Шопенгауэр мир как воля и представление кратко. Артур шопенгауэр мир как воля и представление. Человек в мире

Артур Шопенгауэр (1788–1860) начал свою философскую деятельность в качестве приват-доцента Берлинского университета в 1820 году, причем его интересы до этого претерпели ряд метаморфоз.

Изучение естествознания, и в частности медицины, в Геттингенском университете вскоре сменилось глубоким увлечением философией Канта. В 1813–1814 годах в литературном салоне своей матери, в то время известной писательницы, он довольно тесно сблизился с И. В. Гёте, оказавшим на него большое, хотя и весьма противоречивое влияние. В том же 1813 году Шопенгауэр выступил с первым своим философским трактатом «О четверояком корне закона достаточного основания», в котором довольно резко разошелся со всей предшествующей философской традицией. В трактате, как в зародыше, предвосхищается почти вся его философия, изложенная вскоре в основном труде Шопенгауэра «Мир как воля и представление» (1818-й, издан в 1819 году).

Уже его ранние произведения отличает стиль изложения, сочетающий в себе духовидческие, пророческие интонации немецкого мистика Я. Бёме, и желчность, сарказм, мрачное остроумие, язвительность французского мыслителя Вольтера.

Лекции И. Г. Фихте, прослушанные А. Шопенгауэром в 1811 году, а также неудачное соперничество с лекционными курсами Гегеля навсегда оттолкнули философа от поприща «академического» философа, выработали в нем стойкую неприязнь к современности и ее проблемам. Отныне уединенная жизнь мыслителя становится жизненным стилем Шопенгауэра. Единственное крупное событие - бегство в 1831 году из Берлина во Франкфурт-на-Майне из-за эпидемии холеры, прошедшей по Германии и, в частности, ставшей причиной смерти Гегеля. Во Франкфурте Шопенгауэр дополняет и подробно интерпретирует основные идеи, изложенные в его труде «Мир как воля и представление», пишет сочинение, посвященное «воле в природе», а также сборники афоризмов, по-новому раскрывающих отдельные грани его учения. Много внимания он уделяет изучению буддийской философии, что сказалось на его этических представлениях.

Свое учение Шопенгауэр охарактеризовал как раскрытие тайны, которую до него не могли раскрыть другие мыслители. Разгадку тайны мира и того, что лежит в его основе, философ вынес в заглавие своего важнейшего труда «Мир как воля и представление» - все остальное, как и сам труд, он считал лишь комментарием, дополнением и уточнением этой основной идеи.

Отталкиваясь от кантовской идеи о примате практического разума, важнейшим компонентом которого была свободная, «автономная» воля, Шопенгауэр отстаивает примат воли по отношению к разуму, что означало по сути движение в антикантовском направлении. На этом пути он развил немало интересных и здравых идей относительно специфики волютивных (связанных с волей) и эмотивных (связанных с эмоциями) сторон человеческого духа, их роли в жизни людей. Критикуя рационалистическую философию за противоречащее реальной жизни превращение воли в простой придаток разума, Шопенгауэр доказывал, что воля, то есть мотивы, желания человека, побуждения к действию и сами процессы его совершения специфичны, относительно самостоятельны и в значительной степени определяют направленность и результаты разумного познания.

«Разум», как его понимала прежняя философия, Шопенгауэр объявлял фикцией. На место разума должна быть поставлена воля. Но чтобы воля могла «помериться силами» со «всемогущим» разумом, каким его сделали философы, Шопенгауэр, во-первых, представил волю независимой от контроля со стороны разума, превратил ее в «абсолютно свободное хотение», которое не имеет ни причин, ни оснований. Во-вторых, воля была им как бы опрокинута на мир, Вселенную: Шопенгауэр объявил, что человеческая воля родственна «неисповедимым силам» Вселенной, неким ее «волевым порывам». Итак, воля была превращена в первоначало и абсолют - мир стал «волей и представлением». «Мифология разума» уступила место «мифологии воли». Односторонностям рационализма были противопоставлены крайности волюнтаризма. Все многообразие окружающей действительности, все формы жизни выступили у Шопенгауэра как проявления субстанциальной воли, интуитивно, по аналогии с «познающим субъектом», переносимой из внутреннего мира на мир внешний. В человеке адекватным проявлением воли становятся его чувства, и прежде всего половое влечение, представляющее собой «настоящий фокус воли». В контексте вечно становящейся воли как воли к жизни интеллект, по Шопенгауэру, может выступать в следующих формах: как «интуиция», знающая волю; в форме слуги, «орудия» воли; в форме безвольного эстетического созерцания и, наконец, в форме сознательного противопоставления воле, борьбы с ней путем аскезы и квиетизма. Последнему аспекту, связанному с противодействием воле, посвящена этика Шопенгауэра, обосновывающая его теоретический и личностный пессимизм и мизантропию. Страдания невозможно устранить из жизни людей, поэтому освобождение от них он усматривает в аскезе, в отказе от тела как проявления воли и, наконец, в погружении индивидуальной воли в мировую, то есть превращении ее в небытие.

В шопенгауэровской философии индивид является центром самоинтерпретации, само познание носит своего рода антропологический характер, оно антропоморфно, движется от субъекта к объекту, всегда по аналогии с субъектом. Отсюда все категории противостоящего субъекту мира - пространство, время, причинность - интерпретируются философом, по сути, физиологически. Мир как представление - продукт активности мозга субъекта, не просто познающего, но прежде всего хотящего, водящего.

