Конармия письмо читать. «Конармия

Начдив шесть донес о том, что Новоград-Волынск взят сегодня на рассвете. Штаб выступил из Крапивно, и наш обоз шумливым арьергардом растянулся по шоссе, идущему от Бреста до Варшавы и построенному на мужичьих костях Николаем Первым.

Поля пурпурного мака цветут вокруг нас, полуденный ветер играет в желтеющей ржи, девственная гречиха встает на горизонте, как стена дальнего монастыря. Тихая Волынь изгибается, Волынь уходит от нас в жемчужный туман березовых рощ, она вползает в цветистые пригорки и ослабевшими руками путается в зарослях хмеля. Оранжевое солнце катится по небу, как отрубленная голова, нежный свет загорается в ущельях туч, штандарты заката веют над нашими головами. Запах вчерашней крови и убитых лошадей каплет в вечернюю прохладу. Почерневший Збруч шумит и закручивает пенистые узлы своих порогов. Мосты разрушены, и мы переезжаем реку вброд. Величавая луна лежит на волнах. Лошади по спину уходят в воду, звучные потоки сочатся между сотнями лошадиных ног. Кто-то тонет и звонко порочит богородицу. Река усеяна черными квадратами телег, она полна гула, свиста и песен, гремящих поверх лунных змей и сияющих ям.

Поздней ночью приезжаем мы в Новоград. Я нахожу беременную женщину на отведенной мне квартире и двух рыжих евреев с тонкими шеями; третий спит, укрывшись с головой и приткнувшись к стене. Я нахожу развороченные шкафы в отведенной мне комнате, обрывки женских шуб на полу, человеческий кал и черепки сокровенной посуды, употребляющейся у евреев раз в году - на пасху.

Уберите, - говорю я женщине. - Как вы грязно живете, хозяева…

Два еврея снимаются с места. Они прыгают на войлочных подошвах и убирают обломки с полу, они прыгают в безмолвии, по-обезьяньи, как японцы в цирке, их шеи пухнут и вертятся. Они кладут на пол распоротую перину, и я ложусь к стенке, рядом с третьим, заснувшим евреем. Пугливая нищета смыкается над моим ложем.

Все убито тишиной, и только луна, обхватив синими руками свою круглую, блещущую, беспечную голову, бродяжит под окном.

Я разминаю затекшие ноги, я лежу на распоротой перине и засыпаю. Начдив шесть снится мне. Он гонится на тяжелом жеребце за комбригом и всаживает ему две пули в глаза. Пули пробивают голову комбрига, и оба глаза его падают наземь. «Зачем ты поворотил бригаду?» - кричит раненому Савицкий, начдив шесть, - и тут я просыпаюсь, потому что беременная женщина шарит пальцами по моему лицу.

Пане, - говорит она мне, - вы кричите со сна и вы бросаетесь. Я постелю вам в другом углу, потому что вы толкаете моего папашу…

Она поднимает с полу худые свои ноги и круглый живот и снимает одеяло с заснувшего человека. Мертвый старик лежит там, закинувшись навзничь. Глотка его вырвана, лицо разрублено пополам, синяя кровь лежит в его бороде, как кусок свинца.

Пане, - говорит еврейка и встряхивает перину, - поляки резали его, и он молился им: убейте меня на черном дворе, чтобы моя дочь не видела, как я умру. Но они сделали так, как им было нужно, - он кончался в этой комнате и думал обо мне… И теперь я хочу знать, - сказала вдруг женщина с ужасной силой, - я хочу знать, где еще на всей земле вы найдете такого отца, как мой отец…

Соль

«Дорогой товарищ редактор. Хочу описать вам за несознательность женщин, которые нам вредные. Надеются на вас, что вы, объезжая гражданские фронты, которые брали под заметку, не миновали закоренелую станцию Фастов, находящуюся за тридевять земель, в некотором государстве, на неведомом пространстве, я там, конешно, был, самогон-пиво пил, усы обмочило, в рот не заскочило. Про эту вышеизложенную станцию есть много кой-чего писать, но, как говорится в нашем простом быту — господнего дерьма не перетаскать. Поэтому опишу вам только за то, что мои глаза собственноручно видели.

