения, и в то же время - сближения социально-философских взглядов. Эти статьи обозначили темы и проблемы полемики, с одной стороны, а с другой - выявили общность ценностных установок публицистов: социальный идеализм, предполагающий социальную борьбу, антибуржуазность, - которые, так или иначе были связаны с марксизмом.

Во второй главе «Философия позитивизма и идеализма: публицисти ческая интерпретация» раскрывается трактовка понятий позитивизм - идеализм противниками и сторонниками этих мировоззренческих систем. Это позволяет уточнить особенности философской публицистики русских «толстых» журналов.

В § 2.1. «Журналы «Новый путь» - «Правда» - «Вопросы жизни»: сопоставительный анализ» исследуется история этих трех изданий, их типология и проводится содержательный анализ, который дает основания для определения их идейного направления.

Сборники «Проблемы идеализма» (1902) и «Очерки реалистического мировоззрения» (1904) определили основные позиции оппонентов.

Новым этапом стала полемика на уровне журналов «направления». Для позитивистов таким изданием стал ежемесячный журнал искусства, литературы и общественной жизни «Правда» (1904-1906), издававшийся В. А. Кожевниковым в Москве. Первоначально (1904) немалую роль в редакционной политике играли А. Богданов и А. Луначарский.

Идеалисты же (С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев, Н. О. Лосский и др.) получили возможность для публичного самовыражения на страницах журнала «Новый путь», когда с октября 1904 года вошли в состав участников журнала. В 1905 году журнал был переименован в «Вопросы жизни», ежемесячное литературно-общественное издание.

Все три журнала были ежемесячными изданиями. Только в 1906 году Кожевников стал издавать месячный том журнала в двух частях, что во многом объяснялось общественно-политической ситуацией в стране. По типу издания все три органа печати относятся к традиционному для русской журналистики XIX века «толстому журналу», предлагавшему подписчику разнообразную программу чтения.

История трех «толстых» журналов - составляющая того исторического процесса, в котором эти журналы играли свою определенную роль. Сопоставление истории становления и развития трех журналов позволяет проследить, в каком направлении эволюционировали взгляды русских мыслителей, вышедших из марксизма 1890-х годов, как философские дискуссии соотносились с политическими задачами этого времени, а также выявляет важные тенденции в развитии отечественной журналистики. Характер публицистической полемики определял ценностные установки, предлагавшиеся автора-

ми публицистических текстов широкой читательской аудитории, и влиял на все русское общество в целом.

В § 2.2. «Кризис типа «толстого русского журнала направления» и жанра обозрения» показано, что тип подобного издания переживал серьезный кризис в начале XX века. И это тоже влияло на востребованность подобных изданий у читающей публики. Происходила серьезная перестройка привычной структуры толстого журнала. В тяжелой ситуации оказался и традиционный жанр, игравший ведущую публицистическую роль в изданиях этого типа - жанр внутреннего обозрения. До 1905 года в этих публикациях проявлялась идеологическая позиция редакции, и те общественные оценки, которые давались политическим событиям в обозрениях внутренней жизни страны во многом определяли общий идеологический тон журнала.

Однако в условиях революции публицисты ощутили нарастание темпов общественной жизни, стремительную смену событий, очень разнохарактерных и разнообразных, систематизация которых требовала больших усилий от сотрудников журнального органа. При этом был риск оказаться «задавленным невероятной массой» конкретного материала. Редакции стали отказываться от привычного для читателя жанра обозрения.

В § 2.3. «Цензурные условия» рассматриваются те условия цензуры, в которых существовали эти издания. История взаимоотношения этих журналов с цензурой во многом отражает общие тенденции своего времени.

Архивные документы проливают свет на судьбу первого московского марксистского журнала. В. А. Кожевников получил разрешение на издание журнала на условиях предварительной цензуры. На прошение редактора-издателя об отмене предварительной цензуры, был получен отказ, причиной которого послужило то, что уже с первых номеров своего появления на публике журнал В. А. Кожевникова удостоился особого внимания цензурного ведомства.

История журналов «Новый путь»/«Вопросы жизни» и «Правда» показывает, как дискуссия о позитивизме/идеализме влияла на возникновение и эволюцию отдельных печатных органов. «Новый путь», позиционировавший себя как общественно-политический, литературный журнал, выступил с антипозитивистской программой. Появление этого журнального проекта было направлено на преодоление господствующей позитивистской, антирелигиозной (или внерелигиозной) традиции русской светской периодики.

В свою очередь, «Правда», журнал искусства, литературы, общественной жизни, стал популяризировать и отстаивать идеи позитивистского взгляда на мир, а в политическом направлении явился органом российской социал-демократии. «Вопросы жизни», определявшийся как литературно-общественный журнал, в условиях революционных событий 1905 года был неизбежно вовлечен не только в мировоззренческие споры об идеализме/позитивизме, но и в политическую борьбу за влияние на потенциальную аудиторию избирателей в преддверии выборов в Думу.

Типологическая близость этих изданий - «русский толстый журнал направления» - делала их равнозначными оппонентами в информационном

пространстве России начала XX века. При различии целей и задач этих трех органов печати, выявляются в их публицистике «плоды молчаливого консенсуса русской радикальной общественной мысли»24, что прослеживалось в антисамодержавных настроениях и социально ориентированных установках общественных программ.