Оценивая трансцендентальный идеализм Канта, Шопенгауэр писал: «Кант вполне самостоятельно пришел к той истине, которую неутомимо повторял Платон, выражая ее чаще всего следующим образом: „Этот чувствам являющийся мир не имеет истинного бытия, а есть лишь вечное становление; он одновременно и существует и не существует, и познание его есть не столько познание, сколько призрачная мечта“» . Вовсе не случайно, что именно эта философия в середине XIX века нашла столь широкий резонанс именно в среде творческой интеллигенции. Последователями Шопенгауэра становятся и композитор Р. Вагнер, и базельский историк Я. Буркхардт, и особенно молодой профессор классической филологии, много времени потративший на изучение философии Платона и философии досократической Греции, - Ф. Ницше.

Окружающий мир - это мираж, фантом, порождение функционирующего рассудка - миф, который творится каждым индивидом под видом объективной реальности, спроецированной им вовне себя.

“Мир как воля и представление” (опубликовано в 1818, дополнялось в изданиях 1844 и 1859) -- сочинение Шопенгауэра. В предисловии автор поясняет, что материал работы излагается систематически, с целью облегчения его усвоения, но должен функционировать как целостный организм, т.е. как единая мысль. По мысли Шопенгауэра, “в зависимости от того, с какой стороны рассматривать эту единую мысль, она оказывается тем, что называли метафизикой, тем, что называли этикой, и тем, что называли эстетикой. И она в самом деле должна быть всем этим, если она действительно то, чем, как уже было указано, я ее считаю”. В отличие от архитектонической системы, предполагающей порядок, книга должна быть “единственной мыслью”. Как уверяет Шопенгауэр, она “должна сохранять полное единство. Если она, тем не менее, может быть для ясности усвоения разделена на части, то связь этих частей должна быть органической, т.е. такой, где каждая часть так же поддерживает целое, как целое поддерживает ее, где ни одна из частей не есть ни первая, ни последняя, где мысль в целом обретает посредством каждой части большую ясность и даже наименьшая часть не может быть вполне понята, если предварительно не понято целое”.

Ко второму изданию книги Шопенгауэр добавил в качестве нового введения приложение “Критика кантовской философии”, состоявшее из 49 глав, то есть по объему не уступающее основному тексту. Как пояснил Шопенгауэр, для того, чтобы понять его книгу, следует предварительно изучить три источника: сочинения Платона, Канта и индуистскую философию, изложенную в Упанишадах, -- произведении, которое, по его мысли, немцы “еще только открывают для себя”. Оно, по Шопенгауэру, представляет собой “наиболее реальное преимущество этого века над предыдущим, поскольку, по моему мнению, влияние литературы санскрита на наше время будет не менее глубоким, чем в XV веке было возрождение греческой литературы”. Первая книга “Мир как представление” начинается с утверждения: “Мир -- мое представление”. Шопенгауэр считает, что эта истина справедлива для всех живых существ, но лишь человек может привнести ее в сознание. Эта концепция мира как осознанного представления о мире есть, согласно тезису автора, отправная точка философского духа. Шопенгауэр полагает, что я могу быть уверен единственно только в том, что “не знаю ни Солнца, ни Земли, а знаю только глаз, который видит это Солнце, руку, которая осязает Землю…”. Иными словами, человек знает, что “окружающий его мир существует только как представление, т.е. по отношению к другому, к представляющему, который есть он сам”. Это представление о мире выражает все виды любого возможного и мыслимого в мире опыта. Речь идет о понятии более общем, чем понятия времени, пространства и причинности. С точки зрения Шопенгауэра, “…если каждая из этих форм, которые мы постигли как отдельные виды закона основания, имеет значение лишь для отдельного класса представлений, то, напротив, распадение на объект и субъект служит общей формой для всех этих классов, той формой, в которой вообще только возможно и мыслимо любое представление, каким бы оно ни было -- абстрактным или интуитивным, чистым или эмпирическим”. Согласно Шопенгауэру, “…все, существующее для познания, следовательно, весь этот мир, -- лишь объект по отношению к субъекту, созерцание созерцающего, одним словом, представление”. Этот закон относится не только к настоящему, но и к прошедшему и будущему. Познание проходит через взгляд, которым субъект смотрит на мир. Шопенгауэр формулирует вопрос: каков же этот субъект? По его версии, “то, что все познает и никем не познается, есть субъект. Он, следовательно, носитель мира, общее, всегда предпосылаемое условие всего являющегося, всякого объекта; ибо только для субъекта есть все, что есть. Таким субъектом каждый находит самого себя, но лишь поскольку он познает, а не поскольку он объект познания. Объект -- уже его тело, которое мы поэтому, с этой точки зрения, называем представлением. Ибо тело -- объект среди объектов и подчинено законам объектов, хотя оно -- непосредственный объект”. Как и всякий объект созерцания, тело действительно подчиняется формальным условиям мысли, времени и пространства. Это порождает множественность в представлениях: Шопенгауэр различает интуитивные представления, условиями которых являются время, пространство и причинность (интуитивный разум) и абстрактные представления, или понятия (рассудок). Общее у них то, что представление есть встреча субъекта и объекта. Для Шопенгауэра материя есть причинность, так же, как и закон опыта. В этом смысле всякая интуиция является интеллектуальной и “абсолютная истина состоит в прямой или непрямой связи с ней”. Шопенгауэр связывает свою философию с трансцендентальным идеализмом Канта, считая, что доводит его критику до логического завершения. Вторая книга “Мир как воля” открывается мыслью о том, что если я признаю, что мир есть мое представление, то следует признать и то, что “мир есть моя воля”. Воля открывается внутренним опытом моего тела, отличным от самого тела, которое есть лишь один из многих объектов представления. Мое тело, в котором я существую в мире, проявляется как тождественное мне, субъекту познания. Это расширенное толкование понятия воли предполагает, что она -- не только психологическое качество человека. Шопенгауэр пишет: “Каждый истинный акт его воли сразу же и неминуемо есть движение его тела; он не может действительно желать этот акт, не воспринимая одновременно, что этот акт являет себя как движение тела… Действие тела -- не что иное, как объективированный, т.е. вступивший в созерцание акт воли… Все тело -- не что иное, как объективированная, т.е. ставшая представлением, воля; воля -- познание тела a priori, a тело -- познание воли a posteriori”. Согласно схеме “М.какВ.иП.”, “познающий субъект именно благодаря этому особому отношению к собственному телу, которое вне этого отношения для него только представление, подобно всем другим, есть индивид”. Шопенгауэр настаивает на приоритете бессознательной воли перед сознательным интеллектом: “Воля есть сущность человека, а интеллект -- ее проявление”. Воля, определяемая рационально, есть не что иное, как высшая степень, расцвет воли, являющейся сущностью всех живых тел в лестнице животных тел, более того, ее следует признать сущностью даже сырой материи. Единая в самой себе, эта воля объективируется в природе, начиная от элементарной физической силы и кончая жизненной силой. Но в этом не следует видеть никакого плана, который свидетельствовал бы о божественном разуме: воля утверждается абсурдно, не имея ни причины, ни цели. Для Шопенгауэра вещь в себе остается непознаваемой: термин “воля”, обозначающий феномен, наиболее близко нам знакомый, позволяет лишь мыслить о ней в ее “объективности”. Но “воля как вещь в себе полностью отличается от своего явления и совершенно свободна от всех его форм, которые она принимает только в своем проявлении”. Или: “Воля там, где ее озаряет познание, всегда знает, чего она хочет теперь, чего она хочет здесь, но никогда не знает, чего она хочет вообще; каждый отдельный акт имеет цель, но общее воление ее не имеет.

