К.Н. Леонтьев: «Византизм — духовная ценность общества

ЭСТЕТИКАИМОРАЛЬВЛАСТИВУЧЕНИИК.Н. ЛЕОНТЬЕВАО ГОСУДАРСТВЕ

Что ценнее – человек или государство? Это - абстрактно-гуманистическая постановка вопроса, родившаяся в недрах либерально-демократического мифа. Деятели нашего исторического ряда дали на него лукавый ответ: вслух сказали «человек», а про себя подумали «государственный человек» и стали действовать соответственно.

В свое время жил человек, который искренне давал ответ в пользу государства и при этом не был ни тоталитаристом, ни аморалистом. Звали этого человека Константин Николаевич Леонтьев (1831-1891). Выдающийся консервативный мыслитель с типично «русской судьбой»: много писал, многих задевал, но при жизни, по существу, замечен не был. Советская эпоха воздвигла над этим «реакционером» саркофаг забвения, зато мудрый Запад, всегда ценящий своих врагов больше, чем друзей, отдал должное прогностическому дару Леонтьева, отнеся его к семи самым крупным интеллектам России.

Наше время крутых перемен откликнулось на зов «несвоевременного человека», наверное, не случайно: консервативная волна рано или поздно накрывает каждую революцию. Сегодня можно без натяжки говорить олеонтьевском ренессансе: переиздаются его труды, творчество интенсивно изучается,пишутся научные монографии и статьи, защищаются диссертации . О нем спорят, его цитируют. Впрочем, это уже переоткрытие; первый раз его открыли для российского общественного сознания В. В. Розанов и Н. А. Бердяев в начале ХХ века, спустя десятилетие послесмерти мыслителя, когда начали сбываться его прогнозы . По нашему обычаю Леонтьеву нашелся точный западный эквивалент – русский Ницше. Добавим от себя, что Леонтьев во многом предвосхитил другого знаменитого немца – Освальда Шпенглера.

В данной статье предпринят анализ того аспекта леонтьевского политического учения, в котором содержится его понимание роли нравственного фактора в политике государства, раскрывается сопрягаемость эстетического и этического векторов в государственной жизни. Статья написана на материалах большого исследования на тему «Проблема отношений политики и морали. Опыт конструирования макиавеллианско-кантианского метадискурса». Исследование проводится в форме докторской монографии в рамках научно-исследовательской темы кафедры истории мировой политики Института социальных наук Одесского национального университета «Украина в мировом политическом процессе: исторический опыт, проблемы, поиски»(№госрегистрации 0101 U 008292).

Изучавший в университете естествознание К. Н. Леонтьев вполне разделял подход суперпопулярного тогда Г. Спенсера,уподоблявшего социум живому организму. Народ, государство, культура живут естественноисторической жизнью, в которой можно выделить три основные фазы: первичной простоты, срединной сложности и вторичного упрощения (по аналогии с тремя основными возрастами человека - ребенок, зрелый человек, глубокий старик). Закон трехфазности исторического развития является сердцевиной леонтьевской историософии. Сам Леонтьевсчитал формулировку и обоснование этого закона своим открытием в общественно-политических науках. Применив его к истории великих государств прошлого, он рассчитал средний возраст жизни государства, который составил 1000-1200 лет. (Любопытно, что Л.Н. Гумилев примерно также оценивал средний возраст этноса.) Эвристический потенциал этого закона позволил ему утверждать, что Европа вступила в возраст своей старости. Ее стали одолевать характерные для третьей фазы недуги: культурный упадок, упрощение социальной иерархии, эгалитаризм, атеизм, космополитизм, откровенная проповедь утилитаризма, преклонение перед властью денег, утрата героических идеалов,мещанская приземленность, «вещизм» буржуазного образа жизни.

В природе организмы обладают индивидуальностью, которая удерживается «в форме» до самой смерти. Таковы же и государственные организмы. Идея государства, считал Леонтьев, заключена в его форме . Без формообразующей функции государства народное тело существовать не может, разлезется. “Форма есть деспотизм внутренней идеи , не дающий материи разбегаться ”, - именно так, курсивом, выделена эта мысль в программной леонтьевской работе “Византизм и славянство” . Это естественный деспотизм, и его нельзя ослаблять без риска подвергнуть гибели государство. Тут уж не до сантиментов.

Сама по себе форма правления никакой моральной нагрузки не несет.В этом вопросе Леонтьев атаковал своих оппонентов из лагерязападников, которые были убеждены, что в мировой истории реализуется универсальная тенденция перехода от монархии к республиканизму. В своей критикероссийского самодержавия они нередко прибегали кморально-нравственным аргументам. Тут он их ловил на их же приверженности к науке как последнему выражению прогресса. Наука бесстрастна и не приемлет моральных критериев.

Требуя научно-честных исследований природы государственности и ее исторических коллизий, Леонтьеврекомендовал менее всего обращать внимание на боль и страдания человеческие, поскольку “страдания сопровождают одинаково и процесс роста и развития, и процесс разложения” . “Боль для социальной науки, - подчеркивал он, - это самый последний из признаков, самый неуловимый, ибо он субъективен...” . Было бы, однако, глубоко ошибочно полагать, что сам Леонтьев отдавал приоритет науке. Жизнь не строится по рациональным основаниям. “Если Божественная истина Откровения не могла (и не претендовала , заметим, никогда ) уничтожить зло и безнравственность на этой земле, а только обещала этот рай под новым иным небом , то что же могут существенного сделать все бедные Жюль Симоны, Вирховы, Шульце-Деличи...”, - иронизировал мыслитель по адресу ученых .

Государство Леонтьевым рассматривается и как организм , который развивается, и как машина , сделанная людьми «полусознательно». Здесь в неявном виде присутствует понятие границы реформаторства. То, что составляет органическую основу государства, затрагивать нельзя - это грозит гибелью государства, а вотинституты и учреждения, составляющие в своей совокупности механизм административного управления государством, можно и нужно видоизменять или даже ликвидировать в интересах совершенствования всего механизма. Таким образом, К. Н. Леонтьев принципиально не отрицал необходимости реформ. В целом он позитивно оценивал и петровские, и александровские реформы. Это важно подчеркнуть, ибо здесь заключено принципиальное отличие культурного консерватора от реакционера.

Бердяев отмечал, что Леонтьев не любил народ и недооценивал народную стихию. Это правда. Стихию он не любил, отдавал предпочтение организующему началу, государству, которое культурно-политически структурирует стихию, дает ей надлежащую форму для исторического самовыражения.В этом пункте пролегла пропасть между Леонтьевым иславянофилами. В отличие от них никакой «богоносности», никакого мессианского предназначения в русском народе он не усматривал. Более того, говоря о «русских пороках», он писал В. В. Розанову, что «пороки эти очень большие и требуют большей, чем у других народов, власти церковной и политической. То есть наибольшей меры легализованного внешнего насилия и внутреннего действия страха согрешить» . (Курсив К. Н. Леонтьева. – Г. Г.) Поэтому-тотак важен был в народном мнении авторитет самодержавия, этот воплощенный принцип чистой власти. Русский народ авторитарен и власть воспринимает только через ее персонификацию. Закон же безличен и потому может быть обойден, как обходят лежащий некстати на дороге камень. По мнению Леонтьева, генерал народу милее и понятнее, чем параграф хорошего устава. Закон есть инструмент в руках власти, а не наоборот. Поэтому на Руси никому в голову не приходит судиться с властью.

Сегодня, после всехобсужденийцелевой идеи правового государства , приходится признать, что первым следствием демократических перемен в постсоветских странах стала утрата авторитета власти, всех ее ветвей. Никто не боится закона, потому что он – договорный: с Думой или Верховной Радой можно «договориться». Никто не боится власти, потому что в ней все – временные . Поневоле прислушаешься к мнению Леонтьева: “Государство обязано всегда быть грозным, иногда жестоким и безжалостным, потому что общество всегда и везде слишком подвижно, бедно мыслью и слишком страстно...” .

Веховцы, в частности Бердяев, Кистяковский и Струве, повторили леонтьевскую мысль о правовом нигилизме в России, но с той разницей, что они видели в этом коренной недостаток лишь самоуправной, антидемократической власти и противостоящей ей революционной интеллигенции, а не свойство вековечной народной ментальности.

Государственно-правовая дисциплина воспитывается. Для ее поддержания нельзя останавливаться перед насилием. Но и уповать на одну лишь силу было бы непростительной ошибкой. От простого консерватизма погибла Византия. Религия - фактор номер один в таком воспитании. Леонтьевразличал религию личного спасения, каковой был, по его мнению, протестантизм, и государственную религию. Такое достоинствопризнавалось им за православием.В православии он выделял центральное понятие страха Божьего перед Властью. «Нам нужно, - писал он, - заранее закалить наши силы терпением и любовью к предержащим властям за то уже только, что они Власть , той любовью, которая дается страхом Божиим и верой…» [ 9 ] . Не страх перед государством – он заставит человека ловчить, обходить закон, а страх перед Богомкак живое чувство христианской веры должен жить в душе гражданина, и тогда его законопослушность сможет успешно противостоять утилитарному преследованию собственнойвыгоды. Но христианский идеал любви и ненасилия неприменим к государству и политике как сфере преимущественно государственного воздействия. «Деспотизм государственной формы», организация управления, осуществление правопорядка, реализация внешних национальных интересов - все это жесткие для государства императивы, требующие силового подкрепления.

Применение морального императива в политике недопустимо, губительно именно вследствие его абстрактности, отвлеченности от конкретики, тогда как политика есть область эмпирического взаимодействия, которое строится на базе взаимного учета конкретных государственных интересов. Леонтьев понимал это не «теоретическим разумом», а «политическим умом», который у него была возможность развить в течение десяти лет, когда он работал в консульствах России на Востоке- на Крите, в Андрианополе и Константинополе. Именно в так называемом «восточном вопросе» Леонтьев резко расходился со славянофилами. Он считал, что он мыслят абстрактно, не политически , когда навязывают Российскому государству моральный долг освобождения южных славян из порабощения Турцией и Австрией, исходя из идеи общеславянского единства. (Кстати, здесь берет начало комплекс «старшебратства» как обязанности перед младшими). Леонтьев считал Турцию и Австро-Венгрию естественными геополитическими врагами России, но не желалуничтожения этих империй и поспешного освобождения «братьев-славян», так как они тут же отвернутся от России и начнут интриговать против нее с Европой. В силу такой логики он оценил Берлинский трактат 1878 г. как вершину мудрости русской дипломатии. Россия победила Турцию, но не добилась освобождения славян, поскольку Запад украл победу. Отлично! Теперь болгарам, сербам, грекам станет ясно, кто их истинный враг.

Итак, факты государственного насилия сами по себе К. Н. Леонтьев не рассматривает как зло. Но этого сказать мало. В его глазахнеправовые действия государства или безнравственные поступки отдельных государственных лиц получают оправдание, если их целью было охранение самого государства и тех социальных форм, которые находятся под его защитой. Преступление морали изакона политически может быть оправдано ! В подтверждение этого макиавеллиевского тезиса Леонтьев приводит исторические примеры преступных, но политически целесообразных, с его точки зрения,действий - казни королей, убийство президента США, покушение на императора Франции и т. п.В оценке этих действийдля него существенно важно только одно: какой цели они служили - революции или контрреволюции. При этом надо иметь в виду, что леонтьевское понимание революции резко расходится с классическим. В этом не оставляет сомнение следующая цитата: “Самые мирные, закономерные и даже несомненно ко временному благу ведущие реформы могут служить космополитизму и всеуравнительной революции; и самый насильственный, кровавый и беззаконный с виду переворот может иметь значение государственное, национально культурное, обособляющее, антиреволюционное (в моем и прудоновском смысле)” .

Таким образом, К. Н. Леонтьев выводит нас на четкую формулировку: нравственно то , что служит укреплению государства. Здесь мы имеем ту же конструкцию мысли, чтои в знаменитом ленинском афоризме: «Нравственно то, что служит укреплению коммунизма». Это не случайно. Дело в том, что консерватор Леонтьев и революционер Ленин находятся в одном ряду, в одной традиции политической мысли, которая восходит к Макиавелли, если называть имя, знаковое для Европы Нового времени.

Речь не идет об аморализме или имморализме, как считают многие.Речь идет о несовпадении личной морали и политической нравственности , иногда до степени конфликта. Первая ориентируется на абсолютные христианские ценности, вторая подчинена политической целесообразности и, следовательно, относительна. К. Н. Леонтьев полагал, что многие беды в истории приключаются от того, что люди, обладающие высокими нравственными качествами, ополчаются на государство, не понимая природы политического. Так, он писал: “Личная честность, вполне свободная, самоопределяющаяся нравственность могут лично же и нравиться, и внушать уважение, но в этих непрочных вещах нет ничего политического, организующего. Очень хорошие люди иногда ужасно вредят государству, если политическое воспитание их ложно, и Чичиковы, и городничие Гоголя несравненно иногда полезнее их для целого...” .

Тезис «цель оправдываетсредства» - сугубо политический, тем не менее не лишен нравственного содержания, если под целью имеется в виду благо государства – целого, без которого и вне которого существование единичностей невозможно. В иные эпохи и в иных обществах он становится категорическим императивом, направленным на выживание. Не это ли хотел сказать пламенный патриот Италии Николло Макиавелли?

В леонтьевской концепции государства одно из важнейших мест занимает идея иерархии. Она отражает сложную организацию жизни и по сути есть идея власти. Она ложится на еще более фундаментальную и всеобщую для жизни как таковой идею неравенства.

Леонтьев полагал, что иерархия общественной жизни имеет три уровня: низший – утилитарный, средний – эстетический и высший – религиозный. Вот как об этом пишет он сам: «Есть, мне кажется, три рода любви к человечеству. Любовь утилитарная; любовь эстетическая; любовь мистическая. Первая желает, чтобы человечество было покойно, счастливо, и считает нынешний прогресс наилучшим к тому путем; вторая желает, чтобы человечество было прекрасно, чтобы жизнь его была драматична, разнообразна, полна, глубока по чувствам, прекрасна по формам; третья желает, чтобы наибольшее число людей приняло веру христианскую и спаслось бы за гробом» . Этой иерархии трех уровней соответствуют общественные идеалы. Идеалы, направленные на бытовое благоустройство миллионов людей, организацию комфортной, цивилизованной жизни граждан вызывали у Леонтьева тошноту откровенным приматом материального над духовным. Более того, как увидим дальше, они вообще не относятся к уровню политического, а значит и не составляют заботу государства.

Бердяев был точен, когда заметил: «К. Леонтьев не был гуманистом или был им исключительно в духе итальянского Возрождения ХУ1 века» . Как известно, русская литература Х1Х в., начиная с Гоголя, проповедовала жалость и сочувствие к «маленькому человеку». Доминировавшая в общественном сознании народническая этика требовала от активной личности посвятить собственную жизнь улучшению бытовой жизни народа, состоящего из «маленьких человеков». Леонтьева же увлекали героические эпохи, роковые события, отмеченные мощным выплеском энергии, пафосом титанической борьбы, триумфом и трагедией человеческого духа, то есть все то, что можно назвать высоким стилем истории. «Афины времен Перикла, Рим в эпоху Гракхов, Франция Ришелье и Фронды, Германия при начале Реформации были одинаково полны внутренней борьбы и духовного сияния. Кровь обильно струилась во все времена, вражда разделяла людей, когда эти люди были особенно прекрасны, исполнены веры, когда был смысл в их жизни и они знали этот смысл» .

В письмеРозанову (от 13 августа 1891 г.) К. Н. Леонтьев писал: «Я считаю эстетику мерилом наилучшим для истории и жизни, ибо оно приложимо ко всем векам и ко всем местностям. …Мерило чисто моральное… не годится, ибо, во-1-х, придется предать проклятию большинство полководцев, царей, политиков и даже художников (большею частью художники были развратны, а многие и жестоки); останутся одни «мирные земледельцы», да и какие-нибудь кроткие и честные ученые. Даже некоторые святые, признанные христианскими церквами, не вынесут чисто этической критики» .

Зададимся вопросом: связан ли был леонтьевский аристократический эстетизм в подходе к истории и политике с отрицанием морали вообще? Нет, утверждает Бердяев, «он не аморалист, он проповедник морали власти, морали вождей и водителей против морали масс и автономных личностей» .То есть опять речь идет об особой политической нравственности, этике власти . Власть организует, упорядочивает социум, поэтому имеет священное право и обязанность принуждать. Она обязана применять силу во всех случаях , когда есть хоть малейшее сомнение в ее возможности сделать это. Эстетика власти – это эстетика силы, и если сила применяется грубо, то это в принципе не противоречит эстетическому критерию; однако разумное применение силы – это показатель спокойствия и уверенности власти, то есть той же силы. Силы, которая находит в глазах Леонтьева полное моральное оправдание, поскольку государство есть высшая культурно-историческая ценность.

Итак, политика как текущая история была отнесена Леонтьевым ко второму, эстетическому уровню социальной иерархии. Политика может оцениваться с позиций первого и третьего уровней, но она не содержит их целей. Ей чужды как религиозно-моральные критерии, так и утилитарная забота об уравнительных правах и материальных интересах миллионов. Но если политическими задачами – в случае столкновения идеалов - можно пожертвовать ради высшей духовности (третьего уровня), то сводить политику к удовлетворению незамысловатых аппетитов массы, значит фактически вести разрушительную работу против государственности, которая жестко держит «в форме» всю иерархию социума. Абсолютная апологетика государства? Не будем спешить с выводом.

Важно обратить внимание на леонтьевские мысли о соотношении государстваи культуры. Под культурой Леонтьев понимал «ту сложную систему отвлеченных идей (религиозных, государственных, лично-нравственных, философских и художественных), которая вырабатывается всей жизнью нации» . Культура естьпродукт государственной жизни, его (государства) смыслообразующее ядро. Государство является формой актуального бытия культуры. Внимание: если государство перестает быть протектором культуры, становится бездуховным(культура есть Дух), то оно теряет оправдание своего существования. По-моему, так следует понимать главное требование Леонтьева к государству. Судите сами, насколько современные государства соответствуют этому требованию.

Культура органически связывает второй и третий уровни социальной организации. Не правда ли, это очень напоминает платоновскую конструкцию идеального государства с ее высшими сословиями философов и войнов, духовным и социальным аристократизмом?

Отстаивая явный приоритет государства над личностью, Леонтьев «автоматически» попадает в то, что я называю, «платоновским капканом». Как показал К. Поппер, платоновский этатизм имеет тенденцию к тоталитаризму. Но опять же можно возразить. Тоталитаризм является продуктом цивилизации. Голая технология власти плюс изощренные технические средства тотального контроля за людьми. Леонтьев же везде подчеркивает культурное значение государства. Способна ли культура предохранить государство от скатывания в тоталитаризм? – вот вопрос вопросов.