«„Философия против философии": аспекты разногласий и сближений» исследованы в § 2. 4. Журнал «Правда» стал участником полемики с идеалистами, в первую очередь - Н. Бердяевым, С. Булгаковым, и активно популяризировал идеи позитивизма. И в литературно-критических статьях позитивистского издания не обходилось без популярной философии позитивизма. Философской мировоззренческой полемикой на страницах «Правды» были полны обозрения современных журналов и публикуемых в нем материалов - например, в «Журнальном обозрении» (1905. № 4) критически анализировалось идеалистическое мировоззрение.

Идеализм обстоятельно был представлен в публицистических статьях «Нового пути», «Вопросов жизни» и «Правды». На страницах модернистского «Нового пути» идеалисты первоначально встретили холодный прием: Д. Философов писал об относительной ценности идеализма25.

Новый философский принцип, который предлагали бывшие марксисты, должен был преодолеть несовершенство марксистского учения и, словами С. Булгакова, это должен был быть идеал-реализм, который «образует наиболее благоприятную предпосылку для социально-политического реализма»26.

Благодаря публицистическим выступлениям бывших марксистов, концепция идеал-реализма, могла восприниматься как «обновленный марксизм». Ортодоксы принимали такую позицию как «ревизионизм», и в среде марксистской она поддержки получить не могла. Важно подчеркнуть, что бывшие марксисты критиковали позитивизм, признавая при этом сильные стороны социологического учения Маркса. При всем различии позиций дискутирующих, позитивизм-марксизм-реализм в их публикациях отмечался как значительное и важное научное и общественное явление, заслуги которого в социально-политической сфере не отрицались никем. С. Булгаков утверждал: ««Идеализм» в социальной политике стремится к возможно последовательному реализму также, как и марксизм.. .»27

Следовательно, для читающей публики, позитивистское мировоззрение обретало определенную авторитетность, так как к принципиальному отрицанию марксизма, при всех резких оценках его недостатков и несовершенств, бывшие марксисты так и не пришли. Таким образом, и позитивисты, и идеалисты, споря, критикуя, анализируя, утверждая и опровергая различные аспекты позитивистского мировоззрения, способствовали популяризации

24 Колеров М. А. Сборник «Проблемы идеализма»... С. 15.

25 Философов Д. Искусство и жизнь // Новый путь. 1904. № 7. С. 208-237. С. 234.

26 Булгаков С. Без плана: I. «Идеализм» и общественные программы (Продолжение) // Новый

путь. 1904. № 11. С. 342-360. С. 360.

27 Булгаков С. Там же. С. 359-360.

позитивистских, марксистских идей в широкой читательской аудитории. Философская публицистика и антипозитивистских «Нового пути», «Вопросов жизни», и позитивистской «Правды» пробуждала в широкой читательской аудитории интерес к марксизму как философской, социально-экономической и политической доктрине.

Идеалистические искания бывших марксистов влияли на общие радикальные настроения русского образованного общества, и по сути своей вели к социальной утопии радикального обновления на основе религиозных ценностей.

Третья глава «От философии к политике: журнальная публицистика и политические задачи эпохи» посвящена анализу публицистических текстов журналов «Новый путь», «Вопросы жизни», «Правда» в контексте социально-политических событий этого времени. В § 3.1. «Интерпретация идей Л.Н. Толстого в публицистике идеалистов («Новый путь», «Вопросы жизни») и позитивистов («Правда»)» идет речь о том, как относились к идеям Л. Н. Толстого полемизирующие оппоненты, как они оценивали общественную роль русского писателя. Идеи Л.Н. Толстого были популярны и влиятельны в русском обществе начала XX века, потому и первоначальный интерес к журналу «Новый путь» во многом объяснялся тем, что на страницах его обсуждались религиозно-социальные взгляды Л.Н. Толстого и позиция Русской православной церкви по отношению к писателю.

Наиболее полно и глубоко идеи Толстого были проанализированы в публицистике С. Н. Булгакова. Уже в декабрьской книжке «Нового пути» (1904) появилась первая часть статьи С. Н. Булгакова «Карлейль и Толстой». Продолжение увидело свет в первом номере «Вопросов жизни» за 1905 год.

Отталкиваясь от радикального социального морализма Толстого, Булгаков сформулировал новые принципы социальной борьбы на основе христианских ценностей, что нашло выражение в его работе «Неотложная задача» («Вопросы жизни», 1905, №9), в которой публицист призвал к созданию «Союза христианской политики» и сформулировал основные положения его деятельности. От религиозно-философских размышлений С. Булгаков пришел к социально-политической публицистике, основные положения которой основывались на ценностях христианского учения.

Журнал В. А. Кожевникова «Правда» так же не мог остаться в стороне от бурного и пользующегося интересом у читающей публики обсуждения толстовских идей, особенно на фоне растущего подъема общественного движения в период первой русской революции. Толстой был значимой фигурой для радикально мыслящей русской интеллигенции. Статья Вл. Трапезникова, посвященная экономическим воззрениям Толстого, появилась в журнале летом 1905 года. Она отражала общую идейную позицию издания - позитивистскую.

Толстой на страницах «Правды» был представлен как «осколок идеологии «народников крепостной эпохи». Трапезников экономические идеи Толстого определял как утопические и романтические.