Единственное самопознание воли в целом -- это представление в целом, весь созерцаемый мир. Он -- ее объектность, ее откровение, ее зеркало”. В третьей книге “О мире как представлении” Шопенгауэр констатирует, что различные проявления единой воли, степени ее объективации, природные силы, виды животных, человеческие индивидуальности следует отождествить с “идеями” Платона или “вещью в себе” Канта, рассматриваемыми как формы, находящиеся вне пространства и времени, а значит, независимые от принципов разума. Автор пишет: “Время, пространство и причинность -- такие свойства нашего интеллекта, в силу которых единое, собственно, имеющееся существо каждого рода, представляется нам множеством однородных, постоянно вновь возникающих и гибнущих существ в бесконечной последовательности.

Восприятие вещей посредством такого устройства нашего интеллекта и соответственно ему -- восприятие имманентное; напротив, то, которое осознает, как происходит это восприятие, -- трансцендентальное. Его достигают in abstracto посредством критики чистого разума, но в виде исключения оно может возникнуть и интуитивно”. Так, по мысли Шопенгауэра, происходит в эстетическом опыте. В этом виде опыта каждый человек способен подняться до незаинтересованного созерцания идей. Созерцание приостанавливает, по крайней мере временно, примат воли к жизни. Эстетическое наслаждение порождается упражнением способности к познанию, освобожденной от обслуживания воли и ставшей созерцанием чистого объекта чистым субъектом: “Возможный переход от обычного познания отдельных вещей к познанию идеи происходит внезапно, когда познание вырывается из служения воле, и субъект именно вследствие этого перестает быть только индивидуальным и есть теперь чистый, безвольный субъект познания, который уже не следит, согласно закону основания, за отношениями, а покоится и растворяется в устойчивом созерцании предстоящего объекта вне его связи с какими-либо другими объектами”. Позже Шопенгауэр отмечает: “Индивид как таковой познает только отдельные вещи; чистый субъект познания -- только идеи”. Познание в созерцании дает доступ к идеям, тогда как дискурсивное, или абстрактное, познание руководимо принципом разума.