Была тихая, славная ночка семь ден тому назад, когда наш заслуженный поезд Конармии остановился там, груженный бойцами. Все мы горели способствовать общему делу и имели направление на Бердичев. Но только замечаем, что поезд наш никак не отваливает, Гаврилка наш не крутит, и бойцы стали сомневаться, переговариваясь между собой, — в чем тут остановка? И действительно, остановка для общего дела вышла громадная по случаю того, что мешочники, эти злые враги, среди которых находилась также несметная сила женского полу, нахальным образом поступали с железнодорожной властью. Безбоязненно ухватились они за поручни, эти злые враги, на рысях пробегали по железным крышам, коловоротили, мутили, и в каждых руках фигурировала небезызвестная соль, доходя до пяти пудов в мешке.

Но недолго длилось торжество капитала мешочников. Инициатива бойцов, повылазивших из вагона, дала возможность поруганной власти железнодорожников вздохнуть грудью. Один только женский пол со своими торбами остался в окрестностях. Имея сожаление, бойцы которых женщин посадили по теплушкам, а которых не посадили. Так же и в нашем вагоне второго взвода оказались налицо две девицы, а пробивши первый звонок, подходит к нам представительная женщина с дитем, говоря:

— Пустите меня, любезные казачки, всю войну я страдаю по вокзалам с грудным дитем на руках и теперь хочу иметь свидание с мужем, но по причине железной дороги ехать никак невозможно, неужели я у вас, казачки, не заслужила?

— Между прочим, женщина, — говорю я ей, — какое будет согласие у взвода, такая получится ваша судьба. — И, обратившись к взводу, я им доказываю, что представительная женщина просится ехать к мужу на место назначения и дите действительно при ней находится и какое будет ваше согласие — пускать ее или нет?

— Пускай ее, — кричат ребята, — опосле нас она и мужа не захочет…

— Нет, — говорю я ребятам довольно вежливо, — кланяюсь вам, взвод, но только удивляет меня слышать от вас такую жеребятину. Вспомните, взвод, вашу жизнь и как вы сами были детями при ваших матерях, и получается вроде того, что не годится так говорить…

И казаки, проговоривши между собой, какой он, стало быть, Балмашев, убедительный, начали пускать женщину в вагон, и она с благодарностью лезет. И кажный, раскипятившись моей правдой, подсаживает ее, говоря наперебой:

— Садитесь, женщина, в куток, ласкайте ваше дите, как водится с матерями, никто вас в кутке не тронет, и приедете вы, нетронутая, к вашему мужу, как это вам желательно, и надеемся на вашу совесть, что вы вырастите нам смену, потому что старое старится, а молодняка, видать, мало. Горя мы видели, женщина, и на действительной и на сверхсрочной, голодом нас давнуло, холодом обожгло. А вы сидите здесь, женщина, без сомнения…

И пробивши третий звонок, поезд двинулся. И славная ночка раскинулась шатром. И в том шатре были звезды-каганцы. И бойцы вспомнили кубанскую ночь и зеленую кубанскую звезду. И думка пролетела, как птица. А колеса тарахтят, тарахтят…

По прошествии времен, когда ночь сменилась со своего поста и красные барабанщики заиграли зорю на своих красных барабанах, тогда подступилися ко мне казаки, видя, что я сижу без сна и скучаю до последнего.

— Балмашев, — говорят мне казаки, — отчего ты ужасно скучный и сидишь без сна?

— Низко кланяюсь вам, бойцы, и прошу маленького прощения, но только дозвольте мне переговорить с этой гражданкой пару слов…

И, задрожав всем корпусом, я поднимаюсь со своей лежанки, от которой сон бежал, как волк от своры злодейских псов, и подхожу до нее, и беру у ней с рук дите, и рву с него пеленки и тряпье, и вижу по-за пеленками добрый пудовик соли.