Публикации журнала «Правда», посвященные идеям Л.Н. Толстого, по-

зволяют выделить следующие существенные положения: во-первых, в критике современного общественного устройства России Толстой воспринимался марксистами как единомышленник, но был непримиримым оппонентом во взглядах на социально-исторические перспективы развития страны; во-вторых, нравственный аспект толстовской идеологии не представлял для русских марксистов существенного интереса, так как для них безусловен был постулат марксистской философии - «бытие определяет сознание», а следовательно, и нравственность определялась системой общественных отношений.

Очевидно, что политический аспект толстовского мировоззрения был значим не только для марксистов, но и идеалистов, так как позволял обосновать необходимость радикальных общественных преобразований в России начала XX века. Оппоненты сходились в негативной оценке толстовского социально-политического учения: и для тех, и для других социальные преобразования опирались в основе на экономическое учение Маркса и соотносились с капиталистическими реалиями жизни в России начала XX века. Точкой расхождения идеалистов и с марксистами, атеистически настроенными, и с Толстым, редуцировавшим христианство до морального учения, было отношение к христианству как основе мировоззрения и важной системе ценностей социального прогресса.

«Политическая позиция в публицистике позитивистов и идеалистов» анализируется в § 3.2. Можно проследить по публикациям журналов «Новый путь»/ «Вопросы жизни» и «Правда», каковы были социально-политические взгляды авторов этих изданий, как философские искания публицистов соотносились с их политическими установками.

В предреволюционный год эффективнее были не тенденции разъединения по политическим мотивам, а, наоборот, важнее была общественная консолидация. Об этом писал Н. Бердяев28. Высокая оценка пролетариата и его ведущей роли в социальных преобразованиях будущего очевидным образом демонстрировал приверженность публициста в данный период его творчества марксистским традициям в политике.

Публицистические выступления С. Булгакова «Без плана: I. «Идеализм» и общественные программы» (Новый путь. 1904. 10, 11) наиболее обстоятельно раскрыли отношение идеализма к освободительному движению. Накануне событий первой русской революции идеалисты стремились вписаться в общедемократическое освободительное движение.

Радикальные настроения звучали и в публикациях «Вопросов жизни», авторы статей выступали за смену политического режима, за представительное правление29 К радикальным переменам призывали и марксисты на страницах своего журнала30.

Антибюрократические, антисамодержавные настроения объединили журнал идеалистов-мистиков с марксистским изданием осенью 1905 года. В пу-

28 Бердяев Н. Философия и жизнь (Дневник публициста). С. 373-374.

29 Фридман М. Государственный бюджет и контроль в России // Вопросы жизни. 1905. № 4-5.

С. 406-439. С. 439.

30 Валентинов Н. Что же теперь? //Правда. 1905. № 5. С. 321-323. С. 323.

блицистике этих журналов большую роль стали играть задачи агитационно-пропагандистские. «Правда» предоставила возможность отстаивать свои идеи русским социал-демократам, а «Вопросы жизни» явились тем органом печати, посредством которого С. Булгаков пытался реализовать замысел создания Союза христианской политики.

В § 3.3. «Церковь и оценка ее социальной роли в публицистике позитивистов и идеалистов» исследуется то, как особое положение Русской православной церкви оценивалось на страницах периодики начала XX века. Синодальное устроение не позволяло Русской православной церкви в кризисный переломный момент выразить отношение к происходящим событиям. Официальная церковь воспринималась русской интеллигенцией как бюрократическое государственное учреждение.

Позитивистский журнал «Правда» не уделял особого внимания проблемам религии и церкви. Его больше волновала судьба русских сектантов, так как эта общественная группа была потенциальной союзницей, находясь в оппозиции к официальной церкви, а следовательно, и власти.

Проблема церкви и общества, духовенства и интеллигенции была одной из основных на заседаниях Религозно-философских собраний. Неудивительно, что в публицистике «Нового пути» эта тема нашла отражение. Однако ново путейцы чаще сетовали на непонимание духовенством тех проблем, которые ставила русская интеллигенция, и на его нежелание пойти на диалог31.

Одним из ярких публицистов, поднимавших проблемы общественной роли церкви, был С. Булгаков, его творчество позволяет проследить эволюцию одной из общественно-политических тенденций в России начала XX века. Значение религии, ее общественная роль, место церкви в современном освободительном движении стали основными темами публикаций «Вопросов жизни». С. Булгаков убеждал читателей, что «в основе социального мировоззрения... необходимо лежат истины этического и, в последнем счете, религиозного порядка». По убеждению философа, «только религия обосновывает социальную политику и социальное мировоззрение...»32. Утопизм христианского социализма не избегал максимализма в постановке политических задач. И в своем освободительном пафосе во имя христианской эсхатологии идеи христианского социализма вливались в общий социальный протест за радикальное обновление России.

В § 3.4. «Антропогонический миф в публицистике журналов «Новый путь»/ «Вопросы жизни» - «Правда» анализируется мифологический аспект публицистических выступлений авторов.

Пафос радикального социального преобразования владел и идеалистами, и позитивистами. В этом социальном радикализме оппоненты оказывались единомышленниками и вместе творили антропогонический миф, который актуализировался в начале XX века, в первую очередь благодаря философии Ницше.

30 Священник П. Странные люди // Новый путь. 1904. № 6. С. 196-199. С. 196. 32 Булгаков С. Карлейль и Толстой // Вопросы жизни. 1905. №1. С. 16-38. С.16.

