Главная Дерматология Ценность семьи будет только расти. Отстаивать права будут менее агрессивно, но более настойчиво

Ценность семьи будет только расти. Отстаивать права будут менее агрессивно, но более настойчиво

Российские обыватели в последнее время становятся грамотными в политических вопросах. Явка на выборы бьет рекорды, а оппозиционные взгляды открыто высказываются в блогах и комментариях в интернет-сообществах.

Политолог, повествующий о собственных взглядах на происходящее в стране и мире, без нагромождения сложных терминов, доступным, простым языком, несомненно, вызывает интерес со стороны общества. Не избежала этого обаятельная, прекрасно образованная и харизматичная Екатерина Шульман.

Детство и юность

Биография Екатерины Михайловны Шульман начинается 19 августа 1978 года в Советской Туле. В родном городе девочка окончила среднюю школу и лицей.

О детстве, родителях и семье Екатерины мало что известно, современная общественность больше интересуется политическими взглядами и профессиональной оценкой, которую дает женщина в лекциях и публикациях в блогах.

Если говорить о национальности, то Екатерина Михайловна - русская, девичья фамилия политолога - Заславская. Некоторые критики и злопыхатели обвиняют женщину в русофобстве, однако достаточных оснований полагать, что она предвзята и испытывает неприязнь к родной стране и народу, нет.

Пожалуй, основным доводом для подобных обвинений остается жизненный опыт политолога. После получения аттестата юная девушка несколько лет провела в Канаде, получая образование в колледже Торонто. Студентка досконально изучила английский язык и зарубежную культуру.

Вернувшись на Родину, начинающий специалист в 2001 году поступает в Российскую академию народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ - вуз, профилированный на подготовке кадров для институтов власти. Здесь Шульман получает диплом политолога, что определяет дальнейшую карьеру.

Карьера

Трудовую деятельность девушка начала в 1996 году в родной Туле, где состояла в штате Управления общей политики города. В провинции будущий лектор и политолог провела три года.

Перебравшись в столицу в 1999 году, Екатерина Михайловна становится помощником депутата. Кроме того, женщине посчастливилось занять должность эксперта Аналитического управления центрального аппарата Государственной Думы.

До 2006 года трудилась на благо аппарата российского законодательства, а в 2007 году сменила государственную службу на частную работу. До 2011 года Шульман является одним из руководителей консалтинговой компании PBN Company. В частном секторе Екатерина Михайловна продолжает изучать и давать экспертную оценку законодательства.

В 2013 году политолог защитила кандидатскую диссертацию на тему "Политические институты, процессы и технологии". Защита и получение кандидатской степени проходили в родной академии. Там же начинает преподавательскую деятельность, являясь доцентом кафедры института общественных наук. Шульман читает курс по публичной политике.

В том же году эксперт политических процессов приступает к публичной просветительской работе, публикуя статьи в Интернете и видеолекции на хостинге "Ютуб". Екатерина ведет колонки на сайтах проектов "Грани.ру" и "Colta.ru", публикуется в Ведомостях. В настоящее время Шульман - автор проекта "Сноб", ведет страницу в "Фейсбуке" и канал на "Ютубе".

Основное убеждение Екатерины Михайловны заключается в том, что Россия живет в гибридном политическом режиме, совмещая элементы демократии и авторитаризма. На данном тезисе основаны рассуждения политолога, получившие развитие в выступлениях и книгах, в частности в работах "Практическая политология. Пособие по контакту с реальностью", "Законотворчество как политический процесс".

Очень скоро грамотный специалист с беспристрастной увлекательной формой подачи сложного политологического материала, основанного сугубо на экспертном мнении, становится заметной персоной в интернет-среде.

Екатерина Шульман на радио "Эхо Москвы"

Женщину приглашают для интервью и дебатов в эфир радио "Эхо Москвы". Екатерина Шульман становилась специальным гостем популярной на "Эхе" программы "Особое мнение". В интервью политолог дала подробную оценку и высказала мнение о реновации жилья в Москве. В эфире радиостанции совместно с журналистом Майклом Наки Екатерина ведет авторскую еженедельную программу "Статус", транслируемую также на "Ютуб"-канале "Эха Москвы".

Политолог имеет и собственный канал на видеохостинге, где публикуются интервью и лекции, читаемые Екатериной Михайловной. К слову, выступления регулярно проходят в лекториях и неизменно собирают полные залы заинтересованной аудитории.

Диалог Алексея Венедиктова и Екатерины Шульман

Популярной у слушателей стала лекция о будущем семьи, частной собственности и государства. Взгляды политолога на обстановку в стране с учетом демографических особенностей, влияния феминизма получили положительный отклик среди блогеров в «Живом журнале».

Способ подачи материала - просто о сложном - привлекателен не только для политически грамотных слушателей, но и для обывателей. Этим, а также научно подкрепленным авторитетом автора объясняется популярность таких проектов Шульман, как "Азбука демократии".

Личная жизнь

Помимо просветительской и научной жизни, Екатерина совмещает таланты заботливой мамы и любящей жены.

Муж Екатерины Михайловны - Михаил Шульман - далек от политики и интернет-дебатов супруги. Филолог по образованию, мужчина является экспертом творчества . Однако совместной для семейной четы стала общественная борьба за справедливость.

Михаил занимал должность председателя ТСЖ, в которое входили и жители дома Шульманов. Один из соседей самовольно занял чердачную площадь, с чем председатель категорически не согласился. В конечном итоге противостояние вылилось в локальную войну и судебные тяжбы.

Вскоре несогласие стало принимать серьезный характер. Сначала пострадал автомобиль семьи, сгоревший в результате поджога. А в 2012 году в подъезде собственного дома борец за справедливость был жестоко избит бейсбольной битой. После нападения Михаил провел в больнице длительное время, супруга все время оставалась рядом и поддерживала мужа. События получили огласку после публикации фото и рассказа о случившемся в блоге Шульман.

Пара воспитывает троих детей - двух дочерей, Ольгу и Марию, и сына Юрия.

Екатерина Шульман сейчас

Екатерина Михайловна неизменно остается одним из главных экспертов в вопросах политического устройства России и мира. Программы с участием политолога с завидной регулярностью появляются в эфирах «свободных» СМИ.

Екатерина Шульман и Глеб Павловский

В 2017 году Шульман участвовала в проекте журнала "Дилетант", отвечая на вопросы в рамках "Дилетантских чтений". Освещены и темы гендерной революции, силы и бессмертия разума.

В 2018 году на канале "Дождь" совместно с Глебом Павловским Шульман комментировала прошедшую . О выборах высказывалась позиция политолога в программе "Эхо Москвы" - "2018-2024" - в проекте "Открытая библиотека", где женщина участвовала с Алексеем Венедиктовым.