— Вот антиресное дите, товарищи, которое титек не просит, на подол не мочится и людей со сна не беспокоит…

— Простите, любезные казачки, — встревает женщина в наш разговор очень хладнокровно, — не я обманула, лихо мое обмануло…

— Балмашев простит твоему лиху, — отвечаю я женщине, — Балмашеву оно немногого стоит, Балмашев за что купил, за то и продаст. Но оборотись к казакам, женщина, которые тебя возвысили как трудящуюся мать в республике. Оборотись на этих двух девиц, которые плачут в настоящее время, как пострадавшие от нас этой ночью. Оборотись на жен наших на пшеничной Кубани, которые исходят женской силой без мужей, и те, то же самое одинокие, по злой неволе насильничают проходящих в их жизни девушек… А тебя не трогали, хотя тебя, неподобную, только и трогать. Оборотись на Расею, задавленную болью…

А она мне:

— Я соли своей решилась, я правды не боюсь. Вы за Расею не думаете, вы жидов Ленина и Троцкого спасаете…

— За жидов сейчас разговора нет, вредная гражданка. Жиды сюда не касаются. Между прочим, за Ленина не скажу, но Троцкий есть отчаянный сын Тамбовского губернатора и вступился, хотя и другого звания, за трудящийся класс. Как присужденные каторжане, вытягают они нас — Ленин и Троцкий — на вольную дорогу жизни, а вы, гнусная гражданка, есть более контрреволюционерка, чем тот белый генерал, который с вострой шашкой грозится нам на своем тысячном коне… Его видать, того генерала, со всех дорог, и трудящийся имеет свою думку-мечту его порезать, а вас, несчетная гражданка, с вашими антиресными детками, которые хлеба не просят и до ветра не бегают, — вас не видать, как блоху, и вы точите, точите, точите…

И я действительно признаю, что выбросил эту гражданку на ходу под откос, но она, как очень грубая, посидела, махнула юбками и пошла своей подлой дорожкой. И, увидев эту невредимую женщину и несказанную Расею вокруг нее, и крестьянские поля без колоса, и поруганных девиц, и товарищей, которые много ездют на фронт, но мало возвращаются, я захотел спрыгнуть с вагона и себе кончить или ее кончить. Но казаки имели ко мне сожаление и сказали:

— Ударь ее из винта.

И, сняв со стенки верного винта, я смыл этот позор с лица трудовой земли и республики.

И мы, бойцы второго взвода, клянемся перед вами, дорогой товарищ редактор, и перед вами, дорогие товарищи из редакции, беспощадно поступать со всеми изменниками, которые тащут нас в яму и хотят повернуть речку обратно и выстелить Расею трупами и мертвой травой.

За всех бойцов второго взвода — Никита Балмашев, солдат революции».
........................................

Корреспондент газеты «Красный кавалерист» Лютов (рассказчик и лирический герой) оказывается в рядах Первой Конной армии, возглавляемой С. Буденным. Первая Конная, воюя с поляками, совершает поход по Западной Украине и Галиции. Среди конармейцев Лютов — чужак. Очкарик, интеллигент, еврей, он чувствует к себе снисходительно-насмешливое, а то и неприязненное отношение со стороны бойцов. «Ты из киндербальзамов… и очки на носу. Какой паршивенький! Шлют вас, не спросясь, а тут режут за очки», — говорит ему начдив шесть Савицкий, когда он является к нему с бумагой о прикомандировании к штабу дивизии. Здесь, на фронте, лошади, страсти, кровь, слезы и смерть. Здесь не привыкли церемониться и живут одним днем. Потешаясь над прибывшим грамотеем, казаки вышвыривают его сундучок, и Лютов жалко ползает по земле, собирая разлетевшиеся рукописи. В конце концов, он, изголодавшись, требует, чтобы хозяйка ею накормила. Не дождавшись отклика, он толкает ее в грудь, берет чужую саблю и убивает шатающегося по двору гуся, а затем приказывает хозяйке изжарить его. Теперь казаки больше не насмехаются над ним, они приглашают его поесть вместе с ними. Теперь он почти как свой, и только сердце его, обагренное убийством, во сне «скрипело и текло».