Эти два вида познания диаметрально противоположны. Художник обладает исключительной способностью к созерцанию; его гений представляет собой своего рода избыток этой способности, родственной безумию. По убеждению Шопенгауэра, “…редко встречается соединение подлинной гениальности с преобладающей разумностью; напротив, гениальные индивиды часто подвержены сильным аффектам и действию неразумных страстей. Весьма энергичное воздействие созерцания настолько превосходит бесцветные понятия, что уже не они, а это воздействие влечет за собой поступки, которые именно поэтому и становятся неразумными. Они в разговоре думают не столько о человеке, с которым они беседуют, сколько о предмете беседы, который живо преподносится им. Гениальность и безумие имеют точку соприкосновения, в которой они близки друг другу и даже переходят друг в друга”. Гений освобождается от власти принципа разума. Он познает Идеи и сам становится, “познавая их, коррелятом идеи, следовательно, уже не индивидом, а чистым субъектом познания”. Но, добавляет Шопенгауэр, все люди способны пережить этот опыт, во всяком случае до определенной степени, “в противном случае они не смогли бы наслаждаться произведениями искусства”. Чувство прекрасного и возвышенного предполагает наличие этой способности. Гений идет дальше в познании этого рода, поскольку он способен, восприняв Идею, преобразовать ее, сделать видимой в своей работе: “Художественное произведение -- лишь средство облегчить познание идеи”. Художник познает уже не действительность, а лишь идею.

Он стремится воспроизвести в своем произведении лишь чистую идею. Он отличает ее от действительности: “Художник, который познал только идею, вне действительности, воспроизводит в своем творении чистую идею, выделяет ее из действительности, устраняя все мешающие этому случайности. Художник заставляет нас смотреть на мир его глазами. То, что его глаза таковы, что он познает сущность вещей вне всех их отношений, -- это дар, которым обладает гений, врожденная способность”. В эстетическом созерцании соединяются, таким образом, с одной стороны, познание объекта как идеи, а с другой -- сознание того, кто познает, то есть чистого познающего субъекта.

Когда человек руководствуется в жизни лишь волей, он испытывает потребности и желания, которые никогда не удовлетворяются. Но познание идеи -- это “как чистое созерцание, как способность раствориться в созерцании, потеряться в объекте, забыть об индивидуальности, как отказ от способа познания, следующего закону основания и постигающего только отношения… Субъект и объект уже находятся вне потока времени и всех других отношений”. Затем Шопенгауэр развивает эту концепцию, иллюстрируя ее примерами, взятыми из различных жанров искусств. Он показывает природу чувства возвышенного, а затем чувства прекрасного: “Называя предмет прекрасным, мы выражаем этим, что он -- объект нашего эстетического созерцания; это имеет двоякое значение; с одной стороны, что видение этого предмета делает нас объективными, т.е. что, созерцая его, мы сознаем себя уже не индивидом, а чистым, свободным от воли субъектом познания; с другой, -- что мы познаем в предмете не отдельную вещь, а идею”. Шопенгауэр рассматривает различные виды изящных искусств, показывая их специфические связи с эстетическим наслаждением: архитектуру, скульптуру, живопись. С его точки зрения, “объект искусства, изображение которого -- цель художника и познание которого, следовательно, должно предшествовать его творению, как зародыш и источник, есть идея”. И далее: “Идея вполне созерцательна и, хотя представляет бесконечное множество отдельных вещей, вполне определенна”. Хотя в поэзии, согласно Шопенгауэру, слова “непосредственно передают лишь абстрактные понятия, тем не менее очевидно намерение заставить слушателя созерцать в этих словах, представляющих понятия, идеи жизни”. Шопенгауэр ставит автобиографию выше грандиозных исторических эпопей, в которых не находится места описаниям психологии. Идею легче отразить в биографическом произведении.

Высшая форма поэзии -- трагедия как выражение человеческой судьбы. Музыка, по убеждению автора, имеет еще большее значение, поскольку она выражает не идеи, а непосредственно саму волю к жизни: “Музыка, обходя идеи и будучи независима также от явленного мира, полностью этот мир игнорирует… Музыка -- такая же непосредственная объективация и отражение всей воли, как и сам мир, как идеи, явление которых во множественности составляет мир отдельных вещей. Следовательно, музыка в отличие от других искусств -- отнюдь не отражение идей, а отражение самой воли, объектностъю которой служат и идеи…”. В книге четвертой “О мире как воле” излагается философия “практической жизни”. Но Шопенгауэр не выдвигает никакого нравственного императива: “Философия всегда носит теоретический характер, так как, каким бы ни был непосредственный предмет ее исследования, ей свойственно только рассматривать и изучать, а не предписывать… Добродетели не учат так же, как не учат гениальности. Для добродетели понятие столь же бесплодно, как для искусства, и может служить лишь орудием”. Шопенгауэр отличается определенным пессимизмом. В свете метафизики воли человеческий опыт открывает нам, что основу всякой жизни составляет страдание: “…Постоянное страдание есть существенное свойство жизни” или “Жизнь -- это море, полное рифов и водоворотов; человек в силу осторожности и благоразумия их избегает и все же знает, что, даже если ему благодаря своим энергии и умению удастся проскользнуть меж ними, он все равно будет постепенно продвигаться к великому, полному, неизбежному и непоправимому кораблекрушению; что он идет курсом по направлению к собственной гибели, к смерти”. Шопенгауэр приводит множество примеров страдания: тщетность желаний, без конца появляющихся вновь и вновь, скука как основное человеческое чувство. По мнению философа, на уровне индивида утверждение воли к жизни выражается, прежде всего, в эгоизме и несправедливости. Эгоизм, просвещенный разумом, может подняться над несправедливостью и создать государство и право.