Русское образованное общество понимало, что констатация «смерти Бога» требовала нового мифа, так как демифологизированное существование воспринималось как нигилистическое, нетворческое, мещанское, замкнутое в практически-обыденном. Идеалисты переосмысливали христианскую мифологию, стремясь преодолеть религиозный индифферентизм и атеизм современников, позитивисты создавали свой миф «культурного героя» - борца за освобождение пролетариата с опорой на романтический образ ницшев-ского Заратустры. Одним из ключевых мифов начала XX века и стал миф ан-тропогонический - о создании «нового человека», который станет творцом «нового мира».

Миф как целое воссоздается на основе мифологем. В антропогоническом мифе русских публицистов основными мифологемами стали «старый мир» -«новый мир», «прежний человек» - «новый человек».

Для позитивистов «прежний человек» - это, прежде всего, раб. Рабство же понималось в максимально широком толковании: экономическом, морально-этическом, религиозном («раб Божий»), культурном. Потому важно было освободить человека от «оков» несовершенного социального устройства, чтобы дать возможность ему свободно творить новые формы: социальные, моральные, религиозные (богостроительство), культурные - нового совершенного бытия.

Для идеалистов «прежний человек» не имел негативных коннотаций, что, вероятно, объяснялось христианской этикой, к которой они апеллировали. Задача «новых людей» достигнуть духовного прозрения и стать апологетами «нового мира», что даст возможность «преображения» и всем «прежним людям». Этим объясняются мессианские мотивы (ср. Н. Бердяев «Борьба за идеализм») в публицистике идеалистов.

«Новый мир» и для позитивистов, и для идеалистов должен был быть достижением совершенного социума, в котором возможно было бы созданы условия для достижения полной общественной гармонии. Ценности этого совершенного социума оппонентами определялись различно: для идеалистов как духовно-религиозные ценности, для позитивистов как социально-экономические.

Антропогонический миф у русских идеалистов дополнялся эсхатологическими мотивами: воскресения, преображения, «конца истории». Миф предполагает ритуализацию жизни, когда необходимо вернуться в первоначальное время и пространство33. Ритуал, который был способен актуализировать миф о новом человеке и, следовательно, новом человеческом сообществе, - это революция. В начале XX века непримиримые оппоненты сходились в одном: в продвижении в массовое сознание представления о революции как социальном ритуале, как способе преображения и сакрализации жизни.

Элиаде С. Аспекты мифа/ Пер. с франц. - М.: Академический проект, 2000. - 222 с. С. 24.

Глава 4 «Полемика о «мещанстве» как отрицание в русской публици стике начала XX века европейского пути развития» посвящена анализу полемического сюжета, который стал поводом для развития разнообразных концепций, в основе которых лежала либо позитивистская система взглядов, либо идеалистическая. Полемика о мещанстве стала резонансным публицистическим феноменом в связи с событиями 1906-1910 годов, когда революционный накал стал спадать и политические споры вновь уступили место философским дискуссиям.

В § 4.1. «Политическая ситуация в России (1906-1910 г.г.): от политики к философии» раскрывается своеобразие тенденций развития философской публицистики в связи с событиями первой русской революции и последовавший реакции.

Политическая жизнь России изменилась: Манифест от 17 октября 1905 года даровал гражданские свободы, политический режим сменился - в России установилась конституционно-парламентская монархия. Однако радикализм настроений в русском обществе не спадал.

В постреволюционных условиях (1908-1910) толстые журналы продолжали играть существенную роль на рынке печатных СМИ. Публицистические полемики вновь изменили свой характер: от обсуждения реальных политических проблем общества авторы переходят к философским, общемировоззренческим спорам. Обсуждение проблем литературы и искусства в их взаимосвязи с социально-историческими реалиями вновь возвращало публицистов к приемам «публицистической критики», которая, по мысли Вл. Кранихфельда, «втягивает литературу в круговорот общего исторического процесса, придает ей более жизненное, более интенсивное значение...»34

В послереволюционный период активизировалась и внутрипартийная полемичность, переходящая в жесткую партийную борьбу: например, полемика В. Ленина с А. Богдановым и А. Луначарским, которая привела к победе ленинской авторитарной линии партийного управления и к уходу А. Богданова, авторитетного большевика, из политики.

Полемика о «мещанстве» была инициирована осенью 1905 года Горьким, разделявшим идеи неортодоксальных марксистов, и была развернута Н. Бердяевым и Д. Мережковским.

Полемика о мещанстве была, с одной стороны, результатом осмысления всего предыдущего опыта русской общественной мысли в контексте событий первой русской революции, с другой, она демонстрировала искания русской интеллигенции, озабоченной судьбами России, путями ее дальнейшего культурно-исторического, социально-политического, морально-религиозного развития.

В § 4.2. «К вопросу о понятии «мещанство» и философско-публицистические истоки полемики» прослеживается возникновение понятия мещанства как сословного, социально-экономического, а также выяв-

ляется процесс обретения второго - переносного - толкования этого слова, которое стало значимым для философской публицистики начала XX века.