Вкаждую эпоху доминирует одна идеология и соответствующая ей мораль, накладывающая свой отпечаток на политические нравы. Рядом с ней, в оппозиции, существуют, усложняя картину общества, периферийные мировоззрения с их исторически и социально выработанным нравственным порядком. Несовременность всегда аспектно представлена в современности . Так, Ницше напал на христианство, видя в нем первопричину кризиса западной культуры. При этом он восстанавливает якобы более здоровую языческую нравственность с ее апологетикой силы, мощи. Леонтьев же в своей критике либерально-буржуазного порядка возрождает средневековое мировоззрение. Именно для средних веков было характерно представление о своеобразном разделении труда между сословиями, о сословной взаимодополнительности, закрепленной мировым божественным порядком. Задолго до Ф. Фукуямы Леонтьев начал говорить о «конце истории». Только концом истории он считал не торжество либеральных идеалов свободы во всем мире, а в лучшем случае деградацию культуры вследствие торжества этих идеалов.

Однако не следует спешить записывать Леонтьева в «реакционеры». Идеология массового потребления явно обнаружила свой экологический предел. Эта тема, в частности, активно разрабатывалась в 90-е годы истекшего столетия ныне покойным российским академиком Н. Н. Моисеевым. Причем он считал, что речь идет о смене парадигмы человеческого развития со времен «неолитической революции». Из футурологов мало кто сомневается, что впереди нас ждут очень жесткие времена, глобальная борьба за скудные ресурсы и, конечно, кардинальная смена морально-нравственных установок. Похоже, кантовский «вечный мир» вновь откладывается.

Признаком крылатой теории являются ее прогностические возможности. Используя леонтьевскую методику, В. В. Розанов предсказывал в 1892 г.: «Во всяком периоде нашей истории мы разрывали с предыдущим – и разрыв, который предстоит нам теперь, есть, без сомнения, разрыв с Западом» . Этот прогноз сбылся на все 100%. Леонтьев много думал об этом. Он буквально по-кассандровски переживал будущую катастрофу России и точно ее связывал с наступлением социализма. Он ненавидел социализм по его радикальной тенденции к уравнительству, предвидел его «страшный характер», но, с другой стороны, по какой-то фрейдовской логике влекся к нему. Он видел, вернее, хотел видеть в русском социализме проявление российского национального своеобразия, отмеченное все тем же государственно-культурным византизмом. В незаконченной статье «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения» он написал, что «социализм, понятый как следует, есть не что иное как новый феодализм уже вовсе недалекого будущего в смысле новой комбинации социального неравноправия, нового закрепощения лиц другими лицами и учреждениями» .

Пророчество сбылось. СССРотгородился от либерального Запада «железным занавесом», но не отвернулся от него спиной, а, наоборот, вступил с ним (фактически в одиночку!) в жестокую конкуренцию по всем направлениям, так что видные представители ученого мира заговорили о возможности конвергенции двух систем, если снять конфронтацию между ними, во многом обусловленную идеологическим неприятием.

Распад СССР обозначил очередную смену парадигмы российской государственности. А в чем ее суть – невозможно уверенно сказать даже сейчас, по прошествии 12 лет нового отсчета.Идет поиск новой идентичности, нового смысла государственно-политического развития, и в этом направлении развертывается новая глобальная геополитическая конфигурация. Конвергенция с Западом осуществляется, но «конвергирует» только одна сторона и под диктовку Запада. А.А. Зиновьев называет такую модель уродливого развития России «рогатым зайцем». Так или иначе, а леонтьевская заповедь сближаться не сливаясь, входить не растворяясь сегодня звучит острее, чем в его времена.

Литература:

1. См.: Леонтьев К. Восток, Россия и Славянство. Философская и политическая публицистика / Общая ред., сост. и

Пожалуй, наиболее парадоксальной и спорной является та часть социологии русского мыслителя К.Н. Леонтьева, которая касается вопроса применимости норм морали в социальной и политической жизни...

Есть люди очень гуманные, но гуманных государств не бывает. Гуманно может быть сердце того или другого правителя; но нация и государство - не человеческий организм. Правда, и они организмы, но другого порядка; они суть идеи, воплощенные в известный общественный строй. У идей нет гуманного сердца. Идеи неумолимы и жестоки, ибо они суть не что иное, как ясно или смутно сознанные законы природы и истории.

К. Леонтьев. «Панславизм и греки».

Пожалуй, наиболее парадоксальной и спорной является та часть социологии русского мыслителя К.Н. Леонтьева, которая касается вопроса применимости норм морали в социальной и политической жизни . Но, с другой стороны, мало кто так глубоко и смело обсуждал эти вопросы, как Константин Николаевич. Знакомство с этой стороной творчества Леонтьева позволит нам по-новому взглянуть на сегодняшние события в мире и России.

Сфера действия морали: межличностные отношения, но не политика.

По мнению Леонтьева, мораль - нормы, регулирующие отношение лишь между отдельными людьми, регулятор межличностных отношений. Но моральные нормы и оценки не применимы к поведению государства, больших социальных групп, политике. Наши сентенции типа «политика - грязное дело» - получают обоснование в работах Леонтьева. Только он полагает, что определения политики с помощью слов «грязная», «чистая», «преступная», «добрая», «справедливая», «несправедливая» не только бессмысленны, но даже дезориентируют политиков и общество. А потому вредны. Никому же не приходит в голову назвать поведение волка, который съел овцу из стада, «преступным». Волки действуют в соответствии с законами природы, прилагать моральные оценки к поведению волков никому в голову не приходит. Подобно волкам политики должны действовать в соответствии со своими целями, а цели должны учитывать законы социального развития. Разница между волками и политиками та, что волки действуют бессознательно, инстинктивно, а политики должны включать сознание и разум. А этику межчеловеческих отношений, наоборот отключать.

Не исключаю, что Леонтьев выковал качества стойкого бойца с морализаторством в ходе непрерывной борьбы с российскими либералами. Они постоянно апеллировали к своей либеральной «науке» для достижения нужных им политических целей. Хорошо известно, что любой либерал - сторонник демократии, а, стало быть, враг монархии. Сначала он борется за конституционную монархию, а затем начинает воевать за чистый парламентаризм. Российские либералы разных мастей ругали русский царизм, прибегая преимущественно к понятиям морального порядка (царизм «деспотический», «крепостнический», «безжалостный» и т.п.). Леонтьев их ловил на том, что они забывают про свою «науку», когда начинаются политические споры и баталии, начинают взывать к «совести», «справедливости», «равенству» и т.п. Леонтьев с каждым разом все увереннее оппонировал либералам, заявляя, что государство не может руководствоваться моралью в своей внутренней и внешней политике, что у него должны быть иные ориентиры.

«Абстрактный морализм» Л.Н. Толстого

Воду на мельницу либеральных морализаторов стал лить и великий писатель Л.Н. Толстой , после того, как он увлекся сам и увлек многих других философией «непротивления злу насилием». Философии и этике непротивления в той или иной форме посвящено все творчество Толстого после 1878 года. Соответствующие произведения (назовем только важнейшие из них) можно подразделить на четыре цикла: исповедальный - «Исповедь» (1879-1881), «В чем моя вера?»(1884); теоретический - «Что такое религия и в чем сущность ее?»(1884), «Царство божие внутри нас»(1890-1893), «Закон насилия и закон любви»(1908); публицистический - «Не убий»(1900), «Не могу молчать»(1908); художественный - «Смерть Ивана Ильича»(1886), «Крейцерова соната»(1887-1879), «Воскресение»(1889-1899), «Отец Сергий»(1898). Внешне философия и этика Толстого не противоречит христианству, даже апеллирует к нему. «Стоит только людям поверить в учение Христа и исполнять его, и мир будет на земле», - говорит Лев Николаевич. Но люди в массе своей не верят и не исполняют. Почему? По мнению Л.Н.Толстого есть, по крайней мере, две основные причины, которые закрывают от людей истину Иисуса Христа. Это - во-первых, инерция предшествующего жизнепонимания, и, во-вторых, искажение христианского учения. И вот Лев Николаевич включается в дело преодоления «предшествующего жизнепонимания». Прежде всего, средствами своего литературного таланта. Но этого мало. Он начинает бороться с «искажениями христианского учения», взявшись переписывать заново...Евангелие. Дальше больше... Толстой стал настаивать, чтобы использование норм морали вышло за пределы узкого круга межличностных отношений, а охватило все и вся. Прежде всего, он нужны там, где потенциально существуют очаги насилия. Самым главным средоточием насилия является государство с его армиями, всеобщей воинской повинностью, присягами, податями, судами, тюрьмами и так далее. Подобного рода морализаторство у К. Леонтьева вызывало отвращение. Он обвинил Л. Толстого в «абстрактном морализме ». Справедливости ради, следует отметить, что в этой критике Леонтьев был не одинок. Н. Бердяев , например, с иронией говорил, что философия и этика Толстого - «удушение добром» (Н.А. Бердяев. Кошмар злого добра. О книге И.Ильина «О сопротивлении злу насилием»). Впрочем, К. Леонтьев намного радикальнее Н. Бердяева в критике царившего тогда в России «абстрактного морализма» (что-то типа нынешней «чумы» под названием «толерантность»). Элементы такого «абстрактного морализма» чуткий Леонтьев замечает даже у Ф.М. Достоевского .

Особенности русского народа и деспотизм государственной власти.

Вопросы применимости этики к социально-политической сфере Леонтьев рассматривает в тесной связи с выяснением того, что такое государство вообще и в России в частности. А понимание особенностей государственной власти в России вытекает, в свою очередь, из правильной оценки живущего в ней народа. Тут Леонтьев дает нелицеприятные оценки, которые, между прочим, не только не совпадают с оценками славянофилов, но идут с ними вразрез. Леонтьев трезво выявляет достоинства и недостатки русского народа. Причем, как строгий и добросовестный врач он концентрируется на недостатках. Их он, не стесняясь, называет «русскими пороками». Эта тема очень непростая и деликатная, я не буду ее далее развивать. Ставя диагноз под названием «русские пороки», Леонтьев в письме к В.В. Розанову писал, что «пороки эти очень большие и требуют большей, чем у других народов, власти церковной и политической. То есть наибольшей меры легализованного внешнего насилия и внутреннего действия страха согрешить » («Избранные письма В.В. Розанову» // К. Леонтьев. Избранные письма. 1854-1891. - СПб., 1993). Русский народ признает только сильную власть, причем персонифицированную, а норма закона для него - пустой звук. По мнению Леонтьева, генерал народу милее и понятнее, чем параграф хорошего устава. Леонтьев не против законов, но на Руси закон нужен не народу, а власти. С властью народ не спорит и не судится. А если народу дать закон (конституцию), то произойдет следующее: через некоторое время он перестанет уважать царя и бояться генерала; а закон он все равно исполнять не будет, не надо путать русского мужика с законопослушным англичанином. Закон подобен камню, случайно оказавшемуся на дороге. Мужик найдет способ его обойти. В общем, либеральная идея «правового государства», которую нам начали навязывать еще четверть века назад, в разгар горбачевской «перестройки», уже завладела умами русских либералов второй половины 19 века. Ее опасность для России была больше, чем вторжение Наполеона в нашу страну. Жесткий вердикт Леонтьева таков: «Государство обязано всегда быть грозным, иногда жестоким и безжалостным, потому что общество всегда и везде слишком подвижно, бедно мыслью и слишком страстно...» (К. Леонтьев. О либерализме вообще). Понятно, что если государство будет пытаться действовать, опираясь на обычные нормы морали, но оно не сможет быть ни грозным, ни жестоким, ни безжалостным. Таковы, по большому счету, требования к любому государству (не только российскому), это закон «натуралистической социологии». Деспотичность государства, по мнению Леонтьева, должна дополняться и усиливаться религиозным воспитанием народа. Особенно поддержанием и развитием в человеке страха Божия, который несравненно действеннее любого, самого хорошего закона. Заповеди Божии - вот истинная конституция русского народа. Кстати, страх Божий должен определять и поведение «государевых людей». А моральными нормами они могут пользоваться в своей личной жизни. Вот такая система «двойных стандартов». Но я говорю о ней без иронии, поскольку она призвана была укреплять российскую государственность. В отличие от системы «двойных стандартов» 21 века, которой принято называть политику Запада по разрушению нынешнего российского государства.

Моральные оценки: иммунитет для «героев истории»

Даже в отношении отдельных личностей, играющих или игравших большую роль в общественной жизни, Леонтьев предлагает делать оценки не на основе морально-нравственных критериев, а по их вкладу в развитие науки, культуры, по их следу в мировой истории. Или на основе неких эстетических критериев, кои доступны и понятны лишь самому Леонтьеву. В письме Розанову (от 13 августа 1891 г.) К. Н. Леонтьев писал: «Я считаю эстетику мерилом наилучшим для истории и жизни, ибо оно приложимо ко всем векам и ко всем местностям. ...Мерило чисто моральное... не годится, ибо, во-1-х, придется предать проклятию большинство полководцев, царей, политиков и даже художников (большею частью художники были развратны, а многие и жестоки); останутся одни «мирные земледельцы», да и какие-нибудь кроткие и честные ученые. Даже некоторые святые, признанные христианскими церквами, не вынесут чисто этической критики».

Конечно, предложение Леонтьева о том, чтобы заменить нравственные нормы эстетическими при оценке выдающихся личностей, кажется, мягко выражаясь спорным. Некоторые связывают такой подход с тем, что Леонтьев был увлечен Византией, она была его идеалом государственного устройства. В Византии (особенно поздней) принципы Макиавелли (1469-1527) были нормой политической жизни (хотя сам Никколо Макиавелли был итальянцем, и вся его жизнь протекала в Италии). Самого Макиавелли, человека в высшей степени коварного и хитрого, Леонтьев воспринимал как положительного героя мировой истории. Оценка сомнительная.

А вот мысль о том, что государство и его политику нельзя оценивать с помощью этических норм, звучит более убедительно. Леонтьев на разные лады повторяет: попытки использовать эти нормы для того, для чего они изначально не предусмотрены, могут нанести большой ущерб государству и обществу. Леонтьев как дипломат хорошо чувствовал этот момент, поскольку, по его мнению, Российская империя в своей внешней политике часто руководствовалась именно ложными понятиями морали и нравственности. Леонтьев считал это большой ошибкой. Он это наглядно показывает на примере политики России в отношении южных и центрально-европейских славян, которые формально находились под «игом» Турции и Австро-Венгерской империи. Он не поддерживал эмоциональных лозунгов патриотической общественности России по освобождению «любой ценой» наших славянских «братьев». Леонтьев по опыту своей дипломатической работы в Турции и на Балканах хорошо чувствовал, что они были «братьями» по крови, но не по духу. Что в случае их освобождения эти «братья» немедленно будут рваться в Западную Европу, поскольку скороспелая «элита» европейских славян успела пропитаться духом либерализма.

По мнению Леонтьева, политики должны руководствоваться идеями: «Есть люди очень гуманные, но гуманных государств не бывает. Гуманно может быть сердце того или другого правителя; но нация и государство - не человеческий организм. Правда, и они организмы, но другого порядка; они суть идеи, воплощенные в известный общественный строй. У идей нет гуманного сердца. Идеи неумолимы и жестоки, ибо они суть не что иное, как ясно или смутно сознанные законы природы и истории». Леонтьев специально подчеркивает, что идеи должны вырастать из правильно понятых законов природы и истории. Политики должны понимать возможную траекторию движения общества, видеть те препятствия, которые встают на его пути, формулировать цель и по возможности управлять движением общества. Политика должна быть не нравственной, а целесообразной , т.е. работающей на достижение поставленных целей. Исходя из этого, нельзя утверждать, что любые реформы хороши или, наоборот, все революции и перевороты плохи (такие представления бытовали уже во времена Леонтьева). «Самые мирные, закономерные и даже несомненно ко временному благу ведущие реформы могут служить космополитизму и всеуравнительной революции; и самый насильственный, кровавый и беззаконный с виду переворот может иметь значение государственное, национально культурное, обособляющее, антиреволюционное (в моем и прудоновском смысле) », - писал Леонтьев в работе «Культурный идеал и племенная политика». Некоторые критики Леонтьева эти его взгляды называли «политическим аморализмом», сравнивали с формулой «цель оправдывает средства» (ее приписывают Макиавелли). Более поздние критики в этой связи вспоминали различные высказывания В.И. Ленина, суть которых сводится к тому, что нравственно все то, что работает на революцию и пролетарское государство.

Константин Леонтьев и Фридрих Ницше.

Каждый второй исследователь творчества Леонтьева приводит высказывание В.В. Розанова, хорошо знавшего Константина Николаевича: «Когда я первый раз узнал об имени Ницше,
то я удивился: да это Леонтьев, без всякой перемены ». Напомню, что Фридрих Ницше (1844-1890) - немецкий мыслитель, филолог, композитор и философ, жил и творил примерно в те же годы, что и Константин Николаевич Леонтьев. Известен Ницше своей афористичностью, нестандартностью оценок, жесткой критикой тогдашнего общества, мрачным взглядом на существующее и будущее положение человечества, отрицанием христианских ценностей и морали, смакованием зла, заявлением о том, что «бог умер». В конце 19 - начале 20 вв. молодежь в Европе и России находилась под сильным влиянием идей Ницше. Особенно всех захватила идея «сверхчеловека». Впервые идея такого «сверхчеловека» появилась у Ницше в его известном произведении «Так говорил Заратустра» В сочинениях Ницше встречается две концепции сверхчеловека. Одна из них носит характер биологической теории, близкой к теории «естественного отбора» Чарльза Дарвина. В конце концов, в ходе такого «отбора» появится более совершенный биологический вид, на смену виду homo sapiens придет особый биологический вид homo supersapiens. В поздних своих сочинениях Ницше дает уже другу концепцию сверхчеловека. Ницше склоняется к тому, что ныне существующий вид человека - предел биологического развития. Совершенствование человека может проходить только в рамках существующего вида, с использованием особых техник, тайных сил и знаний, путем освобождения от разного рода «предрассудков» «Сверхчеловек» окончательно отбрасывает господствующую в обществе мораль, основанную на христианстве, как рабскую, как воспитывающую покорность и сострадание. «Сверхчеловеку» все дозволено. Ницше считается основоположником направления в этике, которое называется «аморализм». Воплощением «аморализма» Ницше является его «сверхчеловек».
Кстати, идею «сверхчеловека» подхватил позднее Адольф Гитлер , он использовал ее в идеологии германского национал-социализма. В конце 19 века в полемику с Ф. Ницше вступил наш известный русский философ Владимир Соловьев , который был возмущен ницшеанским отрицанием абсолютных нравственных норм. В ходе этой полемики В. Соловьевым была написана и в 1897 году опубликована книга «Оправдание добра » (основное его произведение по вопросам морали).

Конечно, Василий Васильевич Розанов в высказывании, приведенном выше, имел в виду не какие-то личностно-поведенческие особенности обоих философов, а их взгляды на прогресс, западную цивилизацию, мораль. После этого высказывания Розанова многие стали рассматривать Леонтьева как «российского аналога» Ницше. Но это совершенно неверно. Ницше вообще отрицает мораль. Леонтьев лишь говорит об ограниченной сфере действия моральных норм (межличностные отношения). Ницше фактически признает абсолютную власть зла. Леонтьев, как христианин признает абсолютную власть за Богом. А, исходя из этого, Леонтьев делает заключение, что выше моральных норм те нормы, которые определены Богом (религиозные нормы), которые зафиксированы в Священном Писании и растолкованы Вселенскими Соборами и Святыми Отцами. Они, кстати, абсолютны, не могут «корректироваться» людьми (в отличие от норм моральных).