Но понятие безусловного долга внутренне противоречиво, и добродетель может основываться лишь на созерцании идентичности воли во мне и в другом, на сострадании. Выйдя за рамки справедливости и сострадания и придя к наивысшему осознанию самой себя, воля самоуничтожается. Когда остается лишь знание, воля исчезает. Самоотрицание воли происходит не в акте самоубийства, -- в нем все еще проявляется воля к жизни, -- но в аскетизме. Единственным актом свободной воли может быть, согласно Шопенгауэру, лишь освобождение от мира явлений. Книга завершается размышлением о том состоянии, в котором человек доходит до полного отрицания собственной воли (экстаз, наслаждение, озарение, единение с Богом) и Идею которого невозможно передать другому: “То, что остается после полного устранения воли для всех тех, кто еще преисполнен ею, в самом деле ничто. Но и наоборот: для тех, чья воля обратилась и пришла к отрицанию себя, этот наш столь реальный мир со всеми его солнцами и млечными путями -- ничто”. В книге “М.какВ.иП.” Шопенгауэр сформулировал нетрадиционную философскую проблему, остающуюся актуальной и по сей день: вопрос о статусе и природе мира как объекта философской рефлексии.

Предисловие к первому изданию.

Три, предъявляемые к читателю этой книги требования, состоят в следующем:

1. прочесть книгу дважды, дабы яснее уловить главную идею и взаимосвязь всех частей.

До ознакомления с книгой прочесть введение к ней, написанное пятью годами ранее, “О четверояком корне достаточного основания”, дабы осознать, что этот закон есть основная форма, в которой всюду познаётся всегда обусловленный субъектом объект.

3. быть знакомым с главными произведениями Канта, служащими для этой книги исходным пунктом.

Предисловие ко второму изданию.

Следует обратиться к кантовским истокам и отвлечься от пустословной гегельянщины, которая заразила умы большинства профессоров философии.

Предисловие к третьему изданию.

Были сделаны добавления, общим числом 136 страниц.

Книга первая. МИР КАК ПРЕДСТАВЛЕНИЕ.

Первое размышление. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ, ПОДЧИНЁННОЕ ЗАКОНУ ОСНОВАНИЯ: ОБЪЕКТ ОПЫТА И НАУКИ. §§1-16

“Мир - моё представление”; - такова истина, которая имеет силу для каждого живого и познающего существа, хотя только человек может привести её в рефлективное, абстрактное сознание, тогда у него возникает философское мышление. Окружающий человека мир существует только как представление, то есть по отношению к другому, представляющему, который есть он сам. Эта априорная истина есть выражение всякого возможного и мыслимого опыта.

То, что всё познаёт и никем не познаётся есть субъект. Он есть общее, всегда предпосылаемое условие всего являющегося, всякого объекта, ибо только для субъекта есть всё, что есть. Таким субъектом каждый находит самого себя, поскольку он познаёт. Его тело - уже объект, хотя и первичный, непосредственный. Субъект никогда не пребывает в формах познания, во времени и пространстве, благодаря которым существует множественность, мы никогда его не познаем.

Итак, мир как представление имеет две существенные, неотделимые половины: объект (его форма - пространство и время, а посредством них - множественность) и субъект. Эти половины нераздельны для мысли, каждая из них обладает значением и бытием лишь посредством другой. Они непосредственно ограничивают друг друга, там где кончается объект, начинается субъект и наоборот.

Все наши представления делятся на интуитивные и абстрактные. Абстрактные представления - понятия, способность к их образованию - разум. Интуитивные представления образуются благодаря созерцанию, его формы - пространство, время и причинность. В отношении причинности могут находиться только объекты, но между субъектом и объектом не может существовать отношения причины к действию. Между субъектом и объектом нет вообще никакого отношения, они уже предшествуют в качестве первых условий всякому познанию. Поэтому спор о оеальности внешнего мира, спор между догматизмом и идеализмом, оказывается нелепым.

В этой первой книге мы рассматриваем всё лишь как представление, как объект для субъекта. Тело для нас - непосредственный объект, то представление, которое служит субъекту исходной точкой познания, доставляет ему первые данные. Но только рассудок делает возможным созерцание, ибо только для рассудка существует закон причинности, только он познаёт переход от действия к причине и от причины к действию. Рассудок имеет только одну функцию - непосредственное познание отношения причины к действию и созерцание, таким образом, действительного мира. Деятельность рассудка не рефлективна, он склонен обманываться видимостью (напр. палка, погружённая в воду, кажется согнутой), тогда на помощь ему приходит разум, который не созерцает, но знает. От непосредственного созерцания рассудка мы переходим к абстрактным дискурсивным понятиям разума, которые получают всё своё содержание только от созерцательного познания и в сооотнесении с ним. Способность к образованию абстрактных понятий, способность к рефлексии - единственное, что отличает человека от животных. Разум, как и рассудок, имеет одну функцию - образование понятия. Понятия можно только мыслить, но не созерцать, они не могут быть предметом опыта. Но они всё же находятся в необходимом отношении к созерцаниям, без которых они были бы ничем, это отношение составляет всю их сущность и бытие. Понятия поэтому уместно назвать представлениями представлений. Понятия могут быть абстрактными и конкретными в зависимости от непосредственности их отношения к созерцаниям. Абстрактные: добродетель, исследование, начало; конкретные: лошадь, камень, человек. (далее речь долго идёт о соотношении понятий с использованием кругов Эйлера).