Волнующий активистов вопрос о и его положении в России освещен Шульман в интервью "Инсайдеру". К слову, Екатерина Михайловна полагает, что Навальный - тот человек, который в силах изменить ситуацию с выборами, как минимум создав прецедент второго этапа голосования.

Мнение Шульман неизменно основано на беспристрастной статистике и анализе политических процессов. Несомненно, такой подход пользуется спросом у коллег и поклонников.

Проекты

Авторская программа "Статус"
Колонка в проекте "Сноб"
Колумнист газеты "Ведомости"
Канал Екатерины Шульман на видеохостинге "Ютуб"

Екатери́на Миха́йловна Шу́льман (до замужества - Засла́вская ; род. 19 августа 1978, Тула, СССР) - российский политолог, специалист по проблемам законотворчества. Кандидат политических наук, доцент. Колумнист газеты «Ведомости».

Считает, что в России установился «гибридный режим», одновременно обладающий признаками как авторитаризма, так и демократии

Биография

Цитаты Екатерины Шульман

На самом деле гибридный режим является имитационным в двух направлениях. Он не только симулирует демократию, которой нет, но и изображает диктатуру, которой в реальности не существует. Легко заметить, что демократический фасад сделан из папье-маше. Труднее понять, что сталинские усы тоже накладные. Екатерина Шульман «Практическая политология: пособие по контакту с реальностью»

[…] либеральный рай – не там, где правят либералы, а остальных гуманно усыпили хлороформом (вопреки распространенному представлению). Он там, где граждане как-то сами участвуют в своей жизни, а не только смотрят телевизор и производят разные восклицания по этому поводу. Телевизор – зло. Гражданское участие – благо. Go and get a life.

Все, что загнано в подполье, склонно радикализироваться, всякий, чьи интересы не учитываются обществом, через некоторое время сочтет соблюдение закона для себя необязательным. Лучшие лекарства от экстремизма – легализация и открытое политическое участие, а не выращивание «управляемой бомбы» вне поля общественного внимания.

Историческое время течет для всех.

Не стоит думать, что на наше мировоззрение влияет только то, с чем мы согласны.

Неокремлинология и ее пределы. Намеки тонкие на то, чего не ведает никто

Мнение Екатерины Шульман

Недавно информагентство Bloomberg опубликовало статью о том, что ближайшее окружение президента Путина сузилось до нескольких руководителей силовых структур, а прежние его друзья-бизнесмены отстранены от прямого общения с ним и от влияния на процесс принятия решений. Им не доверяют, объясняет агентство, потому что у них есть финансовые связи с Западом. На декабрьской пресс-конференции агентство Reuters задало российскому президенту вопрос, есть ли у него «план на случай дворцового переворота». Радио «Свобода» организует беседу экспертов с обсуждением возможного влияния на российскую внутреннюю политику «шестой колонны» — бывших «системных либералов».

Профессор Нью-Йоркского университета и один из лучших специалистов по российским спецслужбам и организованной преступности Марк Галеотти предлагает понятие «седьмая колонна»: это часть окружения президента, манифестом которой он считает программную статью Евгения Примакова, опубликованную недавно в «Российской газете». Галеотти считает, что если и существует внутренняя угроза режиму, то исходить она будет не от пятой колонны — оппозиционной общественности, и не от шестой — либералов-экономистов, а от седьмой, к которой он оптимистично причисляет «более рациональных силовиков», опасающихся разрастания конфликта со всем миром и ущерба, который может быть нанесен России в дальнейшем.

Эти люди, замечает Галеотти, не западники и не либералы, но они недовольны текущим положением вещей и направлением, в котором движется российская внешняя и внутренняя политика. Кто шагает в седьмой колонне, чье мнение предположительно выражает Евгений Примаков, говоря о необходимости сворачивать украинскую кампанию и проводить внутриполитические реформы? Профессор называет Сергея Шойгу, Владимира Колокольцева и Валерия Зорькина (который, строго говоря, не силовик, но уж точно не либерал). А кто в «списке узкого круга» от Bloomberg? Николай Патрушев, Александр Бортников, Михаил Фрадков и тот же Сергей Шойгу.

Возвращение старой доброй кремлинологии, расчетов влиятельности того или иного лица в зависимости от его положения ошую и одесную генсека на Мавзолее, а также наблюдений типа «кто хоронит, тот и наследует» — плохой признак. На научной шкале ниже этого жанра придворной политологии стоит только психологическое диагностирование первого лица по ТВ и попытки проникнуть в голову человека, которого вы никогда не видели, с целью понять, что он «на самом деле думает». Эксперты занимаются такими вещами не от хорошей жизни. При прочих равных специалист всегда предпочтет оперировать открытыми данными и проверяемыми сведениями. Но если политическая система становится все более закрытой и механизм принятия решений переносится из легального поля в область неформальных договоренностей и частных отношений — тогда расстановка на трибуне может оказаться наиболее ценной из всей доступной информации.

Политическая наука изучает и заговоры, и военные перевороты, и политические убийства. На богатом материале, представленном в последние 50 лет странами Африки и Латинской Америки, сделаны занимательные и практически ценные выводы (см., например, книгу профессора Военно-воздушного колледжа Алабамы Наунихала Сингха «Захват власти: стратегическая логика военных переворотов»).

Серьезный удар по позициям заговорщиков всего мира нанесло введенное в начале 1990-х гг. титулом 22 Кодекса США правило, по которому финансовая помощь стране, где законная власть смещена силовым путем, не оказывается, пока там не проведены общенациональные выборы. Той же нормы придерживается и ЕС. С тех пор заговорщики всего мира стараются как можно быстрее устроить в своей стране выборы — в том, разумеется, случае, если они зависят от иностранной помощи или рассчитывают на нее. Военные перевороты по классической схеме происходят чаще в бедных странах — богатые страны уже организовали у себя устойчивую демократию или решают вопросы престолонаследия мирно, в семейном кругу, на манер Саудовской Аравии. Нестабильность при передаче власти — удел режимов промежуточного типа.

Узнав о теме номера, вы сразу упомянули о сексуальной революции…

Поздние 1950-е и ранние 1960-е были невероятным временем, не до конца понятым. Особенно в России. Для нас это время накрылось крышкой гроба в семидесятых и слилось в единообразную советскую власть, а на самом деле это был, судя по всему, совсем отдельный период, мало похожий и на то, что было до, и на то, что наступило после. Художественные и документальные свидетельства того времени создают впечатление совсем другого общества и совсем другого сценария, по которому это общество могло бы развиваться, если бы не открытие нефтяных месторождений Восточной Сибири (как говорят экономисты), если бы не состав аппаратной коалиции, свергшей Хрущева (как считают кремленологи), если бы не Пражская весна и советская реакция на нее (как полагают поклонники «великой шахматной доски»). Но, какую причину ни выбирай, все равно удивительно читать, например, книжку Чуковского «Высокое искусство», где он рассуждает о точности перевода «Одного дня Ивана Денисовича» на английский язык или вполне доброжелательно анализирует — не просто упоминает! — набоковское переложение «Евгения Онегина». Это 1966 год, какая-то совсем другая советская власть.