Сторонники Леонтьева приводят бесчисленные примеры того, когда государства терпели поражения и даже погибали, когда их лидеры проявляли мягкость и поддавались соблазнам руководствоваться обычными нормами морали. В этой связи было предложено даже использовать понятие «политическая мораль ». Давая характеристику Леонтьеву, Н. Бердяев полагает, что «он не аморалист, он проповедник морали власти, морали вождей и водителей против морали масс и автономных личностей » (Н. Бердяев. Константин Леонтьев. Очерк из истории русской религиозной философии).

Как мне кажется, понял леонтьевский «аморализм» и русский религиозный философ В.В. Зеньковский . Он в своей фундаментальной работе «История русской философии» писал о К. Леонтьеве: «Если он, с другой стороны, допускал „лукавство в политике" во имя жизненной и исторической силы в государстве, то в то же время он не отвергал того, что христианство, как он его понимал, „к политике само по себе равнодушно"».

Взгляды К. Леонтьева на мораль и политика в современном мире

Что же, точка зрения Леонтьева на мораль в сфере политики действительно нестандартная, парадоксальная. Но ее нельзя просто отбросить, она заслуживает специальных размышлений. Особенно сегодня, когда моральные оценки внешней политики тех или иных государств стали нормой международной жизни. Между прочим, источником такого политического морализаторства является сегодня Америка, которая одновременно является главным источником либеральной идеологии в современном мире. Любое государство, по Леонтьеву, должно быть прагматичным, а его прагматизм вытекает из правильного понимания своих национальных целей. В свете этого сегодня, в 21 веке Леонтьеву в мире и России многое показалось бы странным. Например, он не понял бы, скорее всего, что такое политика «двойных стандартов». Он, наверное, сказал бы, что никаких «двойных стандартов» нет. А такое болезненное восприятие нами политики тех же Соединенных Штатов порождено именно нашим двоящимся сознанием, причины же двоения сознания в том, что мы тяжело поражены вирусом либерализма. А к межгосударственным отношениям пытаемся применять негодный инструмент - моральные нормы. Внушили нам на Западе, что можно вес аршином измерять, мы и пытаемся это делать.

В то же время Леонтьева удивило бы и очень огорчило то обстоятельство, что Россия в 21 веке лишена понятия «национальные интересы». А вместо этого ее руководители постоянно говорят о каком-то «международном сообществе», мнении этого «сообщества», его интересах, его планах, о «приоритете международного права над национальными нормами», о «человечестве» и т.п. Социология Леонтьева подобного рода либеральных абстракций не предусматривала, считая их вредными химерами. Если бы советские люди учили в школах и институтах работы К. Леонтьева, наверное, никто не воспринял бы всерьез разглагольствования М.С. Горбачева о «новом мышлении», которое предусматривало примат «общечеловеческих ценностей». К сожалению, все было иначе. Даже остепененные преподаватели исторического материализма и научного коммунизма на полном серьезе ретранслировали эту либеральную галиматью с университетских кафедр. Впрочем, наш разговор о взглядах Леонтьева на мораль в сфере политики и государственной деятельности уже выходит за формат моей небольшой публикации.

Этика равенства и неравенства.

Хотелось бы затронуть еще один, уже социальный, аспект воззрений Леонтьева на нравственность. Нравственные нормы, по Леонтьеву, подвижны. Не следует путать их с нормами религиозными, которые являются абсолютами, не зависящими от времени и места. Под влиянием каких-либо идей нравственные нормы могут подвергаться существенным мутациям. Вот и либерализм, начиная с 19 века, стал оказывать мощное влияние на понимание некоторых норм морали. Например, сегодня популярна крылатая фраза: «Что не запрещено - разрешено ». Впрочем похожая формула («ubi jus incertum, ibi nullum») существовала еще в Древнем Риме, однако на протяжении многих веков существования христианской цивилизации ее смысл был весьма сомнителен, поскольку кроме юридических запретов были еще запреты более высокого уровня - религиозные. И они исполнялись в силу присутствия у людей страха Божия. Сегодня указанный языческий принцип возвращается в нашу жизнь, фактически его приравняли к норме морали. Он олицетворяет собой либерализм в его высшей фазе.

Другой пример. Люди эпохи христианской цивилизации не воспринимали социальное неравенство как некое нарушение нравственных норм. Потому что в эпоху христианства у людей присутствовало понимание (или, по крайней мере, интуитивное чувство) иерархии . Принцип иерархии - важнейший принцип христианского мировоззрения, он, прежде всего, выражает и отражает идею власти. А если человек признает принцип иерархии, то он признает и идею неравенства. Лишь во времена, когда расцвел либерализм, в человеческое сознание стала внедряться идея равенства. Позднее ее начертали на знаменах буржуазных революций. Еще через какое-то время эта идея в буржуазном обществе получила статус моральной нормы. Нормы, с помощью которой оценивается не человек, а общество. Со временем менялось содержание понятия и нормы «равенство». Те, кто готовил и проводил буржуазные революции, под «равенством» понимал равенство юридическое, то, что сегодня связано с понятием «прав человека». Этот лозунг был нужен для ликвидации сословий, создания условий для «подвижности капитала». Когда капитал победил и утвердился, возникло сильнейшее напряжение в отношениях между трудом и капиталом. Появилась идеология социализма, центральным понятием которого было также «равенство». Но не юридическое, а имущественное, экономическое. И оно социалистами разных мастей также было возведено в ранг нравственной нормы. Капитализм они стали называть «безнравственным» строем по той причине, что он создает экономическое неравенство, причем имущественная поляризация имеет тенденцию к увеличению.

О равенстве, морали и социализме.

Рассматривать «равенство» в качестве моральной нормы и тем более в качестве идеала общественной жизни Леонтьев считает почти безумием. Это противоречит христианскому представлению об обществе (равенства, по замыслу Бога, быть не может) и о целях и идеалах христианской жизни (у человека должны быть совершенно другие цели и идеалы). А каковы эти идеалы? - На разных уровнях общественной иерархии они различны. Леонтьев полагал, что иерархия общественной жизни имеет три уровня: низший - утилитарный, средний - эстетический и высший - религиозный. Вот как об этом пишет он сам: «Есть, мне кажется, три рода любви к человечеству. Любовь утилитарная; любовь эстетическая; любовь мистическая. Первая желает, чтобы человечество было покойно, счастливо, и считает нынешний прогресс наилучшим к тому путем; вторая желает, чтобы человечество было прекрасно, чтобы жизнь его была драматична, разнообразна, полна, глубока по чувствам, прекрасна по формам; третья желает, чтобы наибольшее число людей приняло веру христианскую и спаслось бы за гробом ». («Кто правее? Письма к Владимиру Сергеевичу Соловьеву»). Этой иерархии трех уровней любви соответствуют свои общественные идеалы. Как видим, в схеме Леонтьева идеалам материального благоденствия и экономического равенства места вообще не находится. Судя по тому, как Леонтьев оценивал «среднего европейца» (в работе «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения») бытовое благоустройство как идеал вообще вызывало у Леонтьева отвращение. Более того, если государство (не дай Бог!) начинает верить в нравственный принцип равенства и претворять его в жизнь, то, тем самым, оно начинает подрубать сук, на котором находится и государство, и все общество. Ведь реализация этого принципа означает слом иерархии - несущей конструкции общества. Конечно, в данном случае Леонтьев в первую очередь говорит о равенстве/неравенстве, связанном с сословным (корпоративным) устройства общества. Что касается проблемы материального равенства/неравенства в обществе, то он противник экономического равенства (социалистической «уравниловки») и в то же время противник резкой экономической поляризации (неизбежно вызываемой капитализмом). Для преодоления последней он предлагает использовать государство. Но с такой задачей может справиться, по его мнению, лишь монархическое государство. Отсюда рождается леонтьевская идея «монархического социализма». Но при этом Константин Николаевич постоянно подчеркивает, что реализация такого социализма диктуется не моральными нормами сомнительного свойства («справедливость», «равенство», «коллективизм» и т.п.), а политической и исторической целесообразностью. Леонтьев всячески заостряет вопрос. Он специально подчеркивает, что социализм в том виде, как его понимают материалисты и социалисты либерального толка, может стать не царством морали, а, наоборот, уничтожить мораль. «Будет разнообразие, будет и мораль: всеобщее равноправие и равномерное благоденствие убило бы мораль», - пишет К. Леонтьев в своей известной работе «Средний европеец, как идеал и орудие всемирного разрушения».

«В социальной видимой неправде , - пишет Леонтьев, - и таится невидимая социальная истина, - глубокая и таинственная органическая истина общественного здравия, которой безнаказанно нельзя противоречить даже во имя самых добрых и сострадательных чувств. Мораль имеет свою сфеpу и свои пределы» («Записки отшельника»). С подобным выводом сегодня в ХХ веке вынуждены были согласиться многие серьезные и известные философы, богословы, социологи. Вот как комментирует это место известный русский философ прот. В.В. Зеньковский : «Не трудно понять смысл последних слов: мораль есть подлинная и даже высшая ценность в личности, в личном сознании, но тут-то и есть ее предел: историческое бытие подчинено своим законам (которые можно угадывать, руководясь эстетическим чутьем), но не подчинено морали» (В.В. Зеньковский. История русской философии).

480 руб. | 150 грн. | 7,5 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут , круглосуточно, без выходных и праздников

Славин Игорь Константинович. Литературно-критическая деятельность К. Н. Леонтьева: Дис. ... канд. филол. наук: 10.01.08: Москва, 2004 156 c. РГБ ОД, 61:04-10/1065

Введение

Глава I. К. Леонтьев. Особенности литературно-критического подхода к литературе 17

Глава II. Идеология и эстетика в критике К. Леонтьева 58

Повествовательная точка зрения 131

«Точка насыщения» 136

Заключение 140

Библиография

Введение к работе

Неизвестный, неразгаданный, сложный - эти суждения часто встречаются применительно к Константину Леонтьеву. Безусловно, он был парадоксальной и драматической фигурой в русской духовной культуре второй половины XIX века. Об этом свидетельствует уже то, сколько занятий поменял Леонтьев за свою жизнь. Он был врачом, консулом, цензором, помещиком, публицистом, монахом. В поэзии, религии, философии - во всех областях, которых коснулся Леонтьев в своём творчестве, ему удалось сказать своё оригинальное, новое слово. В философии и истории он создал свою собственную концепцию, в публицистике горячо отстаивал свои убеждения, в прозе показал себя мастером изящного стиля, в критике проявил глубину взглядов и точность анализа.

При жизни Леонтьев не был популярен, его даже мало ругали, замалчивали, иногда вполне сознательно. Рядовой русский интеллигент конца XIX начала XX века долгое время даже не знал имени Леонтьева, а кто знал, тот помнил только, что К. Леонтьев был «реакционером», что он «славил кнут» и пр. Причина этого, возможно, в том, что Леонтьев действительно был большим любителем «страшных слов». По натуре прямой и страстный он не любил осторожных подходов к читателю, не пугался делать резкие выводы, часто формулируя их с вызывающей парадоксальностью.

Русские мыслители начала XX века по разному относились к творчеству Леонтьева, но, отмечая противоречивость его личности, все они признавали неповторимую индивидуальность, глубину и значимость его идей. Леонтьеву посвящали свои статьи Вл. Соловьёв, В. Розанов, С. Трубецкой, П. Струве, Н. Бердяев, С. Франк, П. Милюков, Д. Мережковский, С. Булгаков, свящ.Фудель, Г. Флоровский и многие другие.

Меняясь со временем, образ Леонтьева сейчас, после того как многие из его предсказаний сбылись, приобрёл иную отчётливость, иное звучание. По достоинству оценён вклад Леонтьева в теорию культурно-исторических типов, где он во многом предвосхитил идеи Шпенглера и Л. Гумилёва. Признано, что в русской философии Леонтьев вместе со славянофилами, Достоевским и др. , отметил особую фазу развития русского самосознания; по иному взглянули на «демонический» эстетизм Леонтьева, который, по мнению С. Булгакова и некоторых критиков начала XX века, противоречил его вере. Но во многих отношениях Леонтьев и сейчас ещё не открыт. В частности, Леонтьев - критик остаётся в тени, по сравнению с Леонтьевым - социологом и религиозным философом. Есть всего несколько новейших работ, специально посвященных литературно-критической деятельности Леонтьева. Одна из наиболее ранних - это статья П. Гайденко в «Вопросах литературы»(1974) «Наперекор историческому процессу (Константин Леонтьев - литературный критик)». Однако автор отвлекается от собственно литературоведческой проблематики, сосредотачиваясь на «религиозно-философской подоплёке» работ Леонтьева. Подробнее эта тема «Константин Леонтьев о русской литературе» рассматривается в статьях С. Бочарова. Бочаров определял позицию, которую занимал Леонтьев в своей эпохе, как «эстетическое охранение» - «одинокую позицию реакционного романтика, изолирующего Леонтьева в истории русской мысли»-1. Тема «Достоевский и

Леонтьев» (2-ая глава диссертации) затронута Н. Будановой в статье «Достоевский и Константин Леонтьев». Автор пытается осмыслить глубокие идейные расхождения Достоевского и Леонтьева, представляя Леонтьева, как фигуру второстепенную, часто спорно трактуя его образ. Нельзя обойти вниманием также книгу Ю. Иваска «Константин Леонтьев: Жизнь и творчество», его «психологически - мифологический подход».

В девятитомном собрании сочинений Леонтьева наряду с художественной прозой и трактатами, посвященными культурно-историческим и политическим темам, его литературная критика занимает меньшую часть (один том). «Отражённую эстетику» искусства Леонтьев не ставил в центр своего учения. В этом отношении он оставался сыном своего времени, потому что не мог уйти от вопросов, которые рационализм второй половины XIX века приучил считать самыми важными (славянский вопрос и другие злободневные политические новости). Его мысли о литературе (другие искусства в то время старались не замечать в своих теориях) рассеяны по немногим, случайно появившимся статьям. «Едва ли, - замечал Б. Грифцов, - (Леонтьев) сам сознавал всю важность для русской культуры того, что он бы мог об искусстве сказать» . Тем не менее, ему удалось, во многом опережая своё время, наметить целый ряд теоретических проблем, которые поэтике предстояло исследовать только в будущем, а многие из них являются открытыми до сих пор (вопросы содержания И фор-Бочаров С. Г. «Эстетическое охранение» в литературной критике // Контекст-77. - 1978. - С. 146. 2 Грифцов Б. Судьба К.Леонтьева // К. Леонтьев. Pro et contra: личность и творчество.- Пб.: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 1995. - Т. 1. - С. 324. мы, стиля и т.д.). Так, нельзя сейчас писать о Толстом, не зная всех за и против леонтьевского разбора «Войны и мира» и «Анны Карениной». Рассмотрение этих проблем невозможно без того, чтобы не проследить эволюцию Леонтьева критика, которая тесно связана с его мировоззрением в целом.

Основные идеи миросозерцания Леонтьева были во многом заложены в его душу и сознание матерью - истинной аристократкой, любившей всё прекрасное. Прежде всего это относится к таким принципам, как глубокая религиозность, эстетика жизни, монархизм и патриотизм. «Сила, вырабатываемая сословным строем, разнообразие характеров, борьба, битвы, слава, живописность и т. д. В этом эстетическом инстинкте моей юности было гораздо более государственного такта, чем думают обыкновенно; ибо только там много бытовой и всякой поэзии, где много государственной и общественной силы. Государственная сила есть скрытый железный остов, на котором великий художник - история лепит изящные и могучие формы культурной человеческой жизни. . . Я, сам того не подозревая, рос в преданиях монархической любви и настоящего русского патриотизма. . . И этими-то добрыми началами, которые сказались вовсе не поздно, а при первой же встрече с крайней «демократией нашей» 60-х годов, быть может, я более всего обязан матери моей, которая сеяла с самого детства во мне хорошие семена»(9,40) .

Эстетизм пронизывал всю жизнь и творчество К. Леонтьева. Уже в раннем романе «В своём краю» он определил прекрасное как «главный ар 3 Леонтьев К. Н. Собрание сочинений: в 8томах. - М., 1912. - T8. - С. 176 - 189. Далее ссылка на Собрание сочинений; первая цифра обозначает том, вторая - страницу. шин»(1,282), а позднее дал обоснование эстетического критерия - как универсального, по его приложимости ко всем без исключения явлениям как человеческой жизни, так и природы, «начиная от минерала и до самого всесвятейшего человека»(1,283). Эстетический факт Леонтьев считал столь же объективным, как и естественнонаучную истину. И здесь Леонтьев не мог уйти от парадокса. Почти все исследователи, писавшие о нём, не могли совместить эту фанатическую веру в эстетическое начало жизни с устремлённостью Леонтьева к монашеству или с его гражданским патриотизмом. За такое недвусмысленное любование красотой силы, избранности Леонтьева сравнивали с Ницше. Бердяев определил его эстетизм как не русскую черту, резко дисгармонирующую с традиционно русским состраданием униженным и оскорбённым. Эстетизм Леонтьева чужд не только традиции русской культуры, но и западному романтизму, воспринимающему мир по преимуществу цельно и оптимистически (Гёте, Уальд, Метерлинк). Эстетизм Леонтьева, как отмечал С. Л. Франк, сочетался с «мрачным пессимизмом», доходящим даже «до любви к жестокости и насилию»4. Например, войну он воспринимал эстетически, как средство ухода от однообразия и скуки будничной жизни, хотя, как врач, видел войну отнюдь не идеализированно) 5.

Как критик Леонтьев также занимал эстетическую позицию. Через всё его творчество приходит мотив ненависти к мелочному, бытовому реализму прозы, в который впадало большинство русских писателей (критика «общерусского» стиля). «Именно в гоголевском пути он усматривал причину падения литературы, - по словам Бердяева, - с высоты изящных образов к натурализму и культивированию безобразного. (...) ...движение к мещанству и буржуазности, к умалению культурных ценностей, к постепенному превращению великого в малое, мировой трагедии в. драму, комедию и далее, логически, - в пошлый фарс» 6.

Свою гражданскую позицию Леонтьев определил как «философскую ненависть к формам и духу новейшей европейской жизни», он остро реагировал на историческое развитие - крушение сословного строя в России и замену его эгалитарным буржуазным обществом: «. . . буржуазная роскошь и буржуазный разврат, буржуазная умеренность и буржуазная нравственность, полька тремб-лант, сюртук, цилиндр и панталоны, так мало вдохновительны для художников, то чего же должно ожидать от искусства тогда, когда. . . не будут существовать ни цари, ни священники, ни полководцы, ни великие государственные люди. . . Тогда, конечно, не будет и художников. О чём им петь тогда? И с чего писать картины?» (7,21)

Время Пушкина, а также 40-е -50-е годы XIX века Леонтьев считал лучшими в эстетическом отношении - «блаженное для жизненной поэзии вре-мя»(7,30). Этим во многом и определялось отношение Леонтьева к своему времени: поскольку «патриархальную поэзию русского быта»(7,30) уже нельзя возродить, она умирает вместе с дворянской усадьбой, эстетику остаётся толь 9 ко охранять её остатки («что ещё не совсем погибло» - 7, 31), средство для этого - политическая реакция.