Как же достигается достоверность, как обосновываются суждения? Совершенно чистое познание разума существует только в четырёх законах: тождества, противоречия, исключённого третьего и достаточного основания. Логика может считаться наукой чистого разума, во всех остальных науках разум получает содержание из созерцательных представлений. Знание - абстрактное сознание, фиксирование в понятиях разума того, что познано иным образом. Содержание наук - это отношение явлений мира друг к другу по закону основания. Выявление этого отношения называется объяснением. Именно то, что науки кладут в основу своих объяснений, составляет подлинную проблему философии, которая начинается там, где кончаются науки. Философия есть самое общее знание и её положения не могут быть выведены из другого, более общего знания. Философия должна быть абстрактным выражением сущности всего мира как в целом, так и во всех его частях.

Разум основывается на данных рассудка и имеет воспроизводящую и сохраняющую, а не самопорождающую природу, поэтому практический разум, в зависимости от воспринятой максимы, может соединяться как с добром, так и со злом. (страдание всегда возникает из несоответствия того, что мы требуем, и того, что нам даётся).

Книга вторая. МИР КАК ВОЛЯ.

Первое размышление. ОБЪЕКТИВАЦИЯ ВОЛИ. §§17-29.

Теперь нам особенно важно прояснить содержание созерцательного представления, без которого, как уже было выяснено, невозможно ни одно абстрактное понятие. Действительно ли мир есть не что иное как представление, не является ли он тогда призрачным миражом, недостойным нашего внимания, или же он ещё нечто другое помимо этого? Этот искомый смысл мира никогда не был бы достигнут, если бы исследователь был только познающим субъектом, но ведь он и сам коренится в этом мире в качестве индивида, то есть его познание полностью опосредовано его телом. Субъекту познания его тело дано двумя совершенно разными способами: прежде всего как представление в созерцании рассудка, как объект среди объектов, подчинённый их законам; но вместе с тем и иным образом - как воля. Каждый истинный акт его воли есть неминуемо и движение его тела - акт воли и действие тела - не два различных состояния, связанных отношением причины и действия, они одно и то же, только данное двумя различными способами: в созерцании для рассудка и непосредственным. Действие тела есть объективированный, то есть вступивший в созерцание, акт воли. Воление и действие различны только в рефлексии, в действительности они составляют одно. Знание, которое у меня есть о моей воле, неотделимо от знания о моём теле. Я познаю мою волю не как единство, а только в отдельных актах, действиях моего тела. Без тела я не могу представить себе мою волю. Знание о сущности и действиях нашего собственного тела является для нас ключом к пониманию сущности каждого явления в природе, поэтому мы признаём, что они также суть представления и, по своей внутренней сущности, воля. Никакой другой вид бытия или реальности мы не можем приписать телесному миру, ибо кроме воли и представления мы ничего не знаем.

Акты воли, проявляющиеся в действиях тела, имеют своё основание вне себя, в мотивах. Но эти мотивы определяют только то, что я хочу в это время, на этом месте, при этих обстоятельствах, но не то что я вообще хочу, то есть не определяют максиму воли. Поэтому воление не может быть объяснено из мотивов, они служат лишь поводом, по которому воля себя обнаруживает, сама же воля находится вне законов мотивации. Воля проявляется не только в продуманных действиях человека, в инстинктах живых существ, но и в слепой силе неживой природы, в космических законах; различие при этом заключается лишь в степени проявления и не касается самого проявляющегося. Вещь в себе - только воля, объектностью которой служит всякое представление. Воля не может стать объектом для субъекта, она совершенно свободна от своего явления, а соответственно и от пространства, времени и причинности. Воля безосновна, и этому не противоречит тот факт, что действия человека не свободны, ведь индивид есть не воля, а лишь явление воли и в качестве такового уже детерминирован. Воля не знает множества, она едина, поэтому множество вещей в пространстве и времени, которые в своей совокупности составляют объектность воли, её саму не затрагивает, она остаётся неделимой. Не может быть меньшая часть воли в камне и большая в человеке, так как отношение части и целого принадлежит исключительно пространству и теряет свой смысл как только мы отказываемся от этой формы созерцания.

Низшие ступени объективации воли - наиболее общие силы природы, являющие себя в материи, это твёрдость, текучесть, электричество, магнетизм и. т. п. На высших ступенях объективации воли мы обнаруживаем значительные проявления индивидуальности человеческих характеров. Мотивы определяют не характер человека, а лишь проявление его характера, действия, внешний облик его жизни, а не её внутреннее значение и содержание. (Почему один человек зол, а другой добр, не зависит от мотивов и внешнего воздействия и необъяснимо, но проявляет ли злой человек свою злобу в мелочных проделках или в угнетении целых народов - это зависит от обстоятельств).

Все проявления воли постоянно борются друг с другом, мы это можем обнаружить в материи как силу отталкивания и притяжения, в растительном и животном мире как постоянную борьбу между видами и отдельными особями, в человеческом сообществе как соперничество во всех его формах. Эта борьба не касается самой единой воли, а служит только способом объективации.

Познание, созерцательное и разумное, также относится к высшим ступеням объективации воли, выступает средством для сохранения индивида и рода. Воля там, где её озаряет познание, всегда знает, чего она хочет теперь, здесь, но никогда не знает, чего она хочет вообще; каждый отдельный акт имеет цель, но общее воление её не имеет. Единственное самопознание воли в целом - это представление в целом, весь созерцаемый мир.