В большой революции 1968 года меня занимает именно трансформация социальной нормы. С точки зрения Европы и США, 1968-й сформировал правящий класс западного мира второй половины XX века и первых десятилетий XXI-го. Люди, чья молодость пришлась на протесты 1968-го, стали партийными лидерами, премьерами, президентами. Эта система ценностей — обобщенно левая, правозащитная, либеральная — стала официальной религией западного мира, и ориентирована она была на свободы и права человека. Среди новых ценностей, утвержденных в качестве социально одобряемых, мейнстримных и (позже) фактически безальтернативных, была и ценность сексуальной свободы.

Был дан старт новому этапу эмансипации женщин, изменился взгляд на сексуальную сферу в целом. Раньше это была сфера долга, ограничений и опасности. После 1968-го — удовольствия и самовыражения.

«Нью-Йорк», из серии Women are Beautiful. Гарри Виногранд. 1968

До изобретения антибиотиков и контрацепции секс был зоной риска физического (болезнь, смерть при родах или абортах) и социального (потеря статуса, репутации, имущества). Мрачная атмосфера, которую традиционное и ранее индустриальное общество создавало вокруг сексуальности, вполне объяснима. Секс был завязан на репродукции, репродукция — на институт наследования, поэтому общество так фиксировалось именно на женской верности, а не на мужской. Как объяснял Бальзак со свойственной ему неприятной прямотой, «измена мужа не приносит в семью незаконных детей». Женские сексуальные трансгрессии жестко карались. Это очевидные вещи…

Пока мы на подступах к теме, давайте оговорим, что старая мораль все-таки кардинально изменилась не в 1968-м. Скорее, в эти новые социальные нормы окончательно оформились перемены предыдущих десятилетий.

Верно. Мы склонны воспринимать историю как движение поступательное. Шаг следует за шагом. Даже в контексте узкой темы нашего разговора. Кажется, изменения, которые произошли однажды, уже невозможно откатить назад. Если только Европу не захватят воинствующие исламисты. Или не произойдет что-то в духе «Рассказа служанки». Но давайте посмотрим на этическую трансформацию, которая оформилась в 1968-м. В Северной и Западной Европе и в Северной Америке произошел, — точнее будет сказать, окончательно наступил — второй демографический переход. В журнале о кино это, наверно, нужно пояснить: второй демографический переход — это снижение количества детей на одну женщину, повышение возраста вступления в брак и первых родов по мере увеличения продолжительности жизни и снижения материнской, детской и младенческой смертности. Это железный закон. Вне зависимости от религии, ментальности, национальности. Например, Великобритании для того, чтобы снизить среднее число детей на женщину с шести до трех, понадобилось девяносто пять лет, в Иране это произошло за десять, а в Китае — за одиннадцать. Неважно, мусульмане мы или христиане, и какие у нас в каких местах скрепы. Вы будете меньше и позже рожать и дольше жить, как только вас начнут чуть лучше кормить, мыть и лечить.

Я не социолог, не ученый, но вот мои эмпирические соображения: по сравнению с той жизнью, которую я еще хорошо помню или знаю по рассказам поколения родителей, место секса в жизни человека скукожилось до минимума. Это, конечно, точка зрения уже наблюдателя, а не участника — и в этом смысле она комически уязвима. Но, говоря не только об окружающей повседневности, но и о сегодняшнем искусстве, я бы позволила себе термин «асексуальность». Ну правда. Огромным содержанием жизни предыдущего поколения, особенно в понятной мне художественной среде, были романы. Отдельная тема, как влиял на это репрессивный социум и бессмысленность всякой социальной активности в 1970-1980-е. Но дело не только в этом. А в том еще, что сегодня зона сексуальной жизни вновь стала зоной риска.

Ваши эмпирические данные подтверждаются наукой. Когда начиналась эра политкорректности, кто-то над ней смеялся, кто-то ее приветствовал. Но постепенно она стала общеобязательной линией поведения, отступать от которой уже социально неприемлемо. Нужно постоянно думать, как не оскорбить ничьих чувств, особенно меньшинств…

…а в меньшинствах совокупно оказалось большинство…

…вот в том числе и поэтому новый кодекс поведения сильно ограничил свободу слова и самовыражения. Политкорректность изменила и публичное пространство, и сферу искусства.

Снимок без названия из серии Women are Beautiful. Гарри Виногранд. 1968

Недавно я подумала, что если бы Набоков сейчас написал «Лолиту», то никакой издатель, даже из подозрительной «Олимпии», к нему бы не пришел. А пришла бы полиция. Не как к порнографу, а как к педофилу. Потому что наше счастливое время перестало различать слово и деяние. У нас уже за репост сажают. В других местах, слава Богу, пока нет, но высказывание криминализировано везде. И хранение картинок приравнено к насилию. Легко представить, что будет криминализирован просмотр порнографии, хотя надеюсь, что мы до этого не доживем.

И да, секс вновь стал опасным. Не из-за заразных болезней, не потому что муж убьет оглоблей за взгляд на соседа через забор, а потому, что секс с незнакомым или малознакомым партнером грозит обвинением в насилии, харассменте, публичным скандалом, гибелью репутации. Этот риск пока, конечно, не про нас, не про нашу страну, но тотальная прозрачность наступает для всех, просто не все еще поняли, как к этому относиться и как в этих изменившихся обстоятельствах себя вести. Есть и другой сдерживающий фактор: люди стали чувствительнее и требовательнее к отношениям. Они ранимы и могут рассматривать близкий контакт как что-то, что может…

… нарушить твои границы… Это мое любимое.

Вот-вот: нарушить границы. И еще нанести травму.

Это второе мое любимое. Но, если я все правильно помню, суть этого самого «секса» и сопутствующих человеческих отношений как раз в «нарушении границ», иначе зачем он вообще нужен… А нарушение границ всегда травма.

Это одно из самых грустных моих размышлений о текущем моменте: культ душевного комфорта и благополучия выхолащивает искусство и человеческие отношения. Потому что все настоящее неизбежно травмирует так или иначе. И в искусстве, и в отношениях главным героем становится нарцисс, озабоченный собою любимым, своими границами.

Чтобы понять, как и почему это происходит, посмотрим, что говорят нам исследования о ценностях нового поколения. Тут нужен небольшой дисклеймер: в массовой культуре и популярной прессе все поколенческие различия очень преувеличены. Приписывать людям одинаковые ценности на основании того, что они родились в один год, немногим умнее, чем верить в гороскопы. Но ценности в обществе действительно меняются и меняются для всех. А наиболее ярко и манифестно это выражается в тех, кто помоложе, хотя изменения касаются не только их, но и старших тоже.