Леонтьев создал оригинальную теорию антипрогресса, антидемократии, его волновало будущее демократических обществ, их прощание с национальными особенностями в угоду общеуравнительному движению к процветанию.

Своими идеями Леонтьев близок к создателям антиутопий XX века. Например, Замятин в романе «Мы»(1920 г.) восстает против того же, чего и Леонтьев - механической размеренности жизни, против штампа, когда люди, как муравьи, одинаковы, гениально предугадывая компьютерное будущее. К этому может привести человечество бездумный технический прогресс, или наука, оторвавшаяся от нравственного и духовного начала в условиях всемирного «сверхгосударства» и торжества технократов.

В понимании особой миссии России и своеобразия её судьбы по сравнению с Западом Леонтьев расходился и со славянофилами. На почве эстетического неприятия буржуазной действительности он был скорее ближе к Герцену и европейским романтикам, в политике - к Каткову. (Но с практическими реакционерами Леонтьев имел мало общего, царь не видел в нём своего апологета и теоретика).

Совпадение политических теорий Леонтьева с практикой современности поразительно. Развитое вслед за Данилевским учение о культурно-исторических типах, позволяло Леонтьеву точно предсказывать те события, которые могут произойти в государстве, если то, что удерживает части в «деспотическом единстве», уходит. (Эгалитарно-либеральный прогресс разрушает монархию, сословность, неравенство). «Либерализм, простёртый ещё немного дальше, довёл бы нас до взрыва, и так называемая, конституция была бы самым верным средством для произведения насильственного социалистического переворота, для возбуждения бедного класса населения противу богатых, противу землевладельцев, банкиров и купцов для новой, ужасной, быть может, пугачёвщины» (7, 500). «Коммунизм в своих бурных стремлениях к идеалу неподвижного равенства должен рядом различных сочетаний с другими началами привести постепенно, с одной стороны, к меньшей подвижности капитала и собственности, с другой - к новому юридическому неравенству, к новым привилегиям, к новым стеснениям личной свободы и принудительным корпоративным группам, законами резко очерченным; вероятно, даже к новым формам личного рабства или закрепощения» (6, 59-60).

С. Бочаров верно указывал на одно из главных противоречий эстетики Леонтьева, которое он видел в разграничении «реальной» эстетики жизни и «отражённой» красоты искусства. Действительно их соотношение оценено у Леонтьева двойственно: «Искусство же есть цвет жизни и самое высшее, идеальное её выражение» (7, 453); «Эстетика жизни (не искусства!. . Черт его возьми искусство - без жизни!)» (7, 267) «Интересно прекрасное в искусстве, но важно только прекрасное в жизни: «А «прекрасное» нынче всё потихоньку опускается в те скучные катакомбы пластики, которые зовутся музеями и выставками и в которых происходит что-нибудь одно: или снуют без толку толпы людей малопонимающих, или «изучают» что-нибудь специалисты и любители, то есть люди, быть может и понимающие изящное «со стороны», но в жизнь ничего в этом роде сами не вносящие. . . Сами-то они большей частью как-то плохи - эти серьёзные люди»(3,307). Подобных заявлений относительно «вторичного» прекрасного можно много цитировать из Леонтьева: «... европейская цивилизация мало-помалу сбывает всё изящное, живописное, поэтическое в музеи и на страницы книг, а в самую жизнь вносит везде прозу, телесное безобразие, однообразие и смерть.. .»(3, 308-309). Можно вспомнить тезис Чернышевского: «прекрасное есть жизнь» и прекрасное в действительности выше прекрасного в искусстве. Но Чернышевский подразумевал под этим революционную переделку жизни в соответствии с тем, «какова должна быть она по нашим понятиям», а Леонтьев - охранение.

Не вызывает сомнения утверждение, что реальная жизнь может служить прообразом для искусства (в рамках стилей реалистического плана). Именно об этом писал Леонтьев: «хорошие стихи и романы» не заменят прекрасной, жизни, нужно, «чтобы сама жизнь была достойна хорошего изображения». Однако можно найти совершенно иное понимание искусства у К. Леонтьева. В статье «Грамотность и народность» Леонтьев оригинально иллюстрировал свой тезис: он приводил экзотический пример из судебной практики (который, конечно, следует трактовать, учитывая его культурно-исторические взгляды). Речь шла о некоем раскольнике Куртине, заклавшем своего родного сына в жертву - Богу под влиянием библейских образован казаке Кувайцев (некрофиле), который отрыл труп любимой женщины, отрубил палец и рук и держал у себя под тюфяком. «. . . там только сильна и плодоносна жизнь, - справедливо замечал Леонтьев, - где почва своеобразна и глубока даже в незаконных своих произведениях. Куртин и Кувайцев могут быть героями поэмы более, чем самый честный и почтенный судья, осудивший их вполне законно (7, 34).

Образы в духе психологических фильмов ужасов XX века, достаточно вспомнить «Психо» А. Хичкока. Герой, который страдает раздвоением личности, представляясь то самим собой, то переодеваясь в убитую им самим же и не похороненную мать. Это, бесспорно, очень контрастирует с центральным типом XIX века «маленьким» человеком - серым гоголевским чиновником. Конечно, уже в XX веке восприятие искусства как отражения реальной жизни кажется ограниченным. «Глубоко ошибаются те, - писал Б. Грифцов, - кто хотел бы богато развитое искусство считать показателем богатой эпохи. Если бы мы стали спрашивать себя, кто изображён в живописи итальянского возрождения или в романах Достоевского, мы были бы только поражены преображающей силой искусства, придавшего очарование незаметному, увидавшему чистые идеи в том, что житейскому взгляду покажется поверхностной простотой. Только тем и важно искусство, что оно не похоже на жизнь, которая проста и незаметна». Однако отношение Леонтьева к искусству гораздо сложнее. По замечанию того же Грифцова, логическое продолжение мыслей Леонтьева об искусстве могло бы пояснить романтическую теорию воображении (см. I главу). Искусство, по Леонтьеву, не столько отражает жизнь, сколько меняет наш взгляд на жизнь, учит нас иначе видеть предметы. Так, кто-то сказал, что надо писать на картине голубоватую тень на снегу, и после этого он увидел эту голубизну в действительности. Об этом же, примерно в тот же период (конец 80-х 7 Грифцов Б. Судьба К.Леонтьева \\ К. Леонтьев. Pro et contra: личность и творчество. - Т. 1. - С. 342. гг.), писал другой эстет Оскар Уальд: «Откуда, как не от импрессионистов, эта чудесная коричневая дымка, обволакивающая улицы наших городов, когда расплывчат свет фонарей и дома обращаются в какие-то пугающие тени? Мнение Леонтьева и Уальда близко современной формуле: искусство учит жизнь. Где искусство - созданная художником новая эстетическая реальность, воспринимается как отдельная форма духовного творчества в отличие, например, от научной или общественно-политической. Достаточно вспомнить «Волхва» Дж. Фаулза - роман, где реальность и художественный вымысел настолько переплелись, что между ними теряется грань, или спланированную, словно по голливудскому сценарию, террористическую атаку боевиков «Алькаиды» в США.

В первой главе диссертации «Особенности литературно-критического подхода» поставлена задача показать своеобразие и оригинальность критики Леонтьева, определить его место среди основных течений эстетической мысли эпохи, а также проследить формирование взглядов на материале воспоминаний и ранних статей 60 годов: «Письмо провинциала к Г. Тургеневу», «По поводу рассказов М. Вовчка», «Несколько мыслей об Ап. Григорьеве». Эти статьи интересны прежде всего тем, что от намеченных в них мыслей, Леонтьев не отказывался, а развивал на протяжении всей жизни. По выражению Розанова: «В Леонтьеве поражает нас разнородность состава, при бедности и монотонности тезисов» 9. Уальд О. Упадок лжи \\ Избранные произведения в 2 томах. - М.: Республика, 1993. - T.2. - С.238. 9 Цитата по: Бочаров С. Г. Литературная теория К. Леонтьева \\ Вопросы литературы. - 1999. - №3. - С. 69. 60-е, 70-е годы были периодом развития философского и политического мировоззрения Леонтьева. Им был написан ряд статей, в число которых вошёл важнейший теоретический труд «Византизм и славянство», в котором Леонтьев изложил «органическую» концепцию «триединого» процесса развития обществ. Основные факты биографии этого периода - это дипломатическая служба в греческих и славянских областях Турецкой империи, определившая его интерес к вопросам национального и политического будущего, и религиозное обращение после опасной болезни в 1871 году - поворот в сторону аскетического христианства, приведшего к тайному постригу в Оптиной пустыни за три месяца до смерти. (См. главу 2-ю).

Публицистичность - родовая черта русской критики XIX века. Общественная идеология критика являлась одним из источников его критического метода. Отдавал дань своему веку и Леонтьев. В отличие от относительно нейтрального взгляда в статьях 60-х годов, статьи 80-х гг. имеют резвую идеологическую направленность, («О всемирной любви. Речь Достоевского на пушкинском празднике» (1880г.) и «Страх Божий и любовь к человечеству. По поводу рассказа Л. Н. Толстого «Чем люди живы?»(1882г.) - в них разворачивается полемика Леонтьева с Достоевским и Толстым о понимании христианства). Причём идеологические и эстетические оценки творчества Достоевского и Толстого у Леонтьева часто расходятся. (Глава «Идеология и эстетика в критике Леонтьева). Наиболее очевидно такой подход- суждение о литературе с точки зрения не чисто литературной проявился в статье «Два графа: Алексей Вронский и Лев Толстой» (1988), где Леонтьев писал о предпочтении г. Врон ского, как полезного, нужного государству твёрдого деятеля - самому его создателю, Толстому. Парадоксально, но такой взгляд на литературу стал поводом к чисто художественному, стилистическому анализу романов Толстого. (Глава II) Современной Леонтьеву критике, ограничивающейся разбором литературных произведений со стороны их идейного содержания, не было дела до проблем стиля и неуловимых «веяний». Леонтьев именно в рассмотрении этих тонкостей и полагал центр своей критики. Но главное, что эта работа является живым источником идей до сих пор, например: нельзя писать о Толстом без знания всех «за» и «против» леонтьевского разбора «Войны и мира» и «Анны Карениной». Основная цель исследования - подчеркнуть общее значение его деятельности; ведь Леонтьева, к сожалению, не включают в антологию русской критики, учебники по русской критике XIX века, несмотря на принципиальную важность и яркость его наблюдений и мыслей. В серии книг издательства МГУ «В помощь абитуриентам и школьникам» ставиться задача по-новому интерпретировать произведения, отойти от столь привычного в советское время толкования. Критики, верно указывая на ошибки реальной критики, вновь и вновь продолжают устремляться к их идеям. «В статьях Писарева были и неверные положения: (...), но несмотря на это он с большей объективностью, чем другие критики, подошёл к «Отцам и детям» и объяснил смысл образа Базарова»10. Достаточно вспомнить отношение творца бессмертного произведения к тем самым представителям «реальной критики»: «Вы Николай Гаврилович,

В.Недзвецкий, П.Пустовойт, Е.Полтавец. Перечитывая классику. И.С. Тургенев. - М.:МГУ, 1998. - С.58. просто змея, - сказал однажды Тургенев Чернышевскому в беседе о движении нигилистов, - а Добролюбов - очковая» п

Не лучше ли обратиться за свежими впечатлениями к малоисследованному - статьям К. Леонтьева, Ал. Григорьева, В. Розанова и др.

Цитата по: Н.О. Лосский. История русской философии. - М.: Советский писатель. -1991 г. - С.70.

К. Леонтьев. Особенности литературно-критического подхода к литературе

В 50-60-х годах в центре внимания литературы и её критического обсуждения стоял вопрос об искусстве, о том, как совмещаются в художественном произведении красота и польза, вечное и современное, эстетическая ценность и направление, идея. Сама эпоха, когда впервые литература и критика сблизились с обществом и его проблемами, способствовала теоретическому выяснению этого центрального вопроса эстетики. В описанных условиях в критике формируются два почти полярных критических метода: критика эстетическая (Дружинин, Анненков, Боткин) с одной стороны и реальная (Чернышевский, Добролюбов, Писарев) с другой. Причём центральной фигурой по-прежнему остаётся В:Белинский, выступая в роли своеобразного источника, откуда черпают идеи критики различных направлений. Если, например, Дружинину наиболее близки идеи и принципы идеалистического периода - «примирения с действительностью», то Чернышевскому - положение о превосходстве жизни над искусством и вытекающие из него реально общественные требования к литературе и художнику». Анализируя критику XIX века, Розанов говорил об односторонности каждого из подходов и как следствие - «недостаточность» каждой из критик, ведь «правый в утверждениях, каждый фазис был не прав в своих отрицаниях» . Возникла необходимость синтеза всего лучшего в них. Именно такую

попытку объединить эстетический, философский, психологический и социологический принципы и предпринял в своих статьях о литературе К. Леонтьев.

«Эстетизм и утилитаризм, - замечал С.Бочаров, - два смертных греха, в которые стремилась не впасть русская критика прошлого века (XIX. - И.С.), - Леонтьев сознательно и открыто исповедовал оба эти взаимно исключающих друг друга принципа и пытался совместить их в своих литературных суждениях и оценках»1 . Это определение требует некоторого разъяснения. Начнём с утилитаризма. Конечно, этот термин с большей осторожностью можно применить относительно позиции Леонтьева в том значении, в каком его, например, использовал Достоевский в отношении Добролюбова. Леонтьев был далёк от таких заявлений, что искусство должно служить запросам общества, откликаться на злободневные проблемы, а всегда выступал за свободу вдохновения и творчества, что будет доказано в последующем разборе его статей. Утилитаризм Леонтьева иного рода. С точки зрения культуролога предохранить культуру от полного распада - разрушительного, уравнивающего демократического прогресса, по Леонтьеву, могло только сильное и деспотическое государство. Отсюда такие парадоксальные заявления о предпочтении Вронского, как необходимого для государства политического деятеля, Толстому - художнику. Читая Леонтьева, нужно различать в его произведениях эстетические, религиозные, историософские, политические суждения и оценки. «Эстетическая критика, - писал он, - должна быть объективной, идеологически беспристрастной и что важно - она может расходиться с политической и нравственной оценкой: «Человек, который стал бы уверять и себя, и других, что «Монрепо Салтыкова -бездарная вещь, потому только, что Салтыков был революционер, - такой человек не заслуживал бы названия хорошего критика. Ведь можно, наконец, увенчавши лаврами талант «вредного гражданина», его самого не только предать гражданской анафеме, но и подвергнуть строгому наказанию... Ибо государство дороже двух-трёх лишних литературных звёзд. Но в критике нельзя не отдавать большому дарованию подобающей дани»(8,224).

Эстетизм Леонтьева имеет специфические черты, его деятельность нельзя рассматривать в русле традиции так называемого эстетического направления в литературной критике. И отличия эти разительно видны уже в ранних его статьях. «Письмо провинциала к Г. Тургеневу» - о романе «Накануне» - было напечатана в «Отечественных записках» в I860 году, причём по просьбе Тургенева. Леонтьев послал рукопись Тургеневу лично, и тот решил «очень умную и тонкую», с его точки зрения, критику сделать достоянием печати. Важно отметить, что в это время Тургенев разорвал свои отношения с «Современником» из-за напечатанной там известной статьи Добролюбова «Когда же придёт настоящий день?», в которой тот придавал роману программное значение.

Розанов, пытаясь понять причину популярности так называемой «реальной критики», видел перевес Добролюбова, к примеру, над Ап. Григорьевым, твор чество которого недостаточно оценили современники, в «перевесе литературного стиля над мыслью»14.

У Григорьева страдала форма изложения интереснейшего материала, не было чёткости и системности.

Возможно, Тургенев руководствовался целью подобрать достойный контраргумент против Добролюбова и противопоставил его точке зрения мнение Леонтьева, несмотря на то что тот расценивал роман как художественную неудачу. Леонтьев не только не уступал Добролюбову в стиле изложения, в его статье содержится достойный ответ в целом на притязания «реальной» критики стать духовным лидером общества. Статья ещё примечательна с той точки зрения, что мнение реальной критики долгие годы приучали расценивать как единственно правильное и объективное, словно и не было никаких других достойных оценок.

На страницах статьи Леонтьев высказывал отрицательное отношение к роману «Накануне», тем не менее продолжая ценить Тургенева как автора «Записок лишнего человека», «Рудина», «Дворянского гнезда». Он осуждал Тургенева за нехудожественность, схематичность. В этой повести, замечал критик, бессознательное принесено в жертву сознательному, эстетика оказывается на службе социальной тенденции: «Теперь нравственно-исторические вопросы везде пролагают себе путь, везде слышен голос искренней любви к пользе, поэзия говорит о высокой деятельности, и критика принимает нередко более исторический, чем художественный характер. .

Идеология и эстетика в критике К. Леонтьева

В художественном анализе у Леонтьева наряду с эстетической оценкой большое значение имеет идеологический и философско-религиозный аспект. Особенно ярко это соотношение раскрывается при анализе статей 70-х годов, посвященных Л. Толстому и Ф. Достоевскому.

Рассмотрение религиозно-этических взглядов Достоевского, послужило Леонтьеву поводом для высказывания оценок перспектив современной ему религиозной культуры. Эта тема чрезвычайно важна не только для изучения мировоззрения, но также связи этих двух мыслителей с христианской православной традицией.

Пушкинская речь Ф.М.Достоевского - духовное завещание писателя будущим поколениям, признанный выдающийся памятник истории мировой гуманистической мысли. Её относят также к числу наиболее глубоких интерпретаций творчества великого русского поэта. Однако появление пушкинской речи многими современниками было воспринято скорее как «недоразумение», исторический парадокс, чем как «событие»43. Достоевский писал об этом: «Я про будущее великое значение в Европе народа русского (в которого верую) сказал было одно словцо прошлого года на пушкинских празднествах: в;Москве, - и меня все потом забросали грязью и бранью, даже и из тех, которые обнимали меня только за слова мои, - точно я какое мерзкое, подлейшее дело сделал...» и. Достаточно сопоставить известные высказывания Леонтьева и Достоевского, чтобы подчеркнуть их внешний антагонизм. Если Достоевский приучил читателя скорбеть о «каждой слезинке» замученного ребёнка, то Леонтьев гневно восклицал: «Какое мне дело до страданий всего человечества?»45. После таких заявлений не удивительно, что основные тезисы пушкинской речи Достоевского о «мировой гармонии», «всечеловеческом служении России», «всемирном братстве» и «окончательном согласии всех племён по Христову евангели-евскому закону» были подвергнуты Леонтьевым резкой критике. Как провозвестник и защитник этих идей Достоевский, по мнению Леонтьева, отклонялся от церковного православия в сторону европейской гуманитарной мысли - «любвеобильного» христианства Ж.Санд, В.Гюго, Гарибальди, Фурье, Прудона, Кабэ (которые не верили в вечные адские мучения). Парадоксально, но Леонтьев усматривал в призывах автора «Бесов» подозрительную опасную близость к социалистическим учениям: «Церковь же категорически отвергает, осуждая как греховную, идею «земного рая», ибо считает, что Христос пророчествовал не гармонию всеобщую, а всеобщее разрушение»(8, 176-179).