Книга третья. О МИРЕ КАК ПРЕДСТАВЛЕНИИ.

Второе размышление. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ, НЕЗАВИСИМОЕ ОТ ЗАКОНА ОСНОВАНИЯ: ПЛАТОНОВСКАЯ ИДЕЯ: ОБЪЕКТ ИСКУССТВА.

§§30-52.

Кантовская вещь в себе и платоновская идея оказываются ни чем иным как волей, что показывает предыдущее рассмотрение. Время, пространство и причинность - такие свойства нашего интеллекта, в силу которых единое представляется нам множеством однородных, постоянно вновь возникающих и гибнущих существ в бесконечной последовательности. Поскольку мы в качестве индивидов не имеем другого познания, кроме подчинённого закону основания, а эта форма познания исключает познание идей, то к этой форме познания можно подняться лишь благодаря происходящему в субъекте изменению - субъект, познавая идею, уже не индивид. Этот переход от обычного познания отдельных вещей к познанию идеи возможен лишь в виде исключения, когда субъект перестаёт следить, согласно закону основания, за отношениями, а растворяется в устойчивом созерцании предстоящего объекта вне его связи с другими объектами. Когда мы отдаёмся всей мощью нашего духа созерцанию, то мы полностью теряемся в предмете созерцания, будь то пейзаж, дерево, скала, мы уже не можем отделить созерцающего от созерцания, они сливаются в единое целое. Познаётся уже не отдельная вещь как таковая, а идея, вечная форма, непосредственная объектность воли на данной ступени, а познающий уже не индивид, а чистый субъект познания. Это познание - искусство, творение гения. Оно воспроизводит постигнутые чистым созерцанием вечные идеи, существенное и постоянное во всех явлениях мира, в зависимости от материала, в котором оно это воспроизводит это избразительное искусство, поэзия или музыка. Искусство - способ созерцания вещей независимо от закона основания. Способность познавать независимо от закноа основания должна быть присуща всем обычным людям в различной степени, иначе мы не могли бы наслаждаться произведениями искусства, созданными избранными гениями. Преимущество гения состоит только в более высокой степени и большей длительности такого способа познания, что позволяет ему сохранить познанное в своём творении. Для подобного созерцания необходимо преобладание познания над волением, следует забыть о страдании, о неудовлетворённости, из которого только и происходит воление как стремление избавиться от страдания, и полностью раствориться в созерцании. Поэтому крайне значительна та доля, которая принадлежит в эстетическом наслаждении освобождению познания от служения воле, забвению своего Я как индивида и возвышению сознания до чистого и независимого субъекта познания. Подобное созерцание можно назвать возвышенным, противоположность ему - прелестное, наслаждение прекрасным как развлечением, удовлетворение стремления своей воли. (Напр. , натюрморты нидерландских художников, возбуждающие аппетит своим обманчивым сходством с настоящими фруктами).

Зодчество. Материя как таковая не может быть выражением идеи. Зодчество доводит до ясной созерцаемости некоторые из тех идей, которые представляют собой самые низкие ступени объектности воли, именно тяжесть, сцепление, косность, твёрдость и. т. п.

Живопись. Живопись изображает в своей созерцательности идею, в которой воля достигает высшей степени своей объективации. Степень созерцаемой идеи зависит от тематики живописи: изображение растений, животных и, наконец, человека, историческая живопись. Нельзя одобрить искусство, которое намеренно предназначено для выражения некоего понятия - аллегорию, ибо идея в искусстве должна непосредственно выражать себя, не нуждаясь в иных посредниках.

Поэзия. И её цель - открывать созерцание идей, хотя слова и передают лишь абстрактные понятия, тем не менее очевидно намерение заставить слушателя созерцать в этих словах идеи жизни, что возможно только при помощи его собственной фантазии. Совершенно особое вспомогательное свойство поэзии - ритм и рифма.

Музыка. Точка соприкосновения музыки с миром, который она изображает, таится очень глубоко. Музыка - такая же непосредственная объективация и отражение всей воли, как и сам мир, как идеи, явление которых во множественности составляет мир отдельных вещей. Музыка, в отличие от других искусств не отражение идей, а отражение самой воли, поэтому действие музыки значительно сильнее действия других искусств, они говорят только о тени, она же - о существе. Низкие тона гармони, бас, - низшие ступени объективации воли, неорганическая природа. Голоса, близкие к басу - растительное и животное царства. Верхний, ведущий мелодию голос - высшая ступень объективации воли - осмысленная жизнь человека.

Книга четвёртая. О МИРЕ КАК ВОЛЕ.

Второе размышление. ПРИ ДОСТИГНУТОМ САМОПОЗНАНИИ УТВЕРЖДЕНИЕ И ОТРИЦАНИЕ ВОЛИ К ЖИЗНИ. §§53-71.

В последней части нашего исследования речь пойдёт о человеческих поступках. Мы не будем говорить о безусловном долженствовании и о законе свободы, поскольку это явное противоречие - называть волю свободной и в то же время предписывать ей законы, по которым она должна желать. Мы стремимся лишь к тому, чтобы истолковать и объяснить чел. деятельность как раньше мы стремились истолковать другие явления мира.