Смерть Долгушова

Даже повоевав и достаточно насмотревшись на смерть, Лютов по-прежнему остается «мягкотелым» интеллигентом. Однажды он видит после боя сидящего возле дороги телефониста Долгушова. Тот смертельно ранен и просит добить его. «Патрон на меня надо стратить, — говорит он. — Наскочит шляхта — насмешку сделает». Отвернув рубашку, Долгушов показывает рану. Живот у него вырван, кишки ползут на колени и видны удары сердца. Однако Лютов не в силах совершить убийство. Он отъезжает в сторону, показав на Долгушова подскакавшему взводному Афоньке Биде. Долгушов и Афонька коротко о чем-то говорят, раненый протягивает казаку свои документы, потом Афонька стреляет Долгушову в рот. Он кипит гневом на сердобольного Лютова, так что в запале готов пристрелить и его. «Уйди! — говорит он ему, бледнея. — Убью! Жалеете вы, очкастые, нашего брата, как кошка мышку…»

Жизнеописание Павличенки, Матвея Родионыча

Лютов завидует твердости и решительности бойцов, не испытывающих, подобно ему, ложной, как ему кажется, сентиментальности. Он хочет быть своим. Он пытается понять «правду» конармейцев, в том числе и «правду» их жестокости. Вот красный генерал рассказывает о том, как он рассчитался со своим бывшим барином Никитинским, у которого до революции пас свиней. Барин приставал к его жене Насте, и вот Матвей, став красным командиром, явился к нему в имение, чтобы отомстить за обиду. Он не стреляет в него сразу, хоть тот и просит об этом, а на глазах сумасшедшей жены Никитинского топчет его час или больше и таким образом, по его словам, сполна узнает жизнь. Он говорит: «Стрельбой от человека… только отделаться можно: стрельба — это ему помилование, а себе гнусная легкость, стрельбой до души не дойдешь, где она у человека есть и как она показывается».

Соль

Конармеец Балмашев в письме в редакцию газеты описывает случаи, происшедший с ним в поезде, двигавшемся на Бердичев. На одной из станций бойцы пускают к себе в теплушку женщину с грудным дитем, якобы едущую на свидание с мужем. Однако в пути Балмашев начинает сомневаться в честности этой женщины, он подходит к ней, срывает с ребенка пеленки и обнаруживает под ними «добрый пудовик соли». Балмашев произносит пламенную обвинительную речь и выбрасывает мешочницу на ходу под откос. Видя же ее оставшейся невредимой, он снимает со стенки «верный винт» и убивает женщину, смыв «этот позор с лица трудовой земли и республики».

Письмо

Мальчик Василий Курдюков пишет матери письмо, в котором просит прислать ему что-нибудь поесть и рассказывает о братьях, воюющих, как и он, за красных. Одного из них, Федора, попавшего в плен, убил папаша-белогвардеец, командир роты у Деникина, «стражник при старом режиме». Он резал сына до темноты, «говоря — шкура, красная собака, сукин сын и разно», «пока брат Федор Тимофеич не кончился». А спустя некоторое время сам папаша, пытавшийся спрятаться, перекрасив бороду, попадается в руки другого сына, Степана, и тот, услав со двора братишку Васю, в свою очередь кончает папашу.

Прищепа

У молодого кубанца Прищепы, бежавшего от белых, те в отместку убили родителей. Имущество расхитили соседи. Когда белых прогнали, Прищепа возвращается в родную станицу. Он берет телегу и идет по домам собирать свои граммофоны, жбаны для кваса и расшитые матерью полотенца. В тех хатах, где он находит вещи матери или отца, Прищепа оставляет подколотых старух, собак, повешенных над колодцем, иконы, загаженные пометом. Расставив собранные вещи по местам, он запирается в -

отчем доме и двое суток пьет, плачет, поет и рубит шашкой столы. На третью ночь пламя занимается над его хатой. Прищепа выводит из стойла корову и убивает ее. Затем он вскакивает на коня, бросает в огонь прядь своих волос и исчезает.