Оценивать творчество Достоевского со своей христианской позиции Леонтьев имел особое право. В 1671году, находясь в должности консула на Балканах, вследствие внезапной тяжёлой болезни, он пережил глубокий душевный переворот, приведший его, «пламенного» эстета, эстетизм которого доходил до любви к жестокости и насилию (к примеру, восхвалению войн), к строгому аскетическому христианству. Леонтьев дал обет Божьей Матери постричься в монахи, который и исполнил спустя десятилетия (в 1871 году, за год до смерти), после долгих лет послушания. Подобное обращение не было похоже на приход к вере многих русских интеллигентов. Почти никто из них не помышлял о тяжёлых азах религии - об аскезе, занимаясь так называемыми религиозными вопросами за письменным столом или на собраниях. Поэтому о достоверности изображения Достоевским жизни русского православного монашества, Леонтьев мог судить как никто другой, ведь в годы постоянного посещения Оптиной пустыни и послушничества, одним из его духовных руководителей был сам Амвросий Оптинский, прототип Отца Зосимы в «Братьях Карамазовых». (Леонтьев жил с ним в общении последние годы жизни и был благословлён на тайный постриг.)

«В Оптиной, - в одном, из писем В.Розанову, - писал К.Леонтьев,- «Братьев Карамазовых» правильным православным сочинением не признают, и старец Зосима ничуть ни учением, ни характером на о. Амвросия не похож. Достоевский описал только его наружность, но говорить его заставил совершенно не то, что он говорил, и не в том стиле, в каком Амвросий выражается. У о. Амвросия, прежде всего, строго церковная мистика и уже потом - прикладная мораль. У о.Зосимы (устами которого говорит сам Ф.Михайлович) - прежде всего мораль, «любовь» и т.д. ...но, а мистика очень слаба. Не верьте ему, когда он хвалится, что знает монашество: он знает хорошо только свою проповедь любви - больше ничего»46. Несмотря на некоторую недооценку значения творчества Достоевского, леонтьевские замечания достойны внимания.

Леонтьев объяснял, как следовало бы писать Достоевскому, оставаясь на строгой церковной почве. Лучше было бы «сочетать более мистическое чувство с большею точностью реального изображения». А в романе Достоевского «собственно мистические чувства всё-таки выражены слабо, а чувства гуманитарной идеализации даже в речах иноков выражаются весьма пламенно и пространно». Монахи в «Братьях Карамазовых» мало похожи на настоящих афонских или оптинских старцев, они говорят «совсем не то, что в действительности говорят очень хорошие монахи и у нас, и на Афонской горе, и русские монахи, и греческие, и болгарские»(8, 177). К тому же в романе мало говорится о богослужении, о монастырских послушаниях: «отшельник и строгий постник» Фе-рапонт «почему-то изображён неблагоприятно и насмешливо»; «от тела скончавшегося старца Зосимы для чего-то исходит тлетворный дух» (8, 193).

Веяние

Итак, если говорить о веянии, то с этой точки зрения «Анна Каренина» - более совершенное творение, чем «Война и мир». Хотя по значительности темы эпопея об Отечественной войне 1812 года превосходит роман из жизни русского дворянства середины XIX века, но по верности художественных приёмов духу и смыслу изображаемого «Анна Каренина» выше «Войны и мира». Этому частному наблюдению Леонтьев придаёт значение большой художественной; проблемы. Изображённому в эпопее Толстого времени; начала века и связанному с ним «великому содержанию» не подходит, по Леонтьеву, «слишком современная форма» - как «вся совокупность тех мелочей и оттенков, которые составляют этот стиль, это «веяние» «... слишком уж наше это время и наш со временный ум» (8, 284). Это несоответствие Леонтьев определяет как «излишество психического анализа», которое передаёт «веяние» не простой и монументальной эпохи 1812-го года, а умственно взволнованной эпохи 60-х годов, времени Толстого и Леонтьева.

Приведённые исторические замечания Леонтьева нельзя считать оригинальными. Одним из первых критиков, указавших на «неисторичность этого исторического романа» был князь П. А. Вяземский, ополченец 1812-го года, друг Пушкина. Он, будучи на Бородинском сражении свидетелем происходящего, подобно Пьеру Безухову, не принял «Войну и мир» психологически и эстетически. Вяземскому претили у Толстого ненужные психологические и физиологические подробности, снижающие в его глазах события 1812-го года. Он приводил пример из «Войны и мира», что чувствовали участники исторического собрания в Слободском дворце, когда слово шло о спасении отечества: «одно выражалось в них - что им, очень жарко». «Не спорю, - писал Вяземский, -может быть, были тут и такие; но не на них должно было остановиться внимание писателя, имеющего несомненное дарование. К чему в порыве юмора, впрочем довольно сомнительного, населять собрание 15-го числа (. . .) стариками подслеповатыми, беззубыми, плешивыми, оплывшими жёлтым жиром или сморщенными, худыми? (...)... чем же виноваты и смешны они, что Бог велел им дожить до 1812-го года и до нашествия Наполеона?»68. Вяземский указывал также на неверность и несообразность того, как Толстой представляет императора Александра, появляющегося перед народом, доедающим бисквит, чтобы призвать на смертельную борьбу с неприятелем.

Леонтьев, в отличие от Вяземского, высоко ценил «Войну и мир» именно за её великое патриотическое содержание, но в своих суждениях о характере подробностей и их излишестве, был близок к Вяземскому. О проецировании Толстым своего времени в эпоху Отечественной войны писали другие критики, например, Анненков и Громеко (книгу которого Леонтьев цитировал в «Анализе»). Но острее всех эта проблема понимания «Войны и мира» была поставлена всё-таки Леонтьевым, он открыл её для будущего литературоведческого изучения. Вот пример того, как Леонтьев раскрывал проблему несоответствия двух эпох: «. . . Толстой заставил своих двух главных героев 12-го года (Болконского и Безухова. - И. С.) думать почти своими думами в «стиле» 60-х годов. Обоих этих светских людей, выросших отчасти на своей тогдашней русской словесности или скудной, или подражательной, отчасти на французской литературе, богатой, но напыщенной, он заставил думать мыслями человека гениального, во-первых; во-вторых, лично весьма оригинального и, вдобавок, уже пережившего Гёте, Пушкина, Гегеля, Шопенгауэра, Герцена, славянофилов и, сверх всего, двух весьма тоже тонких в психическом анализе предшественников своих - Тургенева и Достоевского» (8,336).

Таким образом, Леонтьевым было подмечено, что в книгу Толстого вошло всё умственное и психологическое содержание полувекового развития, с его проблемами. Например, «поклонение» Пьера солдату Каратаеву - эта актуальная для 60-х годов проблема была не свойственна идеологии начала века.

Во второй половине XX века в филологии появилось понятие интертекстуальности. Каждый отдельное литературное произведение представляется отражением множества других созданных прежде литературных текстов. Они словно вступают с его создателем, автором, в не осознанное им самим соавторство. «Текст «Войны и мира», как его увидел Леонтьев, - делает тонкое наблюдение С. Бочаров, - это интертекст всего им названного, как и не названного, литературного и философского материала, присутствующего в книге Толстого, конечно, не как материал, а как итог развития, преобразовавший сознание романи- ста» . На эту проблему указывал М. Гаспаров: «Нам трудно понять Пушкина не оттого, что мы не читали всего, что читал Пушкин (прочесть это трудно, но возможно), - нет, оттого, что мы не можем забыть всего, что он не читал, а мы читали» . Это трудности современной филологии, но таковы и трудности исторического писателя, как увидел Леонтьев Толстого: Толстому трудно забыть все то, что он читал, а Пьер не читал.

На исторические замечания Леонтьева опирался В. Шкловский в своей книге «Материал и стиль в романе Толстого «Война и мир»», хотя по-своему истолковывая это наблюдение: «Обычно упрекают Л. Н. (Толстого) втом, что он сделал людей 1812-го года слишком сложными, что они слишком много знают. Об этом много писал Константин Леонтьев. Это верно, отчасти потому, что люди «Войны и мира» - это люди Крымской кампании, берущие реванш в истории. Но с другой стороны. - герои Толстого проще своих исторических прототипов: беднее и глупее». Он приводил в пример Дениса Давыдова - прототип толстовского Денисова, который переписывался с В. Скоттом, был теоретиком партизанской войны, другом Пушкина, скептиком в истории, «этот Денис Давыдов, - писал Шкловский, - не принял бы в свою компанию Ваську Денисова»71.

Автор и герой

Леонтьевым как раз и владела та потребность в целостно-героическом миропонимании и поведении, которая погибала под ядовитыми перьями писателей гоголевского направления и набирающей обороты буржуазной цивилизацией. На отсутствие подлинной героической личности сетовал уже Лермонтов, устами Печорина. Вспомним его сопоставление далёких «предков», цельных и действенных в самих заблуждениях своих, с их жалкими потомками», не способными к «великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного... счастья»95. Кто такие русские герои? Личности, глубоко противоречивые и не цельные, поражённые рефлексией и тем «палящим и иссушающим; безверием» (Ф. Тютчев), которое согласно Достоевскому, превращало Онегиных, Печориных, Рудиных, Райских, Раскольниковых, Карамазовых в страдальцев и несчастных скитальцев в родной земле.

Ну, конечно, герой не будет личностью, если он не будет размышлять и страдать. Недаром Леонтьев останавливался на творчестве Толстого, ведь он возможно единственный в своё время из многих писателей, кто смог создать персонажей, не антигероев - «лишних людей», страдающих чисто русской болезнью - «хандрой», или «карикатурные типажи», а тех, кому именно подходит определение «герой» в высоком значении этого слова. Действительно, поэтичность и идеальность Болконского не сравнима с поэтичностью и идеальностью не только героев Толстого, но и героев всей русской литературы. Всем читателям, а не только Наташе или Пьеру, он представляется «красивым, очень храбрым, очень умным, тонким, образованным, деловым, благородным и любящим все прекрасное. И гордость, и честолюбие, и некоторые капризы его, и даже сухость с женой (столь скучною) - все это нравится нам. И собственный внутренний мир его исполнен идеальных и высоких стремлений; к серьезной дружбе, к романтической любви, к патриотизму, к честной, заслуженной славе и даже к религиозному мистицизму... «Героизм истинный, правдивый» толстовских персонажей отмечал и Розанов. Но и здесь не оставалось без жертвы общерусской тенденции. Изображая людей попеременно хорошими и дурными, Толстой стремился передать тонкие нюансы - мельчайшие «сцепления» обстоятельств и мотивов в человеческом поведении, в человеческой душе. Толстым руководило желание предельно правдиво описать своих героев, он как бы искал в них то, чего боялся в себе: беленькими нас каждый полюбит, попробуйте полюбить нас чёрненькими. Здесь именно Толстой и перегибал палку - совершенно без повода их унижая. Взгляд на героя с нравственной точки зрения - основная черта русских писателей. Леонтьев ничего не имел против этого, он лишь указывал на один из недостатков подобного взгляда, когда такого рода нравственная самокритика превращается в придирчивость и подозрительное подглядывание. Скульптурность и жизненность созданных Толстым образов настолько велика, что они живут, хоть и по воле своего творца, но в то же время и независимо от неё. А Толстой, словно не доверяет им, ищет дурных и мелочных мотивов их поступков, даже тогда, когда для этого нет никаких оснований. В «Войне и мире», например, Толстой «подозревает всех матерей в чувстве зависти к брачному счастью дочерей своих»(8, 295). Так, княгиню Курагину «мучила зависть к счастью дочери»(8,295), графиня Ростова показывала сыну Николаю письмо

Андрея Болконского, уже помолвленного с Наташей, «с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастья дочери»(8, 232). Если поведение княгини Курагиной не вызывает возражений у Леонтьева, то подозрение относительно графини Ростовой выводит его из себя - он обвиняет Толстого в «уродливой и ни на чем не основанной выходке». Леонтьев усматривал в этом натяжку - «стыд высокого», стремление Толстого и других «реалистов» принизить героев. Толстой повсюду разыскивал самолюбие и тщеславие, причём «только у людей образованных классов, тогда как, по мнению Леонтьева, мужики и солдаты не менее тщеславны чем «господа»: «простолюдины в своём кругу гораздо больше нашего из самолюбия боятся нарушить приличия»(8,237) . Например, они очень боятся, что их могут осудить, засмеять за недостаточное угощение гостей, поэтому они больше считаются с общественным мнением.

Можно подумать - придирки к мелочам! Ну, во первых, подобные наблюдения над отношением автора к своим героям можно считать шагом в сторону теоретического осмысления этой проблемы. В XX веке она стала одной из центральных проблем поэтики. Достаточно назвать М. Бахтина с его вниманием к авторской позиции или В. Виноградова и его категорию «образ автора» . К тому же, за этими вроде бы поверхностными леонтьевскими замечаниями скрывалось точное наблюдение и глубокий вывод.

Исторически сложившиеся правила поведения в политической жизни

Исторически сложившаяся форма символического поведения субъектов политики

Кейс 1 Подзадача 1

В данной цитате объектом критики К. Н. Леонтьева является.... Либерализм

Подзадача 2

По мнению К. Н. Леонтьева, "охранение у всякой нации свое, у турка - турецкое, у англичанина - английское, у русского - русское, а либерализм у всех один".

В общественно-политической мысли России в 30-40-е годы XIX века основные дискуссии о путях развития российского государства были между

Западниками

Славянофилами

Подзадача 3

По мнению К. Н. Леонтьева, "охранение у всякой нации свое, у турка - турецкое, у англичанина - английское, у русского - русское, а либерализм у всех один".

В отечественной общественно-политической мысли в XIX вь сложились три основных направления. Установите соответствие между направлениями и их представителями:

1) консервативное К. Н. Победоносцев, Л. А. Тихомиров

2) либеральное П. Н. Милюков, Б. Н. Чичерин

3) радикальное П. А. Кропоткин, П. Л. Лавров

Кейс 2 Подзадача 1

Марксистский подход к пониманию политики опирается на....

- теорию классовой борьбы

- материалистическую концепцию истории

Подзадача 2

В немецкой идеологии Карл Маркс и Фр. Энгельс писали: "гражданское общество обнимает все материальное общение индивидов в рамках определенной ступени развития производительных сил. Оно обнимает всю торговую и промышленную жизнь данной ступени и постольку выходит за пределы государства и нации, хотя, с другой стороны, оно опять-таки должно выступать вовне в виде национальности и строиться внутри в виде государства".

Согласно марксистскому подходу гражданское общество .. является надстройкой, развивается вместе с семьей, образует базис

Кейс 2 Подзадача 2

"Гражданское общество обнимает все материальное общение индивидов в рамках определенной ступени развития производительных сил. Оно обнимает всю торговую и промышленную жизнь данной ступени и постольку выходит за пределы государства и нации, хотя, с другой стороны, оно опять-таки должно выступать вовне в виде национальности и строиться внутри в виде государства".

Установите соответствие между сферами жизнедеятельности и структурными элементами гражданского общества

1)экономическая сфера акционерные общества, корпорации,...

2) социально-политическая сфера профсоюзы, общественные

Организации, негосударственные СМИ

3) духовная сфера свобода слова, независимость

творческихи научных объединений от государственных структур

Кейс 3. Подзадача 1.

Политический режим, который существовал в Чили в годы правления генерала Пиночета, называется... авторитарным

Подзадача 2.

В 1981 г. вступила в силу Конституция Чили, принятая на плебисците в 1980 г. В ней провозглашалось восстановление гражданских свобод и институтов представительной демократии. По конституции деятельность партий жестко регламентировалась, а левые партии вообще запрещались. осуществление положений о выборах, о партиях откладывалось на 8 лет. а до того времени Пиночет без выборов был объявлен "конституционным президентом" на ближайшие 8 лет с правом переизбрания на следующие 8 лет.

- монополизация власти одной группой

- отсутствие реальной политической конкуренции

Подзадача 3.

В 1981 г. вступила в силу Конституция Чили, принятая на плебисците в 1980 г. В ней провозглашалось восстановление гражданских свобод и институтов представительной демократии. По конституции деятельность партий жестко регламентировалась, а левые партии вообще запрещались. осуществление положений о выборах, о партиях откладывалось на 8 лет. а до того времени Пиночет без выборов был объявлен "конституционным президентом" на ближайшие 8 лет с правом переизбрания на следующие 8 лет.

1) хунта военные правительства, пришедшие к власти после гос. переворота

2) преторианство режим, поддерживаемый по преимуществу наемными войсками

3) апартеид политика расовой сегрегации, политической

Диссертация

Виноградов, Андрей Александрович

Ученая cтепень:

Кандидат филологических наук

Место защиты диссертации:

Кострома

Код cпециальности ВАК:

Специальность:

Русская литература

Количество cтраниц:

Глава 1. Особенности литературно-критического метода К.Н.Леонтьева.

§ 1 Эстетика искусства.

§ 2 Эстетика жизни.

§ 3 Исповедь эстетического содержания.

Глава 2. Онтопоэтика К.Н.Леонтьева.

§ 1 Эстетическая теория.

§ 2 Художественная практика.

Введение диссертации (часть автореферата) На тему "К.Н. Леонтьев: литературно-критическая позиция"

Посмертная слава - явление характерное для русской культуры. Россия не любит пророков и зачастую внимает им только в годы больших перемен и общественных потрясений. Так произошло с К.Н.Леонтьевым (1831-1891). Несмотря на то, что создатель ряда рассказов и повестей о восточных нравах ставил себя как писатель выше И.С.Тургенева и Ф.М.Достоевского, он не получил и десятой доли их прижизненной славы. «Я думаю, - говорил К.Н.Леонтьев в конце жизни, - что когда-нибудь на мои мысли обратят внимание. А то, что всю жизнь я прошел так мало замеченным, на то была Божья воля» . Автор оказался прав: в 1912-1913 годах выходит 12-ти томное собрание его сочинений (вышло 9 томов), появляется сборник статей «Памяти К.Н.Леонтьева» («Литературный сборник », 1911)1, монография Б.А.Грифцова «Судьба К.Н.Леонтьева» («Русская мысль », 1913), освещающая все творчество мыслителя, исследование В.В.Розанова «К.Леонтьев об Аполлоне Григорьеве» («Новое время », 1915), в котором дается характеристика взаимоотношений К.Н.Леонтьева и Н.Н.Страхова, работа А.К.Закржевского «Одинокий мыслитель » (Киев,1916), где уделяется особое внимание ранним критическим исследованиям Леонтьева и ряд других2.