Итак, все практики взросления отодвинулись по срокам. Молодые люди позже начинают заниматься сексом, курить и употреблять алкоголь. Все это перестало быть ритуалом инициации, посвящения во взрослые. Это происходит во всех социумах, даже в таком относительно репрессивном и толерантном к насилию, как наш. Министр Скворцова тут рассказала нам недавно, что возраст детства будет продлен до тридцати лет. И она права — так и будет. Потому что если не происходит так, что занозил палец — заболел и умер, родил — заболел и умер, вышел погулять — подрался с соседом и умер, впрочем, и сосед тоже умер, — если этого не происходит, то, естественно, у вас наступит значимое увеличение продолжительности жизни. Значит, увеличивается возраст детства, обучения и обобщенно понимаемой юности. У нас уже и сейчас до двадцати лет все — младенцы и ребеночки, до тридцати — подростки, до сорока — молодые люди, только после сорока постепенно входят в разум (кому повезет).

Возвращаясь к нашей теме: секс для молодого поколения все менее сакрализован, ценность его снижается, он часто рассматривается как слишком хлопотное и рискованное занятие, где суматохи много, а удовольствие не гарантировано. Собственно, сексуальная разрядка не возводится на пьедестал: порнография и девайсы в широком ассортименте общедоступны, а употреблять целого живого человека для достижения ситуативного удовольствия — немножко расходно.

Надо заметить, что это не первый случай, когда поколение детей гораздо целомудреннее поколения отцов. Так уже было на заре эпохи, которую мы называем викторианской. Родители из восемнадцатого века: афеизм, просвещение, либертинаж, борьба с предрассужденьями… «Но эта важная забава достойна старых обезьян хваленых дедовских времян: ловласов обветшала слава»: их дети, романтические, религиозные, монархически настроенные, в белых воротничках и черных платьях, смотрят на своих пьяных и развратных родителей с ужасом и отвращением.

В чем главное отличие «поколения-68» от их нынешних ровесников? Я думаю, именно в системе ценностей. Тогда основой была свобода, сегодня — стабильность и благополучие. Причем благополучие скорее психологическое, нежели материальное.

«Поколение-68» — это поколение бэби-бумеров, родившееся после войны. Они пришли в мир, полный надежд, воодушевленный идеями прогресса, верящий в поступательное движение человечества к лучшему. Ценности не принадлежат поколению, ценности принадлежат обществу.

Что мы знаем о ценностях сегодняшнего молодого поколения? Его можно назвать консервативным, прогрессистское мышление самым молодым несвойственно, они, скорее, опасаются изменений. В благополучных странах это выражено ярче, чем в неблагополучных, поэтому у нас, например, более прогрессистская молодежь. Однако, согласно как российским, так и американским социологическим данным, молодежь достаточно конформна. Конфликт поколений не выражен. Раньше считалось, что базовая практика взросления — это несогласие со старшим. Пока ты не взбунтовался против отца, не повзрослеешь. Понятно, что потом ты вернешься, сам станешь родителем, и все повторится сначала, но этот разрыв должен случиться. А в поколениях после 1995 года рождения конфликт не фиксируется, — судя по всему, они не хотят разрыва. Возможно, разрыв, бунт — это тоже слишком хлопотно.

Те же исследования говорят нам, что у нового поколения предметом интереса является, скорее, еда, чем секс. Культ еды несет им свои опасности в виде избыточного веса и диабета второго типа, но тем не менее еда представляется гораздо более привлекательной и эротичной, чем секс. Еще один дисклеймер, потому что люди часто воспринимают все буквально. Говоришь о снижении сексуальной активности, а слышат: «молодежь перестанет заниматься сексом — мы все умрем». Никто не перестанет заниматься сексом, мы вообще не говорим о занятиях чем бы то ни было. Мы говорим о ценностях и социальных нормах. Десексуализация становится новой социальной нормой.

Мы можем наблюдать какие-то конкретные проявления, помимо наших эмпирических ощущений и статистики?

Да, пожалуйста: феминистский дискурс выступает против объективации женщин, то есть против использования женского тела или его изображения как объекта любования или иного применения, отделенного от личности женщины. В этом русле происходит осуждение откровенных изображений. Недавно был скандал, я читала в The Guardian : в Manchester Art Gallery молодая женщина-куратор убрала из экспозиции картину Уотерхауса «Гилас и нимфы», на которой изображено заросшее кувшинками болото, где девушки разной степени обнаженности заманивают какого-то невинного гражданина. Была инициирована дискуссия: давайте подумаем, на что мы смотрим, как тут женщины изображены, хорошо ли это? Конечно, сразу становится обидно за бедных прерафаэлитов — по этому темнику их травили и когда они это рисовали, и сейчас. Тогда их ругали за то, что они неприличное рисуют, возбуждают страсти: вредно для девочек. Сейчас — объективируют женщин, потакают культуре насилия: вредно для девочек и для мальчиков. Просто один в один.

«Гилас и нимфы». Джон Уильям Уотерхаус. 1896

Так называемая откровенная одежда тоже порицается. Видела большую кампанию по осуждению ролика, в котором рекламируют не то туфли на каблуках, не то какие-то обтягивающие штаны: девушка идет по городу, и прохожие выражают ей свое восхищение. «Чему вы радуетесь, — говорят критики, — ей там свистят вслед, а вы это поощряете? Предлагаете всем женщинам надевать такие штаны, чтобы на них так смотрели? К чему это нас ведет, товарищи?» А ведет это нас, товарищи, к тому, что изображения голых мужчин и женщин, а также одежда, которая оставляет открытыми какие-то части тела, могут быть в обозримом будущем фактически запрещены. То есть это не будет запрещено законом, но будет выдавлено из публичного пространства — норма изменится.

Тут есть и еще один важный аспект. Потребительскому капитализму сейчас необходимо принять в свои объятия огромную мусульманскую аудиторию. Феминисты и фундаменталисты действуют в одном направлении. Что такое объективация? Это ровно та самая причина, по которой в исламе запрещены изображения людей и животных. «Не создавай себе изображений и не пялься на них».

Думаю, второй мир, преимущественно исламский, будет имплантирован в первый. Из этого не следует, что нас всех завоюют исламисты. Нет, они будут поглощены тем же самым потребительским капитализмом, и для того, чтобы им там было удобно и комфортно, под них будут подстроены многие наши нормы и обычаи, тем более что это соответствует и феминистскому дискурсу тоже. Только кажется, что более далеких друг от друга систем ценностей не найти. Нужно лишь подобрать нужный ракурс, и все отлично сложится.

Что мы читаем в последних обзорах модных тенденций? Скромная одежда, modest fashion , закрытое тело, и чтобы еще на голове было что-то наверчено. Как это описывается? Как мода, которая empowers women , делает женщин сильнее и освобождает их.