Возникновение полемики о мещанстве в русской мысли начала XX века было связано с предчувствием неминуемого кризиса всемирной истории, эпицентром которого станет Европа. Осознание этого рождало страстное желание обрести новый мир и нового человека, способного реализовы-вать сверхзадачи. Антропогонический миф являлся своеобразной точкой отсчета в оценке существующего порядка вещей. Эта точка зрения определяла и критику буржуазной цивилизации, которая являлась, по мнению русских публицистов, воплощением мещанского мира, причем не только социологически, но и эстетически, этически, религиозно. Потому, как ни парадоксально, и идеалисты, и реалисты наделяли понятие мещанства исключительно негативными коннотациями и сходились в стремлении изменить путь общественно-исторического развития России, в чем, несомненно, проявлялся утопический характер русской общественной мысли.

Полемика о мещанстве развернулась на страницах различных печатных изданий. «Заметки о мещанстве» М. Горького были опубликованы в газете «Новая жизнь» (1905), статьи его оппонентов Д. Мережковского, Н. Бердяева, Д. Овсянико-Куликовского в журнале «Полярная звезда» (1905-1906), а затем эта тема получила продолжение в публицистических статьях, увидевших свет в разнообразных сборниках. Например, «Литературный распад» (Кн. 1, 1908), «Вершины» (Кн. 1, 1909) «Очерки философии коллективизма» (1909).

Спор о мещанстве и его сущности, развернувшийся в 1900-е годы, восходил в основе своей к публицистике А. И. Герцена 1850-1860-х годов, когда после революции 1848 года русский мыслитель переживал разочарование, видя те реальные плоды, которые она принесла. Герцен находил этому название - мещанство.

В полемике о мещанстве, развернувшейся в русской публицистике начала XX века, прослеживаются три направления общественной мысли: социологическое (Плеханов, Луначарский, Горький), религиозное (Мережковский, Бердяев, Булгаков) и этико-психологическое (Овсянико-Куликовский, Иванов-Разумник).

Необходимо отметить, что первое и третье направления русской общественной мысли в сущности позитивистские. В то время как для религиозного направления жизнь в этом мире имеет смысл лишь постольку, поскольку она соотносима с миром божественным, освящаема им.

§§ 4.3., 4.4., 4.5. «Социологический аспект полемики», «Религиозный аспект полемики», «Этический аспект критики мещанства» посвящены анализу социологического, религиозного и этического подходов к проблеме мещанства.

Мещанство в социологичесюм аспекте рассматривалось по преимуществу в марксистсюй публицистике. Для представителей руссюго духовного ренессанса данный подход был непродуктивен и неактуален, так как он не решал основной проблемы человеческого бытия - смерти и бессмертия, не избавлял человека от трагизма жизни.

Для Плеханова, а следовательно, и ортодоксальных марксистов, мещанство являлось синонимом буржуазии. Неортодоксальные марксисты, например, А. Луначарский, в социологическом толковании буржуазии дополнял традиционную трактовку мифологическими мотивами.

Полемика о мещанстве в ее социологическом аспекте оказала влияние на закрепление в русском обществе ценностного ориентира, который можно определить как антибуржуазность. Подобная ценностная установка существенно влияла на общественное сознание России в начале XX века, особенно в постреволюционный период, в условиях правительственной реакции.

Радикализм событий 1917 года во многом определялся установками предыдущего десятилетия: антибуржуазность как безусловный ценностный ориентир для всего русского общества. Буржуазный путь развития не получал поддержки ни в русском образованном обществе, ни в народной среде. Полемические высказывания оппонентов подчеркивали общее негативное отношение к буржуазности как несовершенной форме общественного бытия.

Критика позитивистского отношения к жизни как проявление мещанства звучала и в публикациях «Нового пути», и на страницах «Вопросов жизни».

Предполагалось, что западная цивилизация, даже в совершенной форме - социалистической - это мещанство, которое отрекается от метафизических ценностей во имя земного рационально и положительно устроенного счастья; счастья, рабом которого оказывается человек.

Религиозный пафос критики не был чужд и реалистам, но в отличие от идеалистов, стремящихся постигнуть «мистико-метафизическую реальность», они отрицали какую бы то ни было мистику и метафизику.

Попытку развить религиозный потенциал марксистского учения предприняли М. Горький и А. Луначарский - идеологи концепции «богостроительства». Отрицая идею Бога, Горький обосновывает свое понимание того, что такое религиозное чувство.

Именно религиозная позиция М. Горького, несмотря на антитеистическую сущность, неизбежно сближала писателя с его оппонентами - мыслителями нового религиозного сознания в стремлении преодолеть религиозный индифферентизм русского народа и интеллигенции.

А. Луначарский, развивая религиозные идеи в публицистической работе «Будущее религии» (Образование, 1907, № 11), писал о «великой истинной религии -религии вида человеческого или, что то же, научного социализма».

Поиски новой веры сближали и идеалистов, и позитивистов. И в этой устремленности к новому религиозному мироощущению, оппоненты неизбежно оказывались в числе тех, кто отрицал современную роль исторической церкви, кто занимал «антицерковную» позицию, а следовательно и те, и другие оказывались в общеинтеллигентской оппозиции Русской православной церкви, в тех формах, в которых она существовала в начале XX века. «Антицерковность» в публицистике 1900-х годов формировала соответствующий ценностный ориентир как в интеллигентской среде, так и в народной.