После Октябрьской революции внимание к творчеству мыслителя в России значительно ослабело, что объясняется, в первую очередь, его религиозно-философскими взглядами. Но за рубежом, особенно в кругах русской эмиграции, интерес к К.Н.Леонтьеву по-прежнему высок: печатается монография Н.АБердяева «Константин Леонтьев (Очерк из истории русской религиозной

1 В сборнике представлены, в основном, статьи библиографического плана, имеющие целью воскрешение имени К.Н.Леонтьсва, а потому лишенные глубокого исследовательского начала.

2 Отметим, что большинство работ публиковалось на страницах газет и журналов, имело разобщенный, в смысле понимания целостной концепции Леонтьева-критика, характер. Единственная диссертация, имеющая довольно одностороннюю критику философских взглядов Леонтьева, была написана священником К.МАгсевым «Христианство и его отношение к благоустроению земной жизни. Опыт критического изучения и богословской оценки раскрытого К.Н.Леонтьевым понимания христианства» (Киев, 1909). мысли)» (Париж, 1926)1, работа священника К.Зайцева «Любовь и страх (Памял ти Константина Леонтьева) » (Шанхай, 1948), монография Ю.П.Иваска «Константин Леонтьев. Жизнь и творчество» (Берн, Франкфурт-на-Майне, 1963)3. Лишь со второй половины столетия на родине «непризнанного пророка » (Л.А.Тихомиров) начинают появляться редкие исследования литературно-критического плана (П.П.Гайденко, Н.А.Рабкина)4. Здесь следует особо отметить вклад С.Г.Бочарова в раскрытие критических взглядов Леонтьева. В его статье «"Эстетическое охранение" в литературной критике (Леонтьев о русской литературе)» («Контекст-1977», 1978) впервые предпринята попытка рассмотреть литературно-критическое творчество Леонтьева в его становлении и развитии5.

Настоящее воскрешение леонтьевских идей происходит в конце 1980-х годов, в период реставрации культурных ценностей. В 1988-1989 году в журнале «Вопросы литературы » С.Г.Бочаров печатает статью К.Н.Леонтьева «Анализ, стиль и веяние », в издательстве Российского Христианского гуманитарного института появляется антология статей «К.Н.Леонтьев: pro et contra» (Санкт-Петербург, 1995). В последние годы широко публикуются философские произведения мыслителя, в издательстве «Владимир Даль » выходит 12-ти томное собрание его сочинений (к 2005 году вышло 7 томов), в Интернете открылся от

1 Основной упор Н. А.Бердяев делает на философские взгляды мыслителя. Под этим углом зрения рассматриваются и литературно-критические работы Леонтьева.

2 Исследователь называет религиозные идеи Леонтьева православными, основанными на учениях отцов церкви, чем оправдывает критику мыслителем философских взглядов Ф.М.Достоевского и Вл. Соловьева,

3 Самая обстоятельная работа по творчеству Леонтьева на сегодняшний день, В монографии дается обзор литературно-критических статей Леонтьева, но отсутствует их объективный анализ.

ШХГайденко в статье «Наперекор историческому процессу » («Вопросы литературьр>, 1974) пытается дать полную картину литературно-критического творчества Леонтьева. Она выделяет две темы леонтьевской критики: эстетическую и религиозную (византийское христианство). «Леонтьев как литературный критик, - пишет Гайденко, - обнаруживает мировоззренческую предпосылку своего анализа: полное и безоговорочное отбрасывание им отрицания оказывается. отбрасыванием нравственной точки зрения на действительность». Но с нравственной стороны исследователь приближает Леонтьева к Ш.Бодлеру.

Н. А.Рабкина в небольшой статье «Антигерой Достоевского и штрихи реальной истории» («Известия ОЛЯ », 1984) анализирует отношения Леонтьева и Достоевского . Позже, в 90-х годах, исследователь представит еще несколько работ, посвященных творчеству критика: «Литературные уроки (Леонтьев и Тургенев - история взаимоотношений)» («Вопросы литературы », 1991), «Византизм КЛеонтьева » («История СССР », 1991).

5 С.Г.Бочаров утверждает основным критерием критической оценки Леонтьева эстетическое охранение. В связи с этим ученый упоминает о взаимоотношениях Леонтьева и АаГригорьева (1860-е годы). В этом аспекте рассматриваются некоторые элементы «Анализа, стиля и веяния ». С.Г.Бочаров определяет позицию Леонтьева как «противостояние фатализму ». Далее предлагается характеристика ряда критических положений Леонтьева в его статьях 1880-х годов. В статье «Эстетический трактат КЛеонтьева » («Вопросы литературы », 1988) С.Г.Бочаров говорит о значении леонтьевской критики для общего литературоведения в области теоретических законов поэтики и психологических аспектов эстетики, утверждая актуальность изучения проблемы. дельный сайт, посвященный творчеству К.Н.Леонтьева (http://knleontiev. narod.ru). Уже несколько лет, в рамках Всероссийских чтений «Оптина пустынь и русская культура » (г.Калуга), разрабатывается леонтьевская тема. Творчеству «мистического анархиста » (Н.А. Бердяев ) посвящено множество работ, в том числе и диссертаций. Но их подавляющее большинство представляет анализ философских взглядов мыслителя1.

Актуальность работы определяется необходимостью осмыслить своеобразие критического творчества К.Н.Леонтьева, коренным образом отличающегося от традиционных представлений о русской литературе.

Цель нашей диссертации: дать характеристику литературно-критической позиции Леонтьева. С точки зрения этимологии слово «позиция » заимствовано в Петровскую эпоху через польское посредство из французского языка и является синонимичным слову «положение » (ponere - positio - position - позиция ). Поэтому слово «позиция », понимаемое в переносном значении («точка зрения, отношение к какому-либо вопросу») сближается с семантикой «положения » («утверждение, мысль, лежащие в основе чего-либо, выдвинутые кем-либо; тезис»), что обусловливает представление отношения автора к творческому вопросу и анализа этого отношения.

Объектом исследования являются литературно-критические статьи, философское и художественное творчество Леонтьева, Предметом - эстетические и религиозно-нравственные взгляды Леонтьева, проявившиеся в его критической прозе .

Теоретической базой нашего исследования являются труды М.Хайдеггера, Х.Гадамера, Р.Барта (теоретико-методологическая основа); А.А. Потебни , А.Н. Веселовского, А.П. Скафтымова, С.С. Аверинцева , Л.В.Карасева, Б,Ф, Егорова (поэтика); В.В. Виноградова , А.В. Чичерина, Б.В. Томашевского, Л.С. Выгот

1 Среди прочих отметим: Зинченко Л.Н. Поэтика прозы КН.Леонтъсва «русского периода ». - Барнаул, 1999; Ко-вешникова Н.А. Идеи К.Леонтьева в культуре Серебряного века. - М., 2000; Панаэтов О.Г. Полифонизм и соборность как категории поэтики: Ф.М. Достоевский и К.Н. Леонтьев. - Краснодар, 1998; Дианов Д.Н. Творческие искания Ф.М. Достоевского в оценке русской религиозно-философской критики к.XIX - н.ХХ вв.: КЛеонтьев , Вл.Соловьев, В.Розанов: Дис. канд. филол. наук. - Кострома, 2003.

2 Замечание о сносках: первая цифра (арабская) - номер библиографического списка, вторая цифра (римская) -том издания, третья цифра (арабская) - страница. ского (стилистика), а также О.М. Фрейденберг , Б.М. Эйхенбаума, С.Г. Бочарова, В.Е. Хализева и других.

Методология исследования основана на сочетании историко-генетического, сравнительно-типологического, историко-функционального, структурного и психологического методов исследования. Теоретико-методологическим основанием диссертации, определяющей использование и сочетание данных методов, являются представления критики «приближения », где литературно-критический опыт рассматривается в онтологическом аспекте.

Литературная критика есть alter ego литературного процесса. Деятельность писателей доказывает, что литература существует; существование же критики обусловливает литературный процесс. Критика всегда находится a posteriori по отношению к явлениям литературы. Причем литературно-критический опыт имеет несколько составляющих: с одной стороны - это опыт автора художественного произведения, который является объектом последующего изучения, а с другой - опыт самого исследователя, характеризующийся субъективностью его жизненной позиции. «Диалектика литературного опыта, - утверждает Х.-Г. Га-дамер, - получает свое подлинное завершение не в каком-то итоговом знании, но в той открытости для опыта, которая возникает благодаря самому опыту» .

Задача литературной критики, на наш взгляд, - раскрыть трансцендентную составляющую опыта автора, установить его имманентный компонент, трансформируя при этом собственный опыт по законам, установленным автором. «Художественное творчество, - говорит И. Кант, - следует рассматривать как природу. Посредством гения природа дает правила искусству». Поэтому, рассматривая художественное произведение по законам автора, исследователь конкретизирует эти законы так, чтобы они были приемлемы для всего литературного процесса.

Раскроем дефиниции компонентов творческого опыта.

Р.Барт, выступая с позиции «новой критики », определял структурализм как «упорядоченную последовательность определенного числа мыслительных oneраций» . В таком понимании деятельности утрачивается субъект, возникает новое психологическое понятие («мыслительные операции »), используя которое, определим имманентную составляющую как совокупность «мыслительных операций » автора, приводящую к формированию законченной мысли, которая, впоследствии, выражается в графической форме. Другими словами, это те внутренние отношения и связи, которые лежат в основе реального опыта автора и влияют на определение характера непосредственно воспринимаемой нами субстанции.

Трансцендентной составляющей является именно то, что автор открывает читателю, то есть особым образом сконструированный словесный материал, призванный оказать определенное воздействие на субъект. При этом не следует проводить четкой логической границы между субъективностью интерпретатора и объективностью подлежащего пониманию источника, так как в процессе анализа происходит взаимодействие творческих потенциалов субъекта и объекта посредством третьей составляющей, обеспечивающей это взаимодействие.

Следует отметить, что «совокупность мыслительных операций » порождает энергию, которая воплощается в словесном эквиваленте. Происходит то, что позволило М.М.Бахтину называть автора «единственно активной формирующей энергией ». Однако внутри текста наблюдается взаимопроникновение контекстных энергий, которое не зависит от воли автора (возможно, что это положение подтолкнуло некоторых исследователей к развитию идеи о бессознательном творчестве), и ведет к образованию интеграционной, целостной энергии текста, которая, собственно, и является третьей составляющей литературно-критического опыта. Взаимодействие энергии текста и энергетики субъекта являет определенный эмпирический эффект, который приводит (или не приводит) данный субъект к осознанию целостности восприятия предмета изучения.

Понимание литературной критики как совокупности всех компонентов литературно-критического опыта, призванной приближать осмысление художественного произведения к совершенному, что свидетельствует «о воле к предельному усилию, о решимости идти до границы возможностей » , обусловливает обособление общего понятия литературной критики репрезентацией критики «приближения ».

Онтологичность приближения позволяет, с одной стороны, представить своеобразие соотношений между исследователем и художественным текстом: исследователь текста одновременно находится в будущем, по отношению к тексту, который, в свою очередь, присутствует в своем настоящем; и в настоящем, по отношению к тексту прошлого. С другой стороны, можно говорить о существовании герменевтического круга «критик - художественное произведение»,

С точки зрения критики приближения, в соответствии с общей логикой работы, характером подлежащей рассмотрению проблемы и спецификой исследуемого материала, предполагается рассмотрение во взаимосвязи двух подходов: диахронического, определяющего критические взгляды Леонтьева на каждом этапе творчества, и синхронического, представляющего историческую синтетичность приемов литературно-критического анализа.

В первом случае мы будем иметь дело с художественным объектом и субъектом-аналитиком, исследование будет носить, главным образом, историко-генетический характер, что вплотную подведет нас к рецептивности, восприимчивости художественного материала Леонтьевым-критиком. На этой основе предполагается определить своеобразие литературно-критического метода Леонтьева на каждом этапе творческого пути. Под методом литературной критики мы понимаем «. наиболее общий принцип, подход к характеристике художественного произведения, творческого пути писателя или литературного процесса в целом, определяющийся совокупностью идейно-эстетических взглядов критика, его мировоззрением и проявляющийся в конкретных приемах и способах

1 В отечественном литературоведении существует давняя полемика по поводу взаимоотношений научного анализа и интерпретации (Бурсов Б.И. Критика как литература. - Л.,1976; Борев Ю.Б. Роль литературной критики в художественном процессе. -М., 1979; Баранов В.И., Бочаров А.Г., Суровцев Ю.И. Литературно-художественная критика. - М., 1982; Егоров Б.Ф. Мастерство литературной критики: жанры, композиция, стиль. - Л.,1980 и другие). Характерно высказывание Ю.М.Лотмана, сделанное в 1972 году: «Сейчас на первый план выдвигается не то, что составляет сокровищницу индивидуального опыта того или иного исследователя. а значительно более прозаическая , но зато и более строгая, типовая методика анализа» . В последнее время границы между научным анализом и интерпретацией значительно стерлись (работы С.Г.Бочарова, А.В.Михайлова, Л.В.Карасева), что объясняется, на наш взгляд, выходом на качественно новый уровень литературно-критического анализа. критического мышления» . С этой точки зрения необходимо представить периодизацию критических воззрений Леонтьева. В развитии его философских взглядов уже сложилась традиция разделения их на два этапа: до 1871 года и с этого момента до 1891 года (Н.А.Бердяев). Ю.П.Иваск, с позиции биографического исследования, предлагает выделять четыре периода в жизни «неузнанного гения» (Д.СЛихачев): 1831-1863, 1863-1873, 1873-1887, 1887-1891. До сих пор в отечественном литературоведении ие существует четкой периодизации литературно-критических взглядов мыслителя. Основываясь на временном представлении Леонтьевым литературно-критических работ; наличию статей переходного характера («Новый драматический писатель », «»); а также на обращении его к трем видам творчества (литературе, философии и историософии), мы предлагаем выделять три периода литературно-критической деятельности: 60-е годы, конец 70-х-середина 80-х годов, конец 80-х-начало 90-х годов XIX века. С точки зрения внешнего влияния, в рамках определения своеобразия метода, перед нами стоит ряд задач диахронического свойства.

Первой из них является анализ двух статей Леонтьева: «Письмо провинциала к Тургеневу » («Отечественные записки », 1859) и « По поводу рассказов Марко Вовчка » («Отечественные записки », 1861). Необходимо выяснить отношение Леонтьева к представителям эстетической и реальной критики, к идеям Ап.Григорьева. Предполагаем, что определяющим критерием оценки в данном случае является понимание критиком аксиологической категории красоты.

В 1870-х - 1880-х годах Леонтьев создает ряд работ философского характера, активно участвует в периодических изданиях, отстаивая «охранительную » позицию. По словам С.Г.Бочарова, «политически-охранительная позиция автора прямо и грубо вмешивается в художественную оценку.». Нашей задачей является анализ статей «Новый драматический писатель » (1879), «О всемирной любви » (1880), «Страх Божий и любовь к человечеству » (1883)? ряда рецензий и цензорских докладов Леонтьева, установление отношений критика с М.Н.Катковым, А.И.Герценом, Вл.Соловьевым, представителями позитивистской и народнической философии. Это позволит выявить роль «эстетики жизни » в оценке произведения искусства, а также конкретизировать критерии «ре-ально*эстетической гармонии».

С 1887 года К.НЛеонтьев постоянно живет в пределах Оптиной пустыни под духовным руководством старца Амвросия. Именно в это время появляются знаменитые пророчества Леонтьева. Для него становится принципиально важным высказаться «до конца ». Предполагаем, что в литературно-критических статьях этого периода («Два графа: Алексей Вронский и Лев Толстой » (1887), «Анализ, стиль и веяние » (1890) и некоторых других) К.Н.Леонтьев пытается совместить прежние литературно-эстетические и философские воззрения на исторической почве.

Отметим, что определение характера литературно-критического обращения и основного критерия оценки, явленной в понимании Леонтьевым-критиком аксиологических категорий красоты, добра и истины, ставит перед нами ряд вопросов, конкретизирующих приведенные задачи: определить цель, направление анализа, способ доказательства, стилистические и композиционные особенности статей; представить специфику обращения Леонтьева к психологии автора и читателя, а также ряд аналитических принципов и приемов («геометрия эстетического вкуса », «стереотипная рамка », «точка насыщения »).

Другой аспект критики «приближения » предполагает рассмотреть отношения между объектом научного анализа и субъектом-аналитиком. При этом диахронический характер исследования уступает место синхроническому, что по= зволяет приблизиться к определению рецептивности критики К.Н.Леонтьева исследователями его творчества в онтологическом аспекте. Заметим, что на каждом этапе литературно-критический метод Леонтьева неоднозначен. Тем не менее, каждый период имеет общие черты, точки соприкосновения или, точнее, «контрапункты », которые позволяют представить литературно-критическую систему Леонтьева в единстве содержательной формы. Наиболее ярко данное положение проявляется в статьях последнего периода. «Кто виноват, - неоднократно восклицает Леонтьев, - я или лучшие наши писатели и публика, не знаю!

Пусть буду я виноват в моих „дамских" с этой стороны вкусах, но я не отказывался от них в течение 30-ти лет, - не откажусь, конечно, и теперь)^ 119,VIII,235]. С другой стороны, даже знаменитая статья «Анализ, стиль и веяние » не является посвященной характеристике только творчества Л.Н.Толстого1. Писатель в данном случае является для Леонтьева лишь примером для представления того или иного критического приема. «Нельзя было обо всех писать здесь (имеется в виду «Анализ, стиль и веяние » - А.В.) подробно, -отмечает критик, - так уж сложился план работы моей. Но я полагаю, что мои желания достаточно ясны, чтобы не трудно было проверить и на манере других наших писателей мой взгляд и определить ему надлежащее место, в ряду ли действительно вздорных причуд и парадоксов, или в ряду полезных и несколько новых истин»[ 117,206]. Предполагаем, что изучение литературно-критического метода Леонтьева, выделение универсальных приемов анализа позволяет нам говорить о существовании онтопоэтики К.Н.Леонтьева.

Поэтика (от греч. poietike techne - поэтическое искусство) как раздел науки существует в теории литературы (теоретическая поэтика) и в истории литературы (историческая поэтика). Теоретической поэтикой называют «раздел литературоведения, предмет которого - состав, строение и функции произведений, а также роды и жанры литературы» . Предметом исторической поэтики является «эволюция словесно-художественных форм и творческих принципов писателей в масштабах всемирной литературы» . Литературно-критическое творчество Леонтьева не может быть замкнуто в какой-либо одной области; оно имеет выражение в принципах как исторической, так и теоретической поэтики. Более того, критик создает особый поэтический мир, который обладает своей системой жизненных и художественных ценностей.