Эскадронный Трунов

Эскадронный Трунов ищет офицеров среди пленных поляков. Он вытаскивает из кучи нарочно сброшенной поляками одежды офицерскую фуражку и надевает ее на голову пленного старика, утверждающего, что он не офицер. Фуражка ему впору, и Трунов закалывает пленного. Тут же к умирающему подбирается конармеец-мародер Андрюшка Восьмилетов и стягивает с него штаны. Прихватив еще два мундира, он направляется к обозу, но возмущенный Трунов приказывает ему оставить барахло, стреляет в Андрюшку, но промахивается. Чуть позже он вместе с Восьмилетовым вступает в бой с американскими аэропланами, пытаясь сбить их из пулемета, и оба погибают в этом бою.

История одной лошади

Страсть правит в художественном мире Бабеля. Для конармейца «конь — он друг… Конь — он отец…». Начдив Савицкий отобрал у командира первого эскадрона белого жеребца, и с тех пор Хлебников жаждет мести, ждет своего часа. Когда Савицкого смещают, он пишет в штаб армии прошение о возвращении ему лошади. Получив положительную резолюцию, Хлебников отправляется к опальному Савицкому и требует отдать ему лошадь, однако бывший начдив, угрожая револьвером, решительно отказывает. Хлебников снова ищет справедливости у начштаба, но тот гонит его от себя. В результате Хлебников пишет заявление, где выражает свою обиду на Коммунистическую партию, которая не может возвратить «его кровное», и через неделю демобилизуется как инвалид, имеющий шесть ранений.

Афонька Била

Когда у Афоньки Биды убивают любимого коня, расстроенный конармеец надолго исчезает, и только грозный ропот в деревнях указывает на злой и хищный след разбоя Афоньки, добывающего себе коня. Только когда дивизия вступает в Берестечко, появляется наконец Афонька на рослом жеребце. Вместо левого глаза на его обуглившемся лице чудовищная розовая опухоль. В нем еще не остыл жар вольницы, и он крушит все вокруг себя.

Пан Аполек

У икон Новоградского костела своя история — «история неслыханной войны между могущественным телом католической церкви, с одной стороны, и беспечным богомазом — с другой», войны, длившейся три десятилетия. Эти иконы нарисованы юродивым художником паном Аполеком, который своим искусством произвел в святые простых людей. Ему, представившему диплом об окончании мюнхенской академии и свои картины на темы Священного писания («горящий пурпур мантий, блеск смарагдовых полей и цветистые покрывала, накинутые на равнины Палестины»), новоградским ксендзом была доверена роспись нового костела. Каково удивление приглашенных ксендзом именитых граждан, когда они узнают в апостоле Павле на расписанных стенах костела хромого выкреста Янека, а в Марии Магдалине — еврейскую девушку Эльку, дочь неведомых родителей и мать многих подзаборных детей. Художник, приглашенный на место Аполека, не решается замазать Эльку и хромого Янека. Рассказчик знакомится с паном Аполеком на кухне дома сбежавшего ксендза, и тот предлагает за пятьдесят марок сделать его портрет под видом блаженного Франциска. Еще он передает ему кощунственную историю о браке Иисуса и незнатной девицы Деборы, у которой от него родился первенец.

Гедали

Лютов видит старых евреев, торгующих у желтых стен древней синагоги, и с печалью вспоминает еврейский быт, теперь полуразрушенный войной, вспоминает свое детство и деда, поглаживающего желтой бородой тома еврейского мудреца Ибн-Эзры. Проходя по базару, он видит смерть — немые замки на лотках. Он заходит в лавку древностей старого еврея Гедали, где есть все: от золоченых туфель и корабельных канатов до сломанной кастрюли и мертвой бабочки. Гедали расхаживает, потирая белые ручки, среди своих сокровищ и сетует на жестокость революции, которая грабит, стреляет и убивает. Гедали мечтает «о сладкой революции», об «Интернационале добрых людей». Рассказчик же убежденно наставляет его, что Интернационал «кушают с порохом… и приправляют лучшей кровью». Но когда он спрашивает, где можно достать еврейский коржик и еврейский стакан чаю, Гедали сокрушенно отвечает ему, что еще недавно это можно было сделать в соседней харчевне, но теперь «там не кушают, там плачут…».