Взгляд русских публицистов на этику европейской цивилизации был схожим. Для оппонентов она являлась по сути своей мещанской. Русская рели-

гиозная мысль критически относилась к эвдемонистическим устремлениям западной цивилизации. Об этом писали и К.Леонтьев35 и В. Соловьев36. Эту точку зрения развивали и мыслители начала XX века.

Именно в этическом аспекте идеи позитивистов были для представителей нового религиозного сознания проявлением «Хамства»: осмеяние Отца Небесного и его заповедей - это Хамство. По природе своей, отрекаясь от свободы в любви к Богу, Хамство является рабством, и худшее из всех рабств это мещанство37. Идеалом личностного совершенствования, с религиозной точки зрения, является Иисус Христос, а совершенное общественное устройство возможно лишь в форме богочеловечества.

Русским позитивистам так же чужды эвдемонистические идеалы мещанства. Критику буржуазной морали позитивисты строили на совершенно иных принципах. Для Богданова принудительными нормативными формами являлись и обычай, и право, и нравственность, и т.п. Философ говорил о том, что новому типу движения должны способствовать нормы, свободные от принудительности, а таковы нормы целесообразности38.

Особая позиция в критике этического мещанства принадлежит Р. В. Иванову-Разумнику. Ему чужд как религиозный подход, так и социально-сциентистский. В сущности, точка зрения Иванова-Разумника представляла собою своеобразную романтическую оппозицию: активная, творческая интеллигенция противопоставляется пассивному мещанству, мыслящему по установившемуся общественному шаблону.

Наиболее полно систему общественных взглядов Иванов-Разумник развил в книге «История русской общественной мысли» (1907), которая обобщает основные положения философской публицистики автора, потому уместно ввести ее в контекст рассматриваемой проблемы.

Иванов-Разумник делает акцент на этической стороне проблемы, оставляя за рамками исследования аспект социологический. С одной стороны, это вызвало одобрение, например, С.Л.Франк отметил положительный аспект работы в том, что «не в социально-политическом, а в этическом или культурно-философском смысле» рассматриваются автором основные понятия39. С другой стороны, это обусловило непримиримую критику со стороны марксистов: как ортодоксальных - Плеханов, так и «махистов» - Луначарский.

Эволюционистскую позицию в полемике о мещанстве занял Д. Н. Овсянико-Куликовский. С его точки зрения, мещанство явление этико-

35 Леонтьев К. Византизм и славянство / Леонтьев К. Избранное /Сост., вст. Статья

И. Н. Смирнова. М., 1993. С. 19-118. С.91.

36 Соловьев В. Оправдание добра. Нравственная философия / Соловьев В. Сочинения в 2 тт. /

Сост., общ. ред. и вст. статьи А.Ф. Лосева и А.В. Гулыги. 2-е изд. М., 1990. С. 211, 221.

37 Мережковский Д. Грядущий Хам. СПб., 1906. С.21.

38 Богданов А. Новый мир / Богданов А. Работы разных лет / Под. Ред. Л.И. Абалкина и др.

М., 1990. С.28-89. С. 61.

39 Франк С. Иванов-Разумник «История русской общественной мысли» // Критическое обо

зрение. 1907. Вып. 1. С.41-42. С. 41.

психологического плана, а потому оно естественное явление в эволюции человечества.

В этическом аспекте все перечисленные точки зрения русских публицистов имеют нечто общее - желание преодолеть антиномию индивидуальности и коллектива, найти реальные возможности для синтеза интересов личности и общественности, так как именно это является антимещанством, в то время как, крайний индивидуализм, ультраиндивидуализм (Иванов-Разумник) или поглощение личности общественностью - это мещанство.

Подобная позиция, проявившаяся в философской публицистике 1900-х годов, влияла на формирование в русском обществе такого ценностного ориентира, как коллективизм, который оказался одним из определяющих в социальном прогрессе России XX века.

В § 4.6. «Культурологический аспект критики мещанства и историческая проекция полемики» дан анализ интерпретации идей О. Шпенглера в сборнике статей русских публицистов «Освальд Шпенглер и Закат Ев-ропы»(1922). Его авторы помимо изложения основных идей немецкого философа предложили свои концепции путей развития человечества и культуры, продолжая, таким образом, традиции философской публицистики 1900-х годов.

Особый интерес представляет текст Н. Бердяева «Предсмертные мысли Фауста», в котором он оценивает труд немецкого философа с опорой на опыт полемики о мещанстве. Н. Бердяев выступал за религиозный путь постижения мира и человека.

Книга Шпенглера о закате Европы объединила некогда непримиримых оппонентов: идеалистов и позитивистов. В советской критике начала двадцатых годов особое мнение об идеях немецкого философа и о сборнике статей «Освальд Шпенглер и Закат Европы» выразил один из бывших «маркси-ствующих позитивистов» - В. Базаров. Его точка зрения на проблему резко расходилась с официальным взглядом советской идеологии.

Проблема мещанства в русской общественной мысли начала XX века - это один из вариантов решения «вековечных вопросов». Решать эти вопросы можно только не принимая существующую реальность в ее стабильной обыденности, в ее устоявшихся формах общественной жизни: социальной, этической, религиозной. Решение этих вопросов требовало наличия определенных идеалов, к которым должно стремиться дальнейшее совершенствование жизни.