Освобождает от чего? От прежней свободы. От отсутствующих лифчиков и коротких юбок имени 1968 года. Феминистский дискурс теперь нам говорит, что завоевания 1968-го — это была не свобода, это был обман. Обманули женщин, внушив им идею заниматься сексом и ничего за это не получать: старая добрая патриархальная культура просто зашла с тыла. Поэтому давайте мы всего этого делать не будем, одеваться в открытую одежду для корыстного мужского взгляда не будем, не дадим себя объективировать. Примерно такая логика.

Если из людей 1968 года был так надолго рекрутирован правящий класс, то получается, именно они и обеспечили этот «поворот кругом» от 1968 года, они были драйверами. Как так вышло?

1968 год — это время, когда религия прав и свобод человека становится главенствующей. Но именно она породила политкорректность. А политкорректность, в свою очередь, породила новую цензуру (назовем вещи своими именами). Я думаю, что какое-то новое викторианство у нас уже есть, мы его уже наблюдаем в реальности. Говорить, плохо это или хорошо, я не буду, потому что оценки — не мое дело. Однозначно хорошо, что уровень насилия снижается и будет снижаться.

А что однозначно плохо?

У Запада было почти полвека свободы творчества в том смысле, в каком ее понимали в ХХ столетии. И эти полвека заканчиваются.

Ольга Орлова: Политология как раздел философии, основанная Аристотелем в Античности, и политология как рефлексия актуальных событий - какая между ними связь? И чем настоящий ученый-политолог отличается от обычного политического спекулянта? Об этом по гамбургскому счету мы решили спросить доцента кафедры госуправления Института общественных наук РАНХиГС Екатерину Шульман.

Здравствуйте, Екатерина. Спасибо, что пришли к нам в программу.

Екатерина Шульман: Здравствуйте. Спасибо, что пригласили.

Екатерина Шульман - родилась в 1978 году в Туле. В 1999 году окончила Российскую академию государственной службы при президенте Российской Федерации. С 1996 по 1999 год работала специалистом в Управлении общей политики Администрации города Тулы. С 1999 по 2006 год работала в Государственной Думе, занимала должности помощника депутата, сотрудника аппарата фракции, эксперта Аналитического управления центрального аппарата. С 2007 по 2011 год была директором по исследованию законодательства консалтинговой компании PBN Company.

В 2013-м защитила кандидатскую диссертацию по теме "Политические условия и факторы трансформации законотворческого процесса в современной России". С 2014 года - преподаватель РАНХиГС, доцент кафедры государственного управления. Автор книг "Законотворчество как политический процесс", "Практическая политология: пособие по контакту с реальностью". Автор публикаций в российских, немецких и американских научных журналах. Колумнист изданий "Ведомости", Republic, New Times. Ведет авторскую программу на радиостанции "Эхо Москвы", посвященную прошлому и настоящему политической науки.

О.О.: Знаете, Екатерина, у нас первый раз в студии политолог. И это не удивительно. У нас же научно-популярная передача?

Е.Ш.: Да.

О.О.: Наша задача, научных журналистов, - доносить до зрителя сложные научные знания. А политологи вообще легко обходятся без нас. Не это ли является некоторым распространенным ироничным отношением к науке политологии?

Я процитирую одну из ваших коллег. Мадина Шахбиева, сотрудник Института общественных наук ИНИОН: "Из всех наук о человеке и обществе самой лишней я считаю политологию. Один из редких случаев, когда теория расходится с практикой. Как наука она не дает знания, позволяющие сделать прогноз и остановить хотя бы один политический конфликт. Самое многое, что она может - это обсуждать постфактум".

Е.Ш.: Это действительно распространенное мнение, часто приходится его слышать. Все это довольно грустно, но в общем понятно, обусловлено объективными причинами.

Во-первых, все науки об обществе в нашей стране несут на себе тяжкую печать советской власти. Понятно, что именно в этой сфере изоляция советской науки от науки мировой была максимальной, никаких контактов быть не могло. Наука была тяжко идеологизирована и, в общем, занималась оправданием существующего порядка вещей. Поэтому довольно больше количество людей, которые после 91-го года стали называть себя политологами, были в "девичестве" марксистко-ленинскими философами.

О.О.: Идеологами.

Е.Ш.: Идеологами, партработниками.

О.О.: Пропагандистами.

Е.Ш.: Совершенно верно. Политагитаторами. И свои нравы, свои представления о прекрасном, свое целеполагание они перенесли в то, что они начали называть политической наукой. Это, конечно, все в высшей степени печально. Под этим есть еще более базовый спор "физиков" и "лириков". Представители точных наук вообще не любят представителей наук, как им кажется, менее точных, то есть тех, которые не основаны на расчетах. Поэтому можно услышать, что и филология не наука…

О.О.: История не наука.

Е.Ш.: "История не наука, потому что она дескриптивная". "Психология не наука, потому что это вообще треп один". Это все понятно. Хардкорные медики не любят психологов. Лингвисты, пользующиеся математическими моделями, не любят филологов.

О.О.: Не любят литературоведов.

Е.Ш.: Да, называя их литературоведами. "И это вообще неизвестно что, это для школы, "Что хотел сказать автор?", - разговоры на таком уровне. Понятно. Политологов не любит тоже много кто. Не любят, например, экономисты, которые говорят: "У нас-то расчеты, подсчеты и опять же модели, много-много цифр и красивые графики. А у вас что? А у вас какие-то сплетни и рассуждения о том, какой начальник что подумал".

О.О.: Вот. Давайте мы сейчас об этом подробнее поговорим. Есть обязательно такая тема в научной журналистике - это рассказать, как отличить… журналистам объяснить, как отличить настоящего сварщика от ненастоящего, настоящего ученого от лжеученого.

Е.Ш.: "Ученый здорового человека" и "ученый курильщика" - вот две картинки.

О.О.: Да. И есть целый ряд "народных примет", по которым ты объясняешь студентам: "Смотри, вот есть такие признаки, такие. У лжеученого - такие, такие, такие". И, как правило, мы в основном находимся в поле естественных наук, точных наук и, скажем, историков, лингвистов, гуманитариев. Но никогда я не слышала ни одного научного журналиста, который бы рассказывал о том, как отличить настоящего политолога от ненастоящего, от комментатора.

Е.Ш.: Давайте попробуем все-таки это понять.

О.О.: И давайте вы поделитесь этим сакральным знанием. Ряд "народных примет", по которым не только журналист, но и обычный зритель, слушатель, когда он включает радио или смотрит телевизор, чтобы у него вдруг что-то там щелкнуло - и он уже мог что-то понять, с кем он сейчас имеет дело.

Е.Ш.: Смотрите, ряд признаков можно указать. Все-таки вернусь к нашей большой проблеме с терминологией. По-английски есть political scientist и есть political analyst или commentator, или кто-то еще в этом роде, expert. У нас это все называется политологами. И огромное количество народу называют себя политологами, потому что они говорят публично о политике. И это, конечно, ученым очень обидно такое слышать. Хотелось бы какого-то терминологического разделения, но русский язык нам этого делать не позволяет.