Рабби

Лютову жаль этого разметанного вихрем революцией быта, с великим трудом пытающегося сохранить себя, он участвует в субботней вечерней трапезе во главе с мудрым рабби Моталэ Брацлавским, чей непокорный сын Илья «с лицом Спинозы, с могущественным лбом Спинозы» тоже здесь. Илья, как и рассказчик, воюет в Красной Армии, и вскоре ему суждено погибнуть. Рабби призывает гостя радоваться тому, что он жив, а не мертв, но Лютов с облегчением уходит на вокзал, где стоит агитпоезд Первой Конной, где его ждет сияние сотен огней, волшебный блеск радиостанции, упорный бег машин в типографии и недописанная статья в газету «Красный кавалерист».

Хороший пересказ? Расскажи друзьям в соц.сети, пусть тоже подготовятся к уроку!

Данное произведение представляет собой сборник рассказов, которые объединены темой - гражданская война. В основу создания легли записи дневника автора, которые он вел, когда служил в первой конной армии под началом С.Буденова.

Мой первый гусь

Здесь повествуется о Лютове. Который работал в газете "Красный кавалерист", но отправляется на службу в первую конную. Она ведет бои с поляками, поэтому продвигается по Галиции и Западной Украине. Тут же описывается военная жизнь, все ее тягости. Люди живут только настоящим, не загадывают планов на будущее. Казаки издеваются над ним, а хозяйка не хочет кормить его. Но когда он проголодался до такой степени, что уже не может терпеть, то требует от нее еды. Но выходит во двор, берет сабли и зарубает гуся. Приказал его ему приготовить, после этого казаки перестали над ним смеяться.

Смерть Долгушова

Эта история про телефониста. Однажды Лютов наткнулся на раннего сослуживца, но он попросил его убить. Но Лютов не может убить его. Тогда он попросил Афоньку, чтобы тот подошел к умирающему. Сначала Долгушов и Афонька ведут беседу, потом Афонька убивает солдата. Затем кидается на Лютова и обвиняет его в этом.

Жизнеописание Павличенки, Матвея Родионыча

Повествуется о терзаниях Лютова. Он хочет быть своим, хочет понять, как это сделать, поэтому вслушивается в каждую деталь рассказа генерала о том, как тот победил барина Никитского. Хозяин постоянно приставал к жене Матвея и став красноармейцем, то решил ему отомстить. Он его застрелил, и это видела жена. Но генерал, говорит, что он не наказал его, а поступил милосердно.

Соль

В этом рассказе описываются судьбы красноармейцев. Лютову приходит письмо от Балмашева, который в нем рассказывает, что солдаты повстречали женщину с дитем. И взяли их с собой, но со временем появились сомнения. Тогда Балмашев открывает пеленки и видит там мешок с солью. Один из солдатов в ярости начал ее обвинять, а потом и вовсе выбросил из поезда. Но она выжила, и тогда Балмашев выстрелил в нее.

Письмо

Этот рассказа посвящается мальчику Василию Курдюкову, который решил написать своей маме письмо. Он просит, чтобы она ему прислала еду и рассказывает о братьях. Но один из братьев по имени Федор попадает в плен. Его убивает собственный отец. Он хочет скрыться, но Степан другой его сын, убивает отца.

Прищепа

Здесь пойдет речь о кубанце Прищепе. Он спасался от белых, которые расстреляли его родителей. Но когда из его родной станицы выгнали врагов, то он возвращается. Но хата его ограблены, и он собирает свое имущество по соседям, а в ответ вешает их собак, пачкает иконы куриным пометом. После того как все собрал, пьет несколько дней, поет песни. Потом у него загорается дом, а он вывел корову из сарая, убил ее, а потом уехал прочь.