С такой широтой и верой в истинность исключительно своей позиции тема мещанства могла зазвучать лишь в России, которая шла по пути буржуазно-капиталистического развития и либеральных преобразований общественной жизни. Только здесь могло возникнуть столь глубокое и мощное общественное направление, которое по сути выразило отрицание современного европейского опыта, сформировав такие ценностные ориентиры как антибуржуазность: «Повторять западную культуру, не обновляя ее, это значит - оставаться рабами, это значит - устраивать мещанское царство со всеми необ-

ходимыми его атрибутами... »40; «антицерковность»: историческая церковь мертва, она «бесплодно и мертвенно» стремилась к «союзу, основанному на взаимном единении в Боге»41; коллективизм, основанный на примирении интересов личности и общества.

Реальное русское мещанство, населяющее тысячи уездных городов дореволюционной России, не было соотносимо с тем мещанством, о котором так бурно полемизировали лучшие русские умы. В этом кроется еще одна черта, присущая русской общественной мысли, - реальная жизнь оказывалась далекой от проблем, занимающих интеллигенцию.

При этом русская мысль была провиденциальна в стремлении постичь, что такое Россия, какова ее культура и какая ее ждет судьба. Эти вопросы заставили русских мыслителей от проблемы мещанства, которая актуализировалась в годы первой русской революции и последующие годы, в 1910-е годы обратиться к тем проблемам, которые также способствовали самоопределению России, например, по-новому начала звучать тема русской интеллигенции: сборник «Вехи» (1909). Он стал очередным шагом на пути социальной интеллигентской саморефлексии. Статьи веховцев были своего рода призывом к русской интеллигенции осмыслить свои созидательные и культурные задачи, сменить ценностные ориентиры.

Полемика о мещанстве парадоксальным образом соединила мировоззренческих оппонентов, выявив с одной стороны, позитивистские (марксистские) аспекты социологического взгляда на проблему, с другой, подчеркнув религиозный пафос в антибуржуазных настроениях русского образованного общества, и этический максимализм в решении проблемы индивидуализма/коллективизма.

В расхождении общественно-философской рефлексии русской интеллигенции с реалиями российской действительности проявилась и роковая черта русского образованного общества - утопизм социального мышления, который на фоне радикализма русской мысли и под влиянием антропогониче-ского мифа с его установкой на кардинальное обновление привел к утопии радикального обновления, реализовавшейся в тех социально-исторических катаклизмах, которые пережила Россия в XX веке.

В Заключении подводятся итоги проведенного исследования по истории отечественной философской публицистики начала XX века и намечаются перспективы дальнейшего изучения мифологических и аксиологических аспектов публицистики, которые значимы и в современном публицистическом процессе.

40 Кремнев Б. Перевал. // Новый путь. 1904. №4. С. 246-251. С. 249

41 Белый А. Социал-демократия и религия. Посвящается Дмитрию Сергеевичу Мережков

скому. Из лекции, читанной в Париже // Перевал. 1907. № 5. С. 23-35. С. 28-29.

Выводы и положения диссертации изложены в основных публикациях

Начало века было беспокойным. Сложившаяся в России экономическая и политическая обстановка подталкивала страну к кардинальным переменам. Во многом изменилась и печать.

Если в 1900 году насчитывалось более тысячи периодических изданий, то к 1906 году их число превысило три тысячи, большая часть которых была общественно-политическими и литературными изданиями. В одной только Москве крупных литографий было больше, чем в Берлине и Лейпциге, славившихся своей мощной издательской базой. Причем рост численности газет и журналов отмечался не только в столичных городах, но и в провинции. В 1908 году, например, по семь - десять изданий имели 20 городов, до двадцати изданий - 11, до пятидесяти изданий - 6 городов, до сотни изданий имело 4 города. Даже Первая мировая война лишь чуть-чуть притормозила развитие русской печати. В 1917 году в России выходило более четырех тысяч периодических изданий.

Крупные промышленники появились и в издательском деле. Скажем, А.С.Суворин издавая и финансировал газеты "Новое время", "Московский телеграф", "XX век", "Зеледельческую газету", "Русская земля", "Вечернее время", журналы "Исторический вестник", "Русское обозрение", "Лукоморье", "Конский спорт", "Модный журнал", "Нужды деревни". Он печатал календари и книги, издавал справочники "Весь Петербург", "Вся Москва", "Вся Россия". Он владел бумажной фабрикой и огромными лесными угодьями, которые обеспечивали сырьем его фабрику. От правительства он получил право торговли своими изданиями на железных дорогах, на пароходах и на курортах. Отделения его издательства и книжные магазины были в Петербурге, Моcкве, Саратове, Харькове и других городах.

Множество политических партий, возникших в это время, лишь обогащали палитру общественно-политических изданий. Конституционно-демократическая партия /кадеты/ имела два крыла. У левого крыла, возглавлявшегося П.Н.Милюковым, выходили газета "Речь" и журнал "Вестник партии народной свободы", а у правого, лидером которого был П.Б.Струве, -"Биржевые ведомости", "Русские ведомости" и теоретический журнал "Полярная звезда". Это центральные органы партии. Кроме них кадеты выпускали еще сорок других изданий. И это только одна партия. Тогда как в России было несколько десятков политических партий.

Февральская революция 1917 года привела к падению Российского самодержавия, а вместе с ним и к прекращению выпуска монархической прессы. Но изданий меньше не стало. Лишь в бурные дни Февральской революции - с 25 февраля по 5 марта - газеты практически не выходили в Москве и Петербурге, а провинциальная печать заполнялась материалами, извлеченными из дореволюционных запасов.