Поэтому какой базовый водораздел хочется провести? Есть люди, занимающиеся наукой. Политическая наука - это наука, одна из наук об обществе, такая же, как социология, такая же, как антропология, как культурология. Экономика находится на стыке некотором, но тоже все это науки, изучающие общество и поведение людей в обществе.

Соответственно, для того чтобы называться политологом в этом смысле, необходимо иметь базовое образование и хорошо бы ученую степень. Но в нашей ситуации это тоже не может быть каким-то окончательным признаком, потому что много кто получает много какие дипломы, а кто-то их в переходе купил - и поди проверь. А уж с учеными степенями (с особенной грустью говорю) у нас, конечно, беда. Тем не менее, вот несколько базовых признаков, по которым можно отличить "политолога здорового человека" от "политолога курильщика".

Образование все-таки должно быть. Ученая степень - хорошо бы, чтобы была. При этом, например, если человек кандидат и доктор, то хорошо, если у него кандидатская и докторская как-то связаны между собой тематически, а не, например, тут он защищался, я не знаю, по партийности, а дальше он защищается по антиколониальной борьбе в Африке. Ну, как-то это подозрительно.

Хорошо, когда есть какая-то консеквентность, продленность. Хорошо, когда человек относится к некой большой научной институции - это, в общем, базово лучший признак, чем если он директор института имени себя. Потому что, как вы понимаете, у нас все нынче являются председателями фондов какой-нибудь глобализации и демократизации, или наоборот - скреп…

О.О.: Или "директор стратегического прогнозирования…", и дальше - чего-то, прогнозирования чего-то.

Е.Ш.: Да. Если человек работает в рамках большой структуры, такой как, например, Высшая школа экономики, то это хороший признак сам по себе. Если человек имеет публикации, в том числе публикации в западной научной прессе, - это тоже важно. Это вы не узнаете, пока вы не будете его гуглить и смотреть в "Википедии", вы не определите это на слух.

О.О.: Да, это скорее все-таки знание журналиста. То есть журналист может его "пробить", есть ли у него публикация.

Е.Ш.: Проверить.

О.О.: А зритель, скорее, конечно, этого делать не будет.

Е.Ш.: Зритель не будет этого делать. Журналист это сделать, мне кажется, обязан. Он может посмотреть и индекс цитируемости. Он может посмотреть и последние публикации. Он может посмотреть, где человек читает лекции, и читает ли он, потому что ученые стремятся, в общем, преподавать. Внутри люди знают все, кто чего стоит. Но человеку снаружи, даже если он научный журналист, довольно трудно докопаться до этой подлинной репутации.

О.О.: Смотрите, тут про репутацию. Не так давно Алексей Навальный заявил, что у нас вообще в стране всего три политолога, включая вас…

Е.Ш.: Четыре

Е.Ш.: Это как-то грустно мало. Те люди, которых он назвал… Опять же я не говорю сейчас о себе. Те остальные трое, которых он назвал, - в высшей степени достойные люди. Из перечисленных четырех двое работают в России - это Кынев и я. Голосов и Гельман находятся вне России. Ну, на самом деле не так уж плохо: стакан наполовину полон, наполовину пуст. Кынев пишет очень много, пишет книги выпускает большие статьи.

О.О.: Публицистика.

Е.Ш.: В том числе и публицистика. На самом деле все перечисленные люди выступают в прессе. Гельман не так сильно это любит, он вот такой академический человек, он много преподает. Голосов пишет, я пишу, Кынев пишет. Мы все даем интервью, мы даем комментарии по текущим вопросам.

То есть тут тоже сказать, что есть какие-то настоящие политологи, которые скрываются в земле египетской, в пещере, и там предаются аскезе и академизму - это неправда. Люди стремятся высказываться. Когда их спрашивают, они отвечают на вопросы. Ограничивается ли этими людьми весь круг достойных политологов в России? Нет конечно. Вообще, вопреки тому, что можно подумать, на уровне именно научном у нас происходит некоторое возрождение и ренессанс. Это абсолютно объективно обусловлено. Когда я вам скажу, вы поймете, почему это происходит.

Во-первых, не было бы счастья, да несчастье помогло. Кому война, а кому мать родна. За последние 5-6 лет рост интереса к России вызвал возрождение и усиление тех программ Russian studies, которые имеются в западных университетах.

О.О.: То есть мы так ярко выступили на международной арене, что про нас вспомнили и все нами заинтересовались?

Е.Ш.: Был всплеск интереса в 90-е годы. Потом был спад - из русских курсов, русских отделений поуходило некоторое количество студентов, а стали заниматься чем-то, что казалось тогда более перспективным: Латинской американской, например, или Юго-Восточной Азией, или Северной Африкой, Ближним Востоком. С начала 2010-х - и особенно, конечно, после 2011-2012 года - интерес вернулся.

Еще раз повторю, буквально: кому война, а кому мать родна. Любой добросовестный политолог будет заниматься компаративистикой. Он будет сравнивать политические режимы похожего типа, находящиеся в разных концах света.

Вот вам, кстати, признак, который почти никогда не обманывает: если человек проводит исторические аналогии и не проводит аналогий, так сказать, географических, то это с большой долей вероятности шарлатан. Если он говорит: "У нас тут все, как при Иване Грозном. Вот при Иване Грозном, знаете, была опричнина, а тут у нас сейчас, я не знаю, засилье силовиков". Или наоборот: "Как вот было, - не знаю, опять же, - при Иване Грозном: Запад нас обманывал. И сейчас он нас обманывает". Это типичные шарлатанские разговоры.

Если человек сравнивает, например, латиноамериканские политические режимы с нашим, восточноазиатские политические режимы с нашим, если он приводит примеры из недавней истории… Понимаете, наша политическая наука имеет дело, еще раз, с настоящим, ближайшим будущим и ближайшим прошлым, поэтому для нас на 300 лет назад уходить - это, в общем, терять фокус.

О.О.: А скажите, является ли тот факт, что перед нами политолог, который продвигает те или иные конспирологические теории, когда что-то пытаются объяснить с точки зрения заговора против России или заговора против еще каких-то стран, против режима и так далее, - является ли этот факт какой-то приметой для нас? То есть "политолог курильщика" и "политолог здорового человека" - как они относятся между собой к конспирологическим теориям, используют ли они это?

Е.Ш.: Вообще, "политолог курильщика" отличается пристрастием к простым объяснениям, он вообще стремится объяснить все. Хотите взбесить специалиста в любой сфере знаний? Скажите ему слово "просто". Вот человек говорит: "Да все просто! Это они просто нас ненавидят". Или: "Это просто у нас президент плохой, надо его прогнать. Когда будет хороший президент, все будет хорошо".