История одной лошади

Как-то Савицкий забрал жеребца у Хлебникова, который командовал первым эскадроном. Хлебников был обижен на него, но когда Савицкий был уволен, то он попросил вернуть ему белого жеребца, и отправился к Савицкому. Но тот не захотел отдавать. Тогда он отправился к новому командиру штаба, но тот его выгнал. И Хлебников написал заявление, что партия не в состоянии возвратить ему имущество, после этого его демобилизуют, так как он имеет ранения.

Пан Аполек

Здесь рассказывается про богомаза Аполеке, который получил поручение сделать роспись новгородского костела. Он показал диплом и работы, поэтому ему и поручили. Но когда он закончил, что все были просто в недоумении, потому что в святых угадывались простые люди. Его прогнали и приняли другого живописца. Потом с ним знакомится Лютов и Аполек предлагает написать его портрет за баснословные деньги. К тому же рассказывает историю об Иисусе, а именно о его свадьбе на безродной девушке.

Гедали

Лютов встретил евреев, которые возле синагоги что – то продавали. Он вспоминает быть евреев. Он отправляется на базар, а там все лотки закрыты, кроме одного, лавки Гедали. Тут есть все, что только необходимо. Они некоторое время спорят о революции, потом Лютов спросил, возможно, ли купить еврейскую еду, на что Гедали ответил, что когда-то ее продавали рядом соседи, а теперь там только слезы.

Рабби

Лютов останавливается в одном из домов. Глава семьи рабби Моталэ Брацлавский. У него сын Илья, который похож на Спинозу, который служит за Красную Армию. Но в доме грусть и печаль. Хотя глава семейства призывает их к радости, потому что они живы. Утром он покинул этот дом и отправился на вокзал, где уже стоял поезд Первой Конной недописанная газета.

Книга целиком и полностью проникнута патриотизмом, реальностью жизни. Здесь автор показывает и духовную слепоту, и поиски правды. Герои и трагичны и смешны, главное, всегда не смотря ни на что оставаться человеком.

Читать краткое содержание Конармия Исаака Бабеля

В этом сборнике рассказов Бабель от лица своего героя-журналиста повествует о страшных событиях гражданской войны.

Еврейский журналист Лютов отправлен в ряды, соответственно, конной армии, которой руководит сам Будённый. Принимают бойцы журналиста не сразу... Слишком уж он отличается от этих смелых, оптимистичных, простых людей. Он тонкий и слабый, творческий пацифист, который абсолютно не приспособлен к трудным условиям фронта. Даже его очки вызывают смех.

Но от отчаяния и просто от голода Лютов "звереет", сам убивает гуся. Такой поступок впечатлил бойцов, они стали лучше относиться к этому "писарю".

Перед глазами журналиста проходят страшные события войны: страдания людей, разруха, голод, болезни... В таких условиях можно жить только одним днем. В итоге, журналист принимает все, как есть.

Братоубийственная война богата случаями, когда родственники встречаются на поле боя в разных армиях. И часто не просто убивают, а специально мучают. Лютов пытается понять эту жестокость. Иногда она необходима, как, например, в одном из рассказов, когда нужно добить раненого.

Все страдают: кто возмущается иконами, кто – тем, что креститься уже не на что. Об этом рассказ "Пан Аполек", герой которого рисует в виде святых своих соседей.

Один из рассказов сборника – в виде письма юноши, который просит мать ему еды отправить. Несколько рассказов посвящено главному для бойцов конармии – коням.

Известен рассказ о женщине, которая поехала в одном составе с бойцами, ведь у нее на руках грудной ребенок. Однако оказалось, что в свертке соль! Обманщицу убили.

В нескольких рассказах Лютов сравнивает свое счастливое детство с войной. Он бы хотел тоже "добрый интернационал", но теперь понял, что жестокость неизбежна.