В мире как представлении перед волей возникло зеркало, в котором она узнаёт себя со всё возрастающей степенью отчётливости и полноты, высшая из которых есть человек, но завершённое своё выражение его сущность получает лишь в связном ряде его действий, сознательное единение которых делает возможным разум. Жизнь есть объектность воли, неотделимая от неё, пока есть воля, будет и жизнь, и мир. Правда индивид возникает и гибнет, но индивид - только явление, подчинённое закону основания, жизнь же продолжается. Жизнь есть не что иное, как постоянное изменение материи прри прочной устойчивости формы: именно это и есть преходящесть индивидов при неизменности рода. Смерть - это сон, в котором индивидуальность забывается; всё остальное вновь пробуждается, вернее, остальное и не впадало в сон.

Форма проявления воли - лишь настоящее, но не будущее и прошлое, которые находятся только в познании. Каждый человек преходящ только как явление, а как вещь в себе, воля, безвременен, бесконечен. В смерти мы боимся не страданий, ибо они стоят по сю сторону смерти, а уничтожения индивидуальности.

Воля свободна; это понятие свободы негативно, ибо оно означает только отрицание необходимости. Здесь проявляется истинная диалектика: каждая вещь как объект, представление, несомненно необходима, но как воля она свободна. Как каждая вещь в природе имеет свои силы и качества, человек имеет свой характер, в соответствии с которым мотивы с необходимостью вызывают его поступки. Личность никогда не свободна, поскольку она имеет форму объекта и подчиняется закону основания. Решение собственной воли не детерминировано лишь для её зрителя, то есть для собственного интеллекта, для субъекта познания, само же по себе и объективно решение при каждом выборе детерминировано и необходимо. Поэтому познающему интеллекту лишь кажется, что при данном выборе возможны два противоположных решения; при данном характере и данных мотивах возможно лишь одно необходимое решение. При одинаковых обстоятельствах человек не может действовать так или иначе, ибо для этого должна измениться его воля.

Жизнь по существу всегда есть страдание. Существование человека есть вечное низвержение настоящего в мёртвое прошедшее, вечное умирание, жизнь нашего тела есть постоянно задерживаемая смерть, деятельность наешго духа есть постоянно отодвигаемая скука. Жизнь большинства людей - только постоянная борьба за существование, сопровождаемая уверенностью в том, что она в конце концов будет потеряна. Желание есть по своей природе страдание, достижение скоро порождает пресыщение, желание скоро принимает новую форму. Беспрестанные усилия устранить страдание приводят лишь к тому, что оно меняет свой облик. Счастье всегда негативно, а не позитивно по своей природе - оно есть временное устранение страдания, поскольку сущность человека - воля - есть стремление без цели и без конца.

Первое простое утверждение воли к жизни есть утверждение собственного тела вплоть до отрицания той же воли, проявляющейся в другом индивиде. Индивид уничтодает или увечит чужое тело, или заставляет силы чужого тела служить своей воле. Это спокон века ясно сознавалось и обозначалось словом не-право, которое совершается либо насилием, либо хитростью. (Временное, светское, правосудие направлено лишь на настоящее и уступает в силе правосудию вечному.)

Следует определить такие понятия как добро и зло, хорошее и плохое. Хорошее обозначает соответствие объекта какому-либо определённому стремлению воли. Хорошим мы называем всё, что именно таково, как мы желаем. Поэтому всякое добро относительно, ибо его сущность только в отношении к жаждущей воле. Таким образом, абсолютное благо - противоречие, так как конечное удовлетворение воли немыслимо. Поэтому посредством морали и абстрактного познания не может быть создана истинная добродетель, она должна возникнуть из интуитивного познания, которое видит в чужом существе то же существо, что находится в нём самом, то есть волю. Добродетельный человек - человек, сознающий, что все индивиды, как и он сам, есть проявление одной и той же воли; таковое сознание необходимо умаляет в нём эгоизм, и осуществление своих и чужих желаний становится для него одинаково равноправным. Из этого же источника возникает и отрицание воли к жизни. Тот, кто прозревает волю как целое, объемлющее всех индивидов, видит себя сразу во всех местах, его воля изменяется, она уже не утверждает больше свою, отражющуюся в явлении, сущность, она отрицает её. Человек перестаёт что-либо хотеть, остерегается привязывать свою волю к чему-нибудь, стремится утвердить в себе величайшее равнодушие ко всем вещам. Примеры этому: буддийские и христианские аскеты. Они заняты постоянной борьбой на пути сокрушения воли посредством отказа от приятного и стремления к неприятному, добровольного покаяния и самоистязания. Этого можно достичь двумя путями: теоретическим познанием страдания и непосредственным испытыванием страдания. (Самоубийство, напротив, есть не отрицание воли к жизни, а её решительное утверждение: самоубийца любит жизнь, он недоволен только условиями, при которых она ему дана, поэтому он отказывается не от воли к жизни, а от самой жизни, уничтожая её единичное проявление.)

Вместе с этим свободным отрицанием, отказом от воли, упраздняются и все её явления, все ступени объектности, простанство и время, субъект и объект. Нет воли, нет представления, нет мира. Перед нами остаётся только ничто. Для тех немногих, чья воля пришла к отрицанию себя, этот наш столь реальный мир - ничто.