Простота - это признак убогого мышления. Ничего не просто. Наша наука изучает крайне сложные системы и крайне сложные процессы, как и любая наука об обществе. Человеческий мозг сложнее всего во Вселенной. А социум - это констелляция мозгов, вступающих во взаимодействие друг с другом. Ничего сложнее этого не бывает. Поэтому простые объяснения, простые сюжеты…

О.О.: А конспирологические объяснения, теории заговора - они всегда простые?

Е.Ш.: Что такое конспирология? Конспирология - это минус мышление, это отрицательная рациональность. С одной стороны, она обладает признаками рациональности. Научная картина мира из чего складывается? Мы берем бесконечное множество фактов, выделяем из них главные, откидываем то, что нам кажется второстепенным, и выстраиваем некую последовательность. Вот у нас есть научная картина мира, которая достаточно гармонична.

Конспирология вроде бы делает то же самое: она тоже берет какие-то факты (часть придумывает, но какие-то и берет), откидывает все остальное как незначимое и выстраивает из этого свой сюжет. Их сюжет, сюжет конспирологов - он всегда прост и линеен. В нем всегда есть дихотомия зла и добра, которые борются между собой.

Еще один признак "политолога курильщика" - это, конечно, раздача оценок. Если вам рассказывают, что вот это однозначно плохо, а вот это однозначно хорошо, если вообще говорящий как-то очень сильно уверен в том, что он вам сейчас выставил эти полюса, и сейчас он вам расскажет, как отличить добро от зла, - это не очень хороший признак.

Хороший признак - это человек, который говорит: "если я не ошибаюсь", "я вряд ли ошибусь, если скажу, что…", "наука не пришла к единому мнению", "мы не знаем", "это вне сферы моей компетенции". Это хорошие признаки. И даже такие слова-маркеры, как "чтобы не соврать", "если память меня не подводит". Очень плохой признак, когда человек говорит: "Сейчас я вам правду скажу". Или так: "Давайте честно, давайте прямо". Вот это значит, что сейчас вам будут врать. Это не только к политологии относится, а это вообще психологи нам говорят. И это те признаки, которые не обманывают.

О.О.: "Я вам даже врать не буду", - есть и такое выражение.

Е.Ш.: Хотя казалось бы, да? "Как бы я сейчас мог прекрасно наврать, но не буду". Вот "если честно" - берегитесь такого рода словоформ, они достаточно красноречивы.

Еще одно свойство конспирологии - то, что делает ее такой привлекательной и одновременно такой вредной - это то, что она снимает ответственность с человека. Конспирологическое мышление построено на разделении мира на демиургов и массу. Есть тайное правительство, есть тайная организация: спецслужбы, масоны, иллюминаты, Бильдербергский клуб, опять же Ротшильды и рептилоиды (куда без них?), евреи, чекисты, неважно. Они управляют. У них есть план, они этот план претворяют в жизнь.

От поклонников конспирологии мы часто слышим фразы, типа: "Не дайте себя использовать". А как не дать себя использовать? А ничего не делать. Конспирология снимает ответственность с человека за его жизнь и за окружающее его пространство. Конспирология обесценивает любую деятельность, потому что она либо бессмысленна, потому что есть могучие силы, против которых не попрешь, либо она встроена в план этих могучих сил, и что бы вы ни делали, как бы вы ни барахтались, вы способствуете реализации того сценария, который задумал рептилоид. То есть опять все бесполезно.

Таким образом, конспирологическая теория, давая вам это ложное чувство привычности и безопасности, она продуцирует в вас пассивность. Выученная беспомощность - это, к сожалению, психологический факт. И для граждан, переживших тоталитарный опыт и продолжающих переживать опыт авторитарный, это вполне себе реальность. Все знают, что такое выученная беспомощность, да? Когда собачку бьют током при любой попытке куда-нибудь попрыгать, а потом уже и забора нет, и прыгать можно, и ничто не удерживает ее в том месте, где ее бьют током…

О.О.: Но она не прыгает.

Е.Ш.: Она уже не прыгает. Это очень печально. Человек лучше собаки. Он в состоянии осмыслить свой опыт. Он в состоянии увидеть, что забора уже нет. Он в состоянии понять, в какой ситуации его прыжки, лай и кусание могут улучшить его жизнь. Но для этого ему нужно, конечно, выкинуть из головы представление о том, чтобы есть какие-то большие люди и есть какие-то малые люди. Нет ни карликов, ни великанов. Нет, вас в детстве обманули! Все люди приблизительно одного размера. Не все люди обладают равными ресурсами, но в пределах своей индивидуальной судьбы каждый человек может сделать много чего, особенно если он объединяется с другими людьми и действует совместно.

О.О.: Давайте возьмем несколько фактов из нашей актуальной политической повестки дня. И, может быть, вы попробуете показать, как комментарии настоящего политолога… "здорового политолога" и "политолога курильщика" выглядели бы в этом случае.

Повестка дня в научном сообществе - это диссертация с Мединским. Давайте подумаем. Владимира Мединского, министра культуры, его сначала экспертная комиссия ВАК решила, постановила все-таки лишить докторской степени, а теперь президиум ВАК оставил эту докторскую степень. Как это можно комментировать с двух точек зрения, если вы покажете?

Вторая вещь (сейчас сразу скажу) - это про Ксению Собчак, ее желание баллотироваться в президенты. Ее пока не зарегистрировали, но она уже хочет. Все-таки шанс такой есть.

Е.Ш.: Новости, которые просят прокомментировать, вообще хорошо разделяются все на три типа. Первое - это новость "дурак сказал глупость". "Дурак сказал глупость. Прокомментируйте, пожалуйста". А что тут комментировать? Непонятно. Второй тип новостей, по которым у тебя просят комментариев: "В связи со снижением доходов стало меньше денег. Прокомментируйте, пожалуйста". На это я обычно говорю: "Знаете, я не экономист". Ну и третье - новости погоды. "Выпавший снег оказался холодным. Каковы ваши комментарии?" Что тут комментировать - вообще на самом деле малопонятно.

При этом хочется, как товарищу Полыхаеву из "Золотого теленка", завести себе большую резиновую печать, даже три резиновые печати, на которых будут три универсальные комментария. Первое: "Это не имеет значения". Второе: "Не об этом надо думать". И третье: "Ничего такого не случится". Это ответ на комментарии, типа: "А правда, что… А вот как вы думаете, действительно ли скоро закроют все границы и у всех отберут паспорта?" Вот три: "Это не важно", "Думать надо не о том" и "Ничего этого не будет". Три универсальные комментария, которыми хочется ограничить все свои публичные появления.

Тем не менее, говоря о том, о чем говорите вы, смотрите. Каковы плохие признаки плохого комментатора? Он циклится на личностях. Он называет вам много фамилий. Он хвастается инсайдом. "Известно, что усиление группы Школова приводит к ослаблению группы Золотова", - и смотрит на вас загадочно. "Я точно знаю, что…".