Гражданская война придала новое звучание журналистике: в ней увидели оружие новой силы. Каждый из центров, объединяющих и организующих вооруженную борьбу против Советской власти, имел свою печать. Издания распространялись не только среди своих солдат и офицеров, но и среди военных и гражданского населения всей России. Только в апреле 1919 года на захваченных территориях А.В.Колчак издавал около двухсот изданий, а А.И.Деникин - более ста газет и журналов. Общий ежедневный тираж листовок, выпускавшихся ими, достигал трехсот тысяч экземпляров. Несколько их издательств печатали массу брошюр. В отделе печати П.Н.Врангеля сотрудничали П.Б.Струве, А.Т.Аверченко, В.А.Амфитеатров, А.И.Куприн и многие другие талантливые публицисты. Свою газету имел даже легендарный батька Махно.

Пытаясь им противостоять, пришедшие к власти большевики стали издавать газеты разной направленности: партийные, советские, профсоюзные, военные, крестьянские, молодежные... И, конечно же, выходили издания на национальных языках. В 1918 - 1920 годах их было более восьмидесяти. Периодические издания создавались во всех крупных городах, по мере установления в них Советской власти. А до этого на территориях, которые находились во власти Белого движения, выпускались подпольные и партизанские газеты.

В годы гражданской войны особое значение стало приобретать радио. И Совет рабоче-крестьянской обороны принял специальное постановление о срочном строительстве мощной радиостанции в Москве для обеспечения надежной и постоянной связи центра Республики с окраинами и западными государствами. Станцию построили в начале 1920 года на Шаболовской улице. С тех пор на страницах советских газет стали появляться зарубежные сообщения с указанием: получено по радио.

После окончательного разгрома Белой армии перед страной встала задача укрепления однопартийной системы печати. Нужно было активно пропагандировать реформы Советской власти. И ситуация в журналистике стала напоминать ситуацию времен Петра Великого.

Помните, главной задачей перед газетой ставилась пропаганда реформ? И опять потребовалось создавать кадры отечественных специалистов. В октябре 1921 года в Москве открывается Государственный институт журналистики. А в январе 1922 года утверждается государственная сеть газет на территории РСФСР. В нее входило 232 газеты, по три издания в каждой губернии. Но Советская власть не смогла реализовать задуманное: оказавшись в ситуации кризиса, страна не сумела финансово поддержать проект. С переходом к новой экономической политике газеты потеряли средства к существованию.

Уже с 1923 года финансирование местной печати начинает осуществляться из республиканского, областного и губернского бюджетов, а центральную печать взяли на государственное обеспечение. И еще решено было вменить в обязанность каждому коммунисту стать подписчиком партийной газеты. Отметим, что в это же время начинает формироваться тюремная печать. К 1921 году в Советской России насчитывалось сто тридцать два концентрационных лагеря. Положение о местах заключения разрешало издание газет и журналов в тех тюрьмах, где для этого были технические возможности. Кадры для издательской деятельности были: в тюрьмах сидело немало образованных людей. В 1927 году выпустили типографским способом 432 номера тюремных газет и журналов. Сотрудничество с тюремной печатью поощрялось. Кроме того, некоторые из заключенных активно сотрудничали и в периодике, ходившей на воле.

В 1922 году был создан комитет по охране государственных тайн в печати - Главлит. Он ввел политическую цензуру, значительно сдержавшую развитие тюремной печати, ограничив ее культурно-просветительскую направленность.

К середине 1930-х годов в стране сложилась разветвленная система многонациональной печати. Выходили центральные, республиканские, краевые, областные партийные газеты; центральные, республиканские издания для рабочих и крестьян; центральные, республиканские молодежные издания; центральная, республиканская отраслевая пресса. Издания делились по социальным и политическим признакам. Но разделение было и по месту издания: республиканские, краевые, областные, городские, районные, многотиражные.

Все более крепнущей частью системы средств массовой информации Советского Союза становилось радио. К началу 1930-х годов в СССР работало шестьдесят радиовещательных станций, через пять лет их уже стало девяносто три. К началу 1940-х годов в целом стране на одну тысячу жителей приходилось сорок четыре радиоприемника, а в городе - семьдесят восемь.

15 ноября 1934 года была проведена первая в Советском Союзе телепередача. Передача изображения на расстояние без проводов готовилась с 1924 года, но только с 5 октября 1938 года начались ежедневные опытные трансляции из нового Московского телецентра на Шаболовке.

Новые технические возможности средств массовой информации усиливали эффективность пропаганды. Публицистика конца 1920-х - 1930-х годов приобрела исключительно важное значение не только в духовной жизни общества, но и в решении конкретных задач политики. И поэтому печать стала жестким орудием административно-командной системы. Те, кто не выполнял указаний и директив, оказывались в концентрационных лагерях. Были оклеветаны и погибли многие опытные и талантливые журналисты.

В условиях, когда необходимо было насадить единую идеологию, не было места личным мнениям.

Задачей отечественной публицистики стало воспитание беспредельной любви и преданности коммунистической партии. На газетном листе соседствовали материалы, пропагандировавшие демократические завоевания, провозглашенные Советской конституцией, и сообщения о процессах над "врагами народа".