Это роман о том, как наследник лорда, Гуинплан, был похищен людьми, которые уродовали детей и продавали их как шутов. Несмотря на свою ужасную внешность, юноше удалось найти свою любовь

О том, как менялось отношение Бабеля к конармейцам, можно судить по его дневнику. Поначалу он пытался найти в них черты нового, духовно возродившегося народа, но постепенно разочаровался, назвал бойцов «зверьём с принципами» и наградил их целым облаком нелестных ассоциаций: «барахольство, удальство, звериная жестокость, бархатные фуражки, изнасилования, чубы, бои, революция и сифилис». Казаки, присоединившиеся к Будённому, отличались особой жестокостью, а кроме того, должны были сами добывать себе лошадей, оружие и пропитание. Попадая в мирные поселения, они грабили, жгли дома и убивали любого, кто пытался оказать им сопротивление. При этом конармейцы у Бабеля — одновременно разбойники и герои, не лишённые своеобразных представлений о чести, которые отчасти компенсируют беспричинную жестокость. Михаил Вайскопф даже утверждает, что «под давлением цензуры и самоцензуры он неимоверно облагородил конармейцев» 6 Вайскопф М. Между огненных стен. Книга об Исааке Бабеле. М.: Книжники, 2017. C. 427. ⁠ .

Лучшей иллюстрацией к тому, кто такой бабелевский персонаж, служит рассказ «Соль», написанный в форме письма конармейца в газету («Дорогой товарищ редактор. Хочу описать вам за несознательность женщин, которые нам вредные»). Он рассказывает о том, как бойцы пускают в поезд женщину с грудным ребёнком и относятся к ней с непривычным уважением, как к собирательной фигуре матери, которая есть у каждого большевика. Однако выясняется, что женщина везёт не ребёнка, а контрабанду — мешок соли. Раскрыв обман, бойцы сбрасывают женщину с поезда и убивают из винтовки. Главный принцип конармейцев — революционная справедливость, понимаемая, конечно, по-своему. Всё, что несёт пользу революции, заслуживает жизни, но за пределами этой полезности человеческая личность и жизнь, в том числе и их собственная, ничего не стоит. Другая яркая иллюстрация представлений конармейцев о ценности человеческой жизни — «Письмо», в котором мальчик вперемешку с бытовыми подробностями и беспокойством о чесотке у коня рассказывает об убийстве своего отца-белогвардейца («...и Семён Тимофеич услали меня со двора, так что я не могу, любезная мама Евдокия Фёдоровна, описать вам за то, как кончали папашу, потому я был усланный со двора. <...> Остаюсь ваш любезный сын Василий Тимофеич Курдюков. Мамка, доглядайте до Стёпки, и бог вас не оставит»). Ещё один важный рассказ — «Смерть Долгушова», в котором Лютов не решается добить смертельно раненого бойца, хотя это необходимо, чтобы не оставить его на растерзание полякам: «Афонька… выстрелил Долгушову в рот. — Афоня, — сказал я с жалкой улыбкой и подъехал к казаку, — а я вот не смог. — Уйди, — ответил он, бледнея, — убью! Жалеете вы, очкастые, нашего брата, как кошка мышку...» Здесь Бабель явно противопоставляет гуманизм своего альтер эго конармейцам так, что становится ясно: разрушение системы ценностей, которое несёт революция, требует более глубокого анализа; ценности больше не универсальны — принципы оказываются важнее. «Экономическая справедливость» конармейцев отражена в рассказах о том, как они добывают себе коней: «На деревне стон стоит. Конница травит хлеб и меняет лошадей. Взамен приставших кляч кавалеристы забирают рабочую скотину. Бранить тут некого. Без лошади нет армии» («Начальник конзапаса»). В рассказе «История одной лошади» заодно можно увидеть и то, как бойцы понимают коммунизм: «Коммунистическая партия… основана, полагаю для радости и твёрдой правды без предела». Их представления о чести по-своему отражены в рассказе «Прищепа», в котором бежавший от белых боец вырезает всю деревню за то, что разграбили имущество в его доме, а потом сжигает и дом.