Инсайд - некоторое проклятие нашей вообще политической среды. Сейчас меня очень радует, что оно размывается всеобщей информационной прозрачностью, Telegram-каналами, анонимными и псевдоанонимными, поскольку уже даже это не утечки, а уже это просто транспарентность, то есть все разговаривают со всеми и все рассказывают обо всем. И ценность этого инсайда очень сильно подвергается инфляции.

Третье - не просто ваш комментатор циклится на личностях, а он влезает в головы других людей и говорит: "Для нее это важно, потому что…", "Он хочет вот этого", "Наш президент вообще любит что-нибудь такое или не любит", "Вы же знаете, что он никогда что-нибудь…" или "Он всегда - да". То есть он вам рассказывает о каких-то психологических особенностях человека, которого он вообще знать не знает.

Что на самом деле, если в каком-то событии есть предмет для комментария, что может стать содержанием этого комментария? Не личности, а институты. Не новости, а процессы. Если вам говорят, рассказывая о каком-то явлении, о том же Мединском, говорят вам о том, почему у нас начальники стали все остепененными, как изменилась эта ситуация за последние годы и изменится ли она в ближайшее время, или не обязательно…

О.О.: Что означает то, что экспертный совет постановил лишить…

Е.Ш.: Что такое экспертный совет внутри ВАК, что такое президиум ВАК и как они соотносятся друг с другом. Вам должны рассказывать о какой-то институции: о ВАК, о научном сообществе, о Министерстве культуры, об экспертной комиссии, о президиуме, опять же в каких отношениях они между собой.

О.О.: О Министерстве науки и образования.

Е.Ш.: О Министерстве образования и науки. Вам должны дать хотя бы краткий какой-то исторический экскурс, только не уходящий опять же к Ивану Грозному, а в ближайшее прошлое. Вам должны привести какие-то другие примеры, как вот бывало: кого из начальников лишали степени, кто добровольно отказался. Были такие случаи? Были такие случаи. "Прокомментируйте, пожалуйста" - это не вопрос. Вам не нужно мое отношение. Вам не нужна моя эмоциональная оценка.

О.О.: "Мне нужно ваше знание".

Е.Ш.: Да, вам нужно мое знание. Поэтому вы спрашиваете: "А почему так? А что будет из этого? А ее зарегистрируют или нет? - если мы возвращаемся к Ксении Собчак. - Или не зарегистрируют? А вообще звезды шоу-бизнеса участвуют в выборах? И к чему это приводит? А это похоже на Трампа или это не похоже на Трампа?"

И дальше эксперт начинает вам долго и скучно говорить: "Нет, это не похоже на Трампа, потому что Трамп баллотировался в рамках двухпартийной системы, прошел праймериз в своей партии. А после этого уже их система выборов сводит двух кандидатов, не допуская никаких иных третьих и четвертых альтернатив. Соответственно, там совершенно другая динамика стекания голосов к этим двум фигурам. У нас нет ничего подобного, не бывает. Но тем не менее в странах с похожей избирательной системой медиафигуры тоже баллотируются с целью капитализировать свое имя, свой бренд как-то развить. Иногда они добиваются неожиданного успеха. Скажем, случай с Сильвио Берлускони - вот, казалось бы. Вот такое сходство, такое-то различие".

Компаративистика. Помним волшебное слово "компаративистика". Должно быть сравнение чего-то с чем-то. Вот это будет комментарий. Если вам говорят: "Да ну, это она просто, не знаю, пиарится", - и на этом все заканчивается, то это…

О.О.: "Она договорилась таким образом получить себе федеральный канал и вернуться в федеральный эфир".

Е.Ш.: Тоже версия. Вы знаете об этом? Вы присутствовали при этих договоренностях? Даже если это так, почему это важно? Те люди, которые будут наблюдать избирательную кампанию и, возможно, голосовать - им нет дела до того, кто получит какой федеральный канал. Зачем вы им это рассказываете? Расскажите им, каким образом они могут или не могут распорядиться своим голосом. Расскажите им, что такое, в принципе, бывало.

"Вот на прошлых выборах был Прохоров. Набрал он столько-то. Последствия это имело для него такие-то, для его избирателей - никаких. Поэтому логично предположить, что и тут последствия для кандидата будут такие-то и такие-то, если дело дойдет до регистрации и участия, что еще совершенно необязательно. А для избирателей - что они проголосовали, что не проголосовали - ничего не изменилось, потому что политическая повестка на следующие президентские сроки формируется иначе, а не по итогам избирательной кампании". Это будет некий сорт комментария.

Или другой сорт комментария: "Протестные настроения достаточно высоки. Раздражение и усталость от предсказуемых выборов, как показывают нам исследования, достигли некоего уровня, когда они могут вылиться в протестное голосование за эпатажного кандидата. Если эта цифра достигнет определенных порогов, таких-то и таких-то, то это будет некая реальность, с которой нельзя не считаться. Это окажет влияние на последующее поведение власти после выборов". Вот это пример экспертного комментария.

То есть мне всегда хочется, когда я читаю разные статьи публицистические, политологические, научные и околонаучные, мне всегда хочется, если бы я была преподавателем, дать такое задание: "А вот можешь ли ты, дорогой автор, переписать то же самое, только вычеркнуть все фамилии? Останется смысл в твоем сообщении? Если нет, то ты занимаешься сплетнями. Если да - значит, это и есть твое ядро, твоя научная… хорошо, не научная, а политико-философская идея".

О.О.: Итак, подведем итоги нашего сегодняшнего ликбеза. Мне кажется, он был очень полезен - и не только для журналистов, но вообще для любого телезрителя и слушателя, кто каждый день имеет счастье слушать политологов.

Е.Ш.: Опасайтесь простых прогнозов, линейных, основанных на продолжении сегодняшней тенденции вглубь: "Закручивают гайки? Значит, будут закручивать гайки и дальше, пока все не закрутят. Заасфальтировали полностью всю поляну? Значит, будут ее дальше асфальтировать вторым слоем". Это линейное мышление.

Упрощенные объяснения, вообще слова "все просто". Катастрофизм (это, пожалуй, разновидность простых и линейных прогнозов). Персонализация (о чем мы уже сказали). Конспирологические домики с надписью "Не вылезай - убьет!". Называние большого количества фамилий. Исторические аналогии, уходящие в туманные века. Презрение к компаративистике, то есть отрицание родства между сходными политическими режимами в разных концах мира. Отсутствие апелляции к данным. Фиксация на людях, а не на институтах и не на процессах. Вот плохие признаки плохого комментатора.

О.О.: Спасибо большое. У нас в программе была доцент кафедры госуправления Института общественных наук РАНХиГС Екатерина Шульман.

Как отличить настоящего ученого-политолога от политического спекулянта?