В современном литературоведении не существует однозначного понимания термина «онтопоэтика ». Л.В.Карасев в статье «Онтология и поэтика » определяет онтологию формы, эволюцию аналитического приема. «Онтологически ори

1 Верно заметил А.С.Бушмин: «Предполагать, что толстовский психологический метод затмил или отменил методы других классиков, значит упрощать сложную проблему художественного постижения человеческой пси-хики». ентировапный взгляд, - отмечает исследователь, - видит не только поступки или намерения персонажей , но прежде всего то, как они могли быть, как они были вещественно, пространственно, текстурно оформлены, наполнены: на первое место, таким образом, выходит де-символизированное, де-идеалогизированное (насколько это, конечно, возможно) бытие, его фактическая явленность» . С другой точки зрения больше внимания следует уделять духовной стороне бытия, существованию религиозно-нравственный идеи в художественном пространстве. «Метафизика поэтического слова, - утверждает Е.А. Трофимов , -уверенность в бытийствовании красоты и истины, жизненная сила и суть культуры. Она предполагает пристальное вглядывание в воплощенность духовной субстанции, поэтическую сказанность ее. Всматривание происходит и через жанр, и через сюжет и мотив, и через стиль, как и через категорию автора. >>. Отметим, что метафизическим воплощением «истинного » бытия Леонтьев признает его «барельефное » отражение, в котором удивительным образом сочетаются отвлеченные идеи с историко-аналитическими суждениями.

В 1890-м году К.Н.Леонтьев пишет: «Во времена Кутузова и Аракчеева все было у нас с виду уже довольно пестро, но бледно; все было еще барельефно; ко времени Крымской войны - многое, почти все выступило рельефнее, стату-арнее на общегосударственном фоне; в 60-х и 70-х годах все сорвалось с пьедестала, оторвалось от вековых стен прикрепления и помчалось куда-то, смешавшись в борьбе и смятении!». Отметим, что существует архитектурное определение понятия «рельеф » (выпуклое изображение на плоскости) и географическое (совокупность различных неровностей на земной поверхности -поднятий и понижений, гор и низменностей). Слово «барельеф » образовано от французского bas-relief, то есть низкий рельеф, а в географическом плане оно означает снижение неровностей на земной поверхности. В своей литературно-критической концепции Леонтьев использует оба значения, и здесь важно отметить несколько моментов*

Исторический аспект, проявленный в выделении военных периодов, обусловливает обращение к философской концепции «триединого процесса »

К.Н.Леонтьева, согласно которой любая война определяет «цветущую сложность » нации, это время патриотического подъема, единения людей, время новых реальных и литературных героев . Но если война 1812 года, Крымская война, - это войны физические с внешним противником, то в период 60-70-х годов развивается идеологическая борьба внутри страны, это время смуты и разобщения сознания, когда важно иметь основу, почву, которая поможет устоять и не поддаться новомодной идее. Поэтому не случаен перенос географических понятий в область литературы.

В 1893 году А.Н. Веселовский скажет: «История литературы напоминает географическую полосу, которую международное право освятило как res nullius, куда заходят охотиться историк культуры и эстетик, эрудит и исследователь общественных идей. Каждый выносит из нее то, что может, по способностям и воззрениям.». Леонтьев создает особое пространственное художественное поле (барельеф, рельеф), где любые ландшафтные изменения, отраженные в стиле писателя, имеют тенденцию в концентрации начальной формы. «Характер или стиль авторского рассказа , - указывает Леонтьев, - всегда отражается так или иначе и на лицах действующих и на событиях. Подобно тому, как один и тот же ландшафт иначе освещается на заре, иначе полдневным солнцем, иначе луной и иначе бенгальским огнем, так точно одни и те же события, одни и те же люди различным образом освещаются различными, побочными даже, приемами автора» .

Так, литература рельефного, неэстетического направления, берущая начало в обличительных повестях Н.В.Гоголя, имеет свободный характер, для нее важны любые трансформации и не терпимо постоянство, чему способствуют пограничные ситуации духа. Другое дело - литература «барельефного » свойства, которая, по Леонтьеву, определяет «истинное » своеобразие русской литературы. В одной из публицистических статей критик выделяет трех представителей «исторического роздыха »: Филарет, Николай Павлович и Пушкин . «Без общественной дифференциации в единстве веры и власти - не будет устойчивости», - утверждает он .

Объединение социального и эстетического критерия при выборе художественного отрывка из произведения получило в концепции К.Н.Леонтьева название «теоретической » и «практической » сторон литературного процессам^, VIII,302].

Под теоретической стороной Леонтьев подразумевает «эстетические взгляды, эстетические теории, эстетическое мировоззрение вообще; критику философии жизни и прекрасного». Предполагаем, что это идея, которая воплощается в содержании, то, что автор хотел сказать своим произведением. Поэтому важно понять основы критики Леонтьевым философии жизни литературного героя , а также анализ эстетического мировоззрения автора, воплощенного в художественной конструкции (элементах сюжетной образности).

Практическая часть - это «художественное исполнение, художественная практика, стихи , повести, романы, драматические творения» . Здесь главное - форма, язык, стиль, манера рассказывать. Нашей задачей является характеристика двух планов художественного исполнения, выделенных Леонтьевым: композиционный («внутренний психический строй ») и стилистический («внешний психический строй »).

Обратим внимание, что терминология, определяющая структурную часть онтопоэтики Леонтьева («внешний психический строй » и «внутренний психический строй »), строится на основе лингвистических разработок (внешняя, внутренняя форма), развитии психологической науки (психический строй), а также собственных эстетических взглядов, сформировавшихся на протяжении всей жизни. В отношении внутренней формы критик выявляет «последовательность мыслей и чувств », их уровни, «психомеханику » действий персонажей. Задачей исследования в данном случае становится определение характерных черт каждого приема, его универсальности безотносительно к тексту Л.Н.Толстого. Предполагается анализ представления Леонтьевым внешней формы, тех стилистических граней, которые привлекают внимание критика.

Представление теоретической и практической сторон при изучении художественного произведения возможно соотнести с учением А.А.Потебни о трех аспектах творческого искусства: содержании, внутренней формы и внешней формы. «В поэтическом , следовательно, вообще художественном, произведении, -утверждал ученый, - есть те же самые стихии, что и в слове: содержание (или идея), соответствующее чувственному образу или развитому из него понятию; внутренняя форма, образ, который указывает на это содержание, соответствующий представлению (которое тоже имеет значение только как символ, намек на известную совокупность чувственных восприятий, или на понятие), и, наконец, внешняя форма, в которой объективируется художественный образ» . Взаимопроникновение «слова, образа и идеи », восходящее к эстетической системе Гегеля1, ведет к объединению теории и художественной практики, что указывает на содержательную форму, которая в концепции Леонтьева определяется понятием «психическая музыка ». Содержательную форму можно выделить в любом качественном произведении искусства, и в результате анализа определить принадлежность изложения автора к «барельефному » или «рельефному » полю. Однако Леонтьев расширяет понятие до «общепсихической музыки ». что предполагает сопоставление психологии стиля художественного произведения с атмосферой реального времени. В этом случае объектом анализа является историческое произведение автора, а его субъектами, ведущими к определению «веяния » - исторические и действительные представления, выбранные критиком и обусловленные его литературно-критической позицией.

Решение поставленной цели и задач обусловливает положения, которые выносятся на защиту:

Художественная форма - это не что иное как переход содержания в форму», - говорил Гегель . ММГиршмандает расшифровку этого высказывания: «.языковой материал, из которого «строится » литературное произведение, превращается в художественную форму лишь постольку, поскольку в него «переходит » образное содержание, поскольку он преображается, наполняясь ранее внеположными по отношению к нему конкретно-жизненными значениями». Несомненно, что Леонтьев изучал Гегеля, но вряд ли был знаком с исследованиями А. АПотебни (об этом говорят различия понятийного аппарата). Однако для современного ученого более близка и научно обоснованна терминология А.АЛотебни, поэтому мы будем использовать её в качестве параллельной определениям Леонтьева.

2 АГХСкафгымов в статье «К вопросу о соотношении теоретического и исторического рассмотрения в истории литературы» писал: «При рассмотрении живой жизни духа мы вправе направить рефлектор куда угодно и осветить в этом огромном и сложном мире то, что для нас в данном случае интересно и ценно (история для литературы, а не литература для истории). Важен не факт, а психология факта. Художник несет в себе веяния и жизнь эпохи и среды, а произведение несет дух художника, Общая поэтика эпохи строится в лабораториях внутреннего мира отдельных художников». Считаем, что данное высказывание имеет фактор преемственности с идеями содержательной формы К.Н.Леонтьева.

1) Литературно-критическое творчество Леонтьева имеет три этапа, каждый из которых обладает определенным критерием оценки;

2) Идеальным бытийным существованием литературы в рамках «онтопоэти-ки» К.Н.Леонтьев признает «барельефное » пространство, которому свойственно преобладание религиозно-аристократического мировоззрения;

3) Литературно-критическая позиция критика имеет онтологический характер, что проявляется в соотношении метафизических и аналитических суждений о художественном произведении.

Научная новизна исследования заключается в том, что впервые литературно-критическая позиция К.Н.Леонтьева изучена как система с точки зрения ее становления, развития, специфики; дана периодизация литературно-критического творчества через соотношение эстетической, этической («охранительной ») и предсимволистской позиции критика; сформулированы особенности его литературно-критического метода; обозначены и рассмотрены основы «онтопоэти-ки» К.Н.Леонтьева.

Теоретическая значимость исследования определена возможностью представления литературно-критической позиции Леонтьева как определенного «аристократического » пласта русской культуры, что может быть полезно для осмысления русского литературного процесса XIX века.

Практическая ценность проведенного исследования состоит в возможности применять результаты исследования при чтении курсов истории русской литературы и русской литературной критики, а также спецкурсов, посвященных литературно-критическому творчеству К.Н.Леонтьева.

Заключение диссертации по теме "Русская литература", Виноградов, Андрей Александрович

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Целостное восприятие литературно-критической позиции К.Н.Леонтьева строится на соотношении диахронического и синхронического подходов к теме изучения. Как в единице времени сфокусировано время прошедшее, так и опыт, тем более творческий, имеет историю синтеза. Наша задача в этом случае -представить последовательное изложение полученных результатов и их соотношение с общей целью, конкретными задачами, а также положениями, выносимыми на защиту, которые были сформулированы во введении.

Диахронический аспект критики «приближения » позволяет выделить три этапа литературно-критического творчества Леонтьева (1860-е годы; конец 1870-х - первая половина 1880-х годов; конец 1880-х - начало 1890-х годов), каждый из которых обладает определенным критерием оценки.

В 1860-е годы, когда борьба между эстетическим и этическим восприятием произведения велась с явным превосходством реальной критики, Леонтьев выступает с эстетической позиции. В литературно-критических статьях этого периода, тесно связанных с именем И.С.Тургенева, К.Н.Леонтьев защищает не только свое литературное творчество, но и собственные жизненные ценности, обусловленные стремлением к прекрасному. В этом отношении он был близок идеям Ап.Григорьева. В литературно-критических работах Леонтьев отделяет нравственный вопрос от эстетического, исключает из рассмотрения «эмансипационный » дух произведений, их актуальное жизненное содержание. Если в «Письме провинциала к Тургеневу » он вступает в «нерешительную » полемику с автором-учителем, то, рассуждая о сочинениях Марко Вовчка , спорит с представителями реальной критики и литературой жизненного факта.

Литературно-критическая позиция Леонтьева в это время находится на стадии формирования, хотя и имеет ярко выраженную эстетическую направленность. Уравновешенный тон повествования , выявление художественных достоинств литературного явления через анализ стилистических особенностей - таковы характерные черты критики Леонтьева в 60-е годы. Однако доминирующим критерием оценки является категория «красоты », которая понимается Леонтьевым как степень эстетического вкуса читателя и писателя , что отражается как в самом произведении, так и в его критике. Согласно принципам «геометрии эстетического вкуса », разработанным критиком впоследствии, интуитивное восприятие изящного как в жизни, так и в ее художественных отражениях имеет социальную основу. Если исходить из того, что общественное положение находится в прямой связи с физиологическими данными и национальными признаками, то становится очевидным «аристократизм » Леонтьева-критика. Однако категория «красоты » не является заключенным только в эстетических проявлениях феноменом, она имеет выход и на уровень религиозной и исторической философии Леонтьева, то есть является универсальным критерием.

Анализ художественных произведений конца 1870-х - первой половины 1880-х годов ведется Леонтьевым с «охранительной » позиции. Большинство литературно-критических статей подчинено элементу «воплощенного ожидания »: автор рассматривается по степени наличия в нем таланта (будущих залогов), а «характер » сочинений, их содержание определяется с позиции «эстетики жизни » (общественной полезности в настоящем). При этом отношение Леонтьева к политическим движениям, обусловленное его гражданскими (А.И.Герцен, К.Н.Катков) или эстетическими (позитивизм, народничество) предпочтениями, оказывается созвучным «охранительным » критериям оценки, направленным на критику авторов - «напоминателей забытого » (Н.Я.Соловьев, А.М.Сливицкий, А.Г.Коваленская) и современных талантливых писателей (Б.М.Маркевич, Ф.М.Достоевский и Л.Н.Толстой). Целью подобных статей является определение социальной полезности как произведения искусства, так и его автора. Провоцирующий, с элементами пересказа стиль изложения, внимание к содержательной стороне объекта изучения оказываются характерными особенностями публицистических работ мыслителя. Критерий «добра », определяющий критическую оценку Леонтьева в эти годы, соответствует идеалам «истинного православия », где значима последовательность «страх-смирение-любовь». Доминантами критического зрения является также соотношение страха, смирения и любви; гениальности и святости. Философское понятие «добра », связанное у Леонтьева с теорией «трансцендентного эгоизма », оказывается не только содержательным, но и формальным критерием, имеющим свое воплощение в объективности исторического процесса.

В конце 1880-х- начале 1890-х годов Леонтьев выступает как предтеча символисткой критики. Мифопоэтическим идеалом, обуславливающим направленность литературно-критического анализа, является представление «барельефного » отражения жизни в художественном произведении. Леонтьевская критика имеет исповедальный характер, в ней находят отражение как принципы «эстетики красоты », так и «эстетики жизни », что позволяет говорить также об историческом аспекте критического мышления Леонтьева. На этом фоне выделяется «лично к автору » беспристрастный («Два графа: Алексей Вронский и Лев Толстой », «Достоевский о русском дворянстве ») и «отвлеченно » беспристрастный («О романах Л.Н.Толстого») анализ художественных творений. Целью литературно-критических работ становится определение исторической заслуги произведения, а ведущими направлениями анализа - исследование психологии формы и содержания. Преобладающим критерием оценки в этом случае является категория «истины », понимаемая как феномен «истинного реализма », в котором совмещаются категории «красоты » и «добра ». Поиск эстетической гармонии Леонтьев проводит как со стороны содержания, так и со стороны формы, заключая ее в принципах формы содержательной, подчиненной «барельефному » началу. Примером подобных умозаключений служит предложенный Леонтьевым принцип «точки насыщения » стиля (Марко Вовчок ), религиозного содержания (Ф.М.Достоевский), литературной школы (Л.Н.Толстой).

На основе проведенного исследования выделены общие принципы, которые свойственны литературно-критическому методу К.Н.Леонтьева на любом этапе творчества:

Универсальность эстетической категории;

Константность убеждений (по принципу накопления жизненного опыта);

Целостность мысли, для которой характерна антонимичность (наличие вкуса -отсутствие; истинное православие - ложное; истинный реализм - карикатурный);

Объективность анализа (выявление положительных и отрицательных сторон);

Мозаичность изложения;

Принцип скрытой цитации наряду с явной;

Рассмотрение художественного явления с точки зрения психологии автора и читателя;

Вставка в критическое повествование элементов автобиографии;

Обращение к представителям литературы, критики или философии (в зависимости от цели статьи) и полемика с ними.

Представление литературно-критической позиции Леонтьева в синхроническом аспекте позволяет говорить о том, что универсальные категории онтологического метода, данные в аналитическом ключе, образуют достаточно стройную критическую систему, где основополагающим критерием оценки становится «барельефное » восприятие мира в его отражениях1. В результате исследования мы пришли к утверждению онтопоэтики К.Н.Леонтьева. В статье «Анализ, стиль и веяние » Леонтьев представляет собственное видение «слова, образа и идеи ». При этом идеальным бытийным существованием литературы Леонтьев признает «барельефное » начало.

С позиции эстетической теории для «барельефного » поля свойственно преобладание религиозно-аристократического мировоззрения. При этом содержание художественного произведения должно быть направлено на поддержание православных традиций, на воспитание патриотических чувств. Жизненная философия героя художественного произведения должна соответствовать принципам объективной (со стороны индивидуальной физиологии и оценки действующих лиц) и субъективной (с точки зрения характера и общественной деятельно

1 При этом критерий мозаичиости изложения требует наиболее тщательного анализа и последующего синтеза. Стремление к ясности представления литературно-критической позиции Леонтьева определило онтологичносгь исследования. ста) поэтичности. Идеалу этого представления свойственно наличие физического здоровья при внешней привлекательности, способность логического и отвлеченного мышления, живое участие в общественной деятельности, обладание силой воли и твердым характером, наличие православного чувства и любви к Родине (А.Болконский, А.Вронский, А.Троекуров). В этом случае четко проявляется леонтьевское соотношение «прямого к автору » и «отвлеченного » беспристрастия.

Сюжетная образность, которая свойственна мировоззрению Леонтьева, включает в себя три аспекта, каждый из которых обладает конкретным оценочным критерием: исторический аспект оказывается подчинен эпичности и объективности повествования (Н.В.Гоголь - Л.Н.Толстой), нравственный зависит от уровня религиозного чувства и его объективности (о.Амвросий - о.Зосима; С.Т.Аксаков - К.НЛеонтьев), а эстетический направлен на борьбу за представление в превосходной степени поэзии дворянского быта и «чистоты » русского языка (И.А.Гончаров - К.Н.Леонтьев). Этому в немалой степени способствует разработанная критиком концепция структурного анализа.

Для художественной практики характерен «логизм в сцеплении частей » как элемент композиционного строя произведений «барельефного » свойства. Выявление «последовательности мыслей и чувств » предполагается Леонтьевым на основе двух факторов: социального и индивидуального. В центре литературно-критического анализа находится характеристика психологической ситуации; в «барельефном » идеале - чувства должны определять мысль. Прием выявления «уровня мыслей и чувств » предполагает анализ представления автором психологического (с медицинской точки зрения) состояния героя (авторский субъективный уровень) и объективной действительности. При этом «мысль » получает значение научной «претензии », а «чувство » согласуется с категорией «добра », явленной в концепции жизненной эстетики Леонтьева. Критик исследует не только настоящее и прошлое, но и будущее художественного эпизода, и на этой основе строит прием «психомеханики » действий персонажей . Отметим, что «математическая точность », применяемая критиком к художественному тексту, носит субъективный характер, так как само выявление временных категорий может идти в разрез с авторским замыслом. С другой стороны, Леонтьев выбирает наиболее яркие и однозначные моменты, что говорит о степени точности представления автором той или иной ситуации.

Критика Леонтьевым «внешнего психического строя » основана на двух критериях. Первый из них предполагает органичность психологического и стилистического анализа при характеристике литературных явлений («физиологическая наблюдательность »: детали портрета, зоологическое сопоставление, медицинские подробности). Второй критерий рассматривается с точки зрения субъективности эстетического вкуса: просторечия, звукоподражания, стяжения, повторы и заимствования исследованы нами на конкретных примерах. Отметим, что Леонтьев использует лингвистические разработки априорно, не делая ссылок на источники, что дает нам возможность искать причину его взглядов в общем стремлении к изучению национального языка во второй половине XIX века (А.А.Потебня, Д.Н.Овсянико-Куликовский; А.Н. Веселовский ), а также подчеркнуть своеобразие леонтьевской концепции литературного стиля, послужившей стимулом для филологических исследований в XX веке (В.В.Виноградов, Л.С.Выготский, Б.М.Эйхенбаум и другие).

Теоретическое изложение и художественная практика подчинены универсальной категории эстетического вкуса, имеющего позитивистский оттенок. Подобный эклектизм обусловлен «веянием » времени, внимание к которому определило формально-содержательный анализ К.Н.Леонтьева.

В соответствии с эстетикой Леонтьева, определяющим критерием для малых литературных жанров является «мягкость » изложения. Функциональный анализ, направленный на выявление «психической музыки » текста, дается Леонтьевым через латентное исследование внешней и внутренней формы. Открытая характеристика позволяет нам подвести доказательную базу под возможность этого выявления. Характерные особенности «мягкости » определены повествованием от первого лица (от имени героя-простолюдина), соответствием внутренней и внешней формы традициям «пушкинской » школы (рассказы Марко

Вовчка). «Барельефный » характер, которому подчинена выделенная группа, обусловливает, с точки зрения Леонтьева, и эстетический, и нравственный эффект восприятия.

Общепсихическая музыка» художественного произведения («Война и мир » Л.Н.Толстого) определяется Леонтьевым на трех уровнях исторического анализа: действительном, обусловливающим приоритет «истинного » реализма перед ложным (С.Т.Аксаков), интуитивном, направленным на важность меры близости писателя к историческому факту и, как следствие, соответствие эстетического воплощения реальности (А.С.Пушкин), и сознательном, дающем крайне субъективное восприятие произведения. Результатом исторического анализа становится «шлифовка » текста автора в соответствии с «общепсихической музыкой » времени, данной в индивидуальном представлении критика.

Литературно-критическая позиция Леонтьева в принципах онтопоэтики имеет объективно-субъективный характер, подчиненный столь же индивидуальному пониманию добра (страх - смирение - любовь), истины (эстетическая гармония) и красоты (эстетический вкус). Объективизм, по Леонтьеву, это не столько исторический, документальный критерий, сколько онтологический, обусловленный «барельефным » видением окружающего мира.

Таким образом, определение темы исследования с точки зрения «критики приближения » привело к выражению онтологического характера литературно-критической позиции критика. Материал художественной литературы рассматривается Леонтьевым в рамках восприятия им действительной жизни, что выражается в «охранительной » или позитивистской ориентации критического суждения, и понимания метафизических явлений, данных через эстетические или религиозные критерии оценки.

В этой связи наиболее перспективными направлениями развития темы считаем: разработку писательской , философской и исторической критики Леонтьева за счет расширения границ исследования; определение влияния творчества Леонтьева на критику XX века, а также использование приемов леонтъевского анализа на материале других авторов.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Виноградов, Андрей Александрович, 2005 год

1. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. СПб., 2004.

2. Авсеенко В.Г. Поэзия журнальных мотивов // Критика 70-х гг. XIX века. -М., 2002.

3. Автухович Т.Е. «Русские ночи » В.Ф.Одоевского // Идеи позитивизма в русской словесности. Lodz, 2000.

4. Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей: В 2-х т. М.,1998. T.I.

5. Аксаков К.С., Аксаков И.С. Литературная критика. М., 1981.

6. Аксаков С.Т. Семейная хроника. Л., 1955.

7. Александров А.А. К.Н.Леонтьев // Русский вестник. 1892. - IV.

8. Александров А.А. Памяти КЛеонтьева // К.Н. Леонтьев: pro et contra. -СПб., 1995. Кн.1.

9. Альми И.Л. Статьи о поэзии и прозе . Владимир, 1999.

10. Анненков П.В. Критические очерки. СПб., 2000.

11. Анненский И.Ф. Книги отражений. М., 1994.

12. Аристотель. Поэтика . // Аристотель и античная литература. ~М., 1978.

13. Астафьев П.Е. Вера и знание в единстве мировоззрения. -М., 1893.

14. Аулова Е.П. Проблема синтеза восточной и западной культур под эгидой православия исходный пункт историософии И.В.Киреевского // Оптина пустынь и русская культура: тезисы докладов конференции. - Калуга, 2000.

15. Ахшарумов Н.Д. «Война и мир ». Сочинение графа Толстого // Роман Л.Н.Толстого «Война и мир » в русской критике. Л.,1989.

16. Бабаев Э.Г. «Анна Каренина » Л.Н.Толстого. М.,1978.

17. Бабаев Э.Г. Л.Толстой и русская журналистика его эпохи. М.,1978.

18. Баранов В.И., Бочаров А.Г., Суровцев Ю.И. Литературно-художественная критика. М., 1982.

19. Барт Р. Избранные труды. Семиотика. Поэтика. М.,1994.

20. Басаргин А. (Введенский А.И.) Критические заметки КЛеонтьева о Л.Н.Толстом //Московские ведомости. -1911.-7 мая.

21. Басистов П.Е. «Накануне » И.С.Тургенева // Отечественные записки. 1859. - Кн. V.

22. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.Д986.

23. Белинский В.Г. Собр. соч.: В 9 т. М.;Л.,1961-1964. Т.VII.

24. Белкина О.А. Пушкинская речь Ф.М. Достоевского в восприятии К.Н. Леонтьева // Русская литература. 1992. - №3.

25. Бердяев Н.А. Константин Леонтьев (Очерк из истории русской религиозной мысли) // К.Н. Леонтьев: pro et contra. СПб., 1995. Кн. 2.

26. Берковский Н.Я. О мировом значении русской литературы. Л.,1975.

27. Бонда С. М. Черновики Пушкина. М., 1971.

28. Бочаров С.Г. «Война и мир » Л.Н.Толстого // Три шедевра русской классики.-М., 1971.

29. Бочаров С.Г. К.Н.Леонтьев и Ф.М.Достоевский // Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. -М., 1999.

30. Бочаров С.Г. «Ум мой простить я не могу » // Литературная газета. 1991. -18 дек.

31. Бочаров С.Г. Эстетический трактат К.Н.Леонтьева // Вопросы литературы. -1988.-№12.

32. Бочаров С.Г. «Эстетическое охранение » в литературной критике (К.НЛеонтьев о русской литературе) // Контекст-1977. М., 1978.

33. Брандис Е.П. Сила молодая. Л., 1972.

34. Брода М. Социология К.Леонтьева // Идеи позитивизма в русской словесности. Lodz, 2000.

35. Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь (репринтное воспроизведение 1890г.). -М., 1990.

36. Буданова Н.Ф. Достоевский и Леонтьев // Достоевский . Материалы и исследования. -Л.,1991. T.IX.

37. Булгаков С.Н. Победитель Побежденный // К.Н. Леонтьев: pro et contra. -СПб., 1995. Кн.1.

38. Бушмин А.С. Преемственность литературного развития // Историко-литературный процесс. Проблемы и методы изучения. Л., 1974.

39. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М., 1989.

40. Викторович В.А. Сюжет и повествование в романе Достоевского // Сюжет и художественная система. М., 1987.

41. Виноградов В.В. О языке Толстого (50-60-е годы) // Литературное наследие. 1939. - №35-36.

42. Виноградов В.В. Поэтика русской литературы. М.,1976.

43. Вовчок М. Сочинения: В 7-ми т. Киев, 1964. Т.П.

44. Володихин Д.М. Высокомерный странник. Философия и жизнь Константина Леонтьева. М., 2000.

45. Выготский Л.С. Психология искусства. М.,1987.

46. Вяземский П.А. Воспоминания о 1812 годе // Русский архив. 1869. - №1.

47. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: основы философии герменевтики. М., 1988.

48. Гайденко П.П. Наперекор историческому процессу (Леонтьев литературный критик) // Вопросы литературы. - 1974. - №5.

49. Галич А.И. История философских систем: В 2 ч. СПб, 1818-1819. 4.2.

50. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М., 1981.

51. Гегель Г. Собр. соч.: В 14-ти т. М.,- Л., 1954-1958.

52. Гей Н.К. Сопряжение пластичности и аналитичности // Теория литературных стилей. М., 1977,

53. Герцен А.И. Собр.соч.: В 8-ми т. М.Д975.Т.Ш.

54. Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л., 1976.

55. Гиршман М.М. Синтез простоты и сложности в стиле // Теория литературных стилей. М., 1977.

56. Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 5-ти т. М., 1960.

57. Гончаров И.А. Собр. соч.: В 8-ми т. М., 1977.

58. Горная В.З. Мир читает «Анну Каренину ». М., 1979.

59. Горнфельд А.Г. О романах гр. JI.H. Толстого // Русское богатство. 1911. -№9.

60. Горнфельд А.Г. О художественной честности // Критика начала XX века. -М., 2002.

61. Гревцова Е.С. Философия культуры А.И.Герцена и К.Н.Леонтьева. М., 2002.

62. Грехнев В.А. Словесный образ и литературное произведение. Нижний Новгород, 1997.

63. Греч Н.И. Чтения о русском языке: В 2 ч. СПб., 1840. 4.2.

64. Григорович Д.В. Повести и очерки. М., 1983.

65. Григорьев А.А. Литературная критика. М., 1967.

66. Григорьев А. А. Материалы для биографии. Пг., 1917.

67. Григорьев А.А. Явления литературы, пропущенные нашей критикой. Граф Толстой и его сочинения // Время. 1862. - Т.7.

68. Грифцов Б.А. Судьба К.Н.Леонтъева // К.Н. Леонтьев: pro et contra. -СПб.,1995. Кн.2.

69. Грифцов Б.А. Эстетический канон Достоевского // Вопросы литературы. -2005.-№2.

70. ГромекаМ.С. Анна Каренина . М., 1885.

71. Громов П.П.О стиле Льва Толстого: «Диалектика души » в «Войне и мире ». -Л.,1977.

72. Губастов К.А. Из личных воспоминаний о К.НЛеонтьеве // Памяти К.Н. Леонтьева. М., 1911.

73. Гумбольдт В. Язык и философия культуры. М., 1985.

74. Гусев Н.НЛетопись жизни и творчества Л.Н.Толстого: В 2-х т. М.,1958.

75. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. М., 1994.

77. Днанов Д.Н. Творческие искания Ф.М.Достоевского в оценке русской религиозно-философской критики K.XIX н.ХХ вв.: К.Леонтьев, Вл.Соловьев, В.Розанов: Дис. канд. филол. наук. - Кострома, 2003.

78. Добролюбов Н.А. Собрание сочинений: В 9 т. М, 1963. Т.VI.

79. Долгов К.М. Восхождение на Афон. Жизнь и миросозерцание К.Леонтьева.- М.,1995.

80. Достоевский Ф.М. Полное собр. соч.: В 30-ти т. Л., 1972.

81. Дружинин А.В. Литературная критика. М., 1985.

82. Егоров Б.Ф. Мастерство литературной критики: жанры, композиция, стиль. -Л.,1980.

83. Зайцев К. (священник). Любовь и страх (Памяти Константина Леонтьева) // К.Н. Леонтьев: pro et contra. СПб., 1995. Кн. 2.

84. Закржевский А.К. Одинокий мыслитель. Киев, 1926.

85. Зеньковский В.В. История русской философии: В 2-х т. Париж, 1948. T.I.

86. Зинченко Л.Н. Поэтика прозы К.Н.Леонтьева «русского периода »: Автореф. дис. канд. филол. наук. Барнаул, 1999.

87. Иванов-Разумник. Талантливое сочинительство // Критика начала XX века.- М.,2002.

88. Иваск Ю.П. Константин Леонтьев (1831-1891). Жизнь и творчество. // К.Н. Леонтьев: pro et contra. СПб., 1995. Кн. 2.

89. История русской литературной критики. Под ред. В.В.Прозорова. М., 2002.

90. Камянов В.И. Поэтический мир эпоса. -М.,1978.

91. Кант И. Критика чистого разума. М.,1994.

92. Карасев Л.В.Онтология и поэтика // Вопросы философии. 1996. - №7.

93. Катков М.Н. К какой принадлежим мы партии? // Русский вестник. 1862. -Т. 37.

94. Кемский (В.П.Мещерский). «Анна Каренина » под ножом критики. СПб., 1886.

95. Киприан (архимандрит). Из неизданных произведений Константина Леонтьева. Париж,1959.

96. Киреевский И.В. Критика и эстетика. М., 1979.

97. Ковалев В.А. Поэтика Льва Толстого. Истоки. Традиции. М., 1983.

98. Ковешникова Н.А. Идеи КЛеонтьева в культуре Серебряного века: Авто-реф. дис. канд. культур, наук. М., 2000.

99. Ковешникова Н.А. «Христианство без христианства »: духовные искания КЛеонтьева и В.Розанова // Василий Розанов в контексте культуры. Кострома, 2000.

100. Конт О. Курс позитивной философии // Антология мировой философии. -М., 1971.

101. Короленко В.Г. Л.Н.Толстой // Роман Л.Н.Толстого «Война и мир » в русской критике. Л.,1989.

102. Косик В.И. К.Н.Леонтьев: реакционер, пророк? // Леонтьев К.Н. Восток, Россия и Славянство: Философская и политическая публицистика. Духовная проза . -М., 1996.

103. Корольков А.А. Пророк в своем Отечестве // К.Н. Леонтьев: pro et contra. -СПб., 1995. Кн. 2.

104. Котельников В.А. Парадокс о писателе // Леонтьев К.Н. Египетский голубь.-М., 1991.

105. Котельников В.А. Православные подвижники и русская литература. М., 2002.

106. Кочетков В.И. Жизнь и судьба неузнанного гения // Леонтьев К.Н. Письма отшельника. М., 1992.

107. Криволапое В.Н. Оптина пустынь: ее герои и тысячелетние традиции // Писатель и время: Сборник документальной прозы . М.,1991.

108. Крупчанов Л.М. Литература 1870-х годов // История русской литературы XIX века (70-90-е годы). -М., 2001.

109. Лавров П.Л. Философия и социология. М.Д965.

110. Лазурский В.Ф. Дневник // Литературное наследство. 1975. - №37-38.

111. Ларош П., Маевская Е. Французско-русский словарь. М., 2003.

112. Лебедев Ю.В. Художественный мир Пушкина // Литература XIX века. Учебное пособие для учащихся 10 класса средней школы в двух частях. -М., 2004. 4.1.

113. Леонов Л.М. Слово о Толстом // Литературное наследство. М., 1961. Т.69. Кн.1.

114. Леонтьев К.Н. Анализ, стиль и веяние // Вопросы литературы. 1988. -№12.

115. Леонтьев К.Н. Восток, Россия и Славянство: Философская и политическая публицистика. Духовная проза. М., 1996.

116. Леонтьев К.Н. Избранные письма. СПб., 1993.

117. Леонтьев К.Н. Письмо провинциала к Тургеневу // Отечественные записки. 1859. Кн.У.

118. Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем: В 12 т. СПб., 2000.

119. Леонтьев К.Н. Собрание сочинений: В 9т. М., 1912.

120. Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений: В 4-х т. М., 1984. T.IV.

121. Лернер Н.О. «О романах гр.Л.Н.Толстого» К.Н.Леонтьева // Исторический вестник. 1911. - Т. 126.

123. Лесков Н.С. Герои Отечественной войны по гр.Л.Н.Толстому // Роман Л.Н.Толстого «Война и мир » в русской критике. Л., 1989.

124. Лесков Н.С. Граф Л.Н. Толстой и Ф.М.Достоевский как ересиархи (Религия любви и религия страха) // Н.С. Лесков о литературе и искусстве. Л., 1984.

125. Лихачев Д.С. Литература-реальность-литература.-Л., 1981.

126. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. Л., 1972.

127. Лотман Ю.М. Роман А.С.Пушкина «Евгений Онегин ». Комментарий. -Л.,1983.

129. Малинин Д.И. Переписка А.Н.Островского и Н.Я.Соловьева // Труды Костромского науч. об-ва по изучению местного края. 1928. - Вып. 42.

130. Манн Т. Собрание сочинений: В 10 т. М., 1960. Т. IX.

131. Маркевич Б.М. Полное собрание сочинений: В11т. -М.,1912.

132. Марков Е.Л. Романист-психиатр // Русская речь. 1879. - №5.

133. Машинский С.И. С.Т.Аксаков: жизнь и творчество. М., 1973.

134. Мезьер А.В. Русская словесность с XI по XIX столетие включительно. -СПб., 1902.

135. Мережковский Д.С. Акрополь. Избранные литературно-критические статьи.-М., 1991.

136. Милль Дж.С. Основы политической экономии. М., 1980.

137. Миночкина Л.И. К.Н.Леонтьев о творчестве Островского // Дергачевские чтения 98: Русская литература: национальное развитие и региональные особенности. - Екатеринбург, 1998.

138. Миночкина Л.И. Новый взгляд на роль русской критики на рубеже XIX-XX веков (КЛеонтьев и В.Розанов) // Вестник Челябинского университета. -Челябинск, 1997.

139. Мир политической мысли. Хрестоматия по политологии: В 4 ч. СПб., 2001.4.4.

140. Митрофанов Г. (протоирей). Религиозно-философские воззрения К.Н. Леонтьева и их значение для русской церковной культуры // Ежегодная Богословская конференция: Материалы 1997г. -М.,1997.

141. Михайловский Н.К. Десница и шуйца Льва Толстого // Критика 70-х гг. XIX века.-М., 2002.

142. Мотылева Т.Л. «Война и мир » за рубежом. М.,1978.

143. Мурзак И.И., Ястребов А.Л. «Когда ум с сердцем не в ладу.» // Литература. -1998.-№43.

144. Мюллер В.К. Англо-русский словарь. -М., 1985.

145. Незеленов А.И. Как и почему пропущена одна глава из повести «Капитанская дочка » //Шесть статей о Пушкине А.И. Незеленова. СПб., 1892.

146. Никитенко А.В. Дневник: В 3-х т. Л., 1956.Т I.

147. Никитин (В.Н.Княжнин) Два своеручных доклада К.Леонтьева в Московский Цензурный Комитет // Русский архив. 1915. - X.

148. Новгородцев П.И. Введение в философию права. Кризис современного правосознания // Мир культуры, истории и философии. СПб., 2000.

149. Овсянико-Куликовский Д.Н. Собрание сочинений: В 13 т. СПб., 19121914. Т. VI.

150. Одоевский В.Ф. Русские ночи. -М., 1913.

151. Океанский В.П. Герменевтическое пространство «Легенды о Великом Инквизиторе »: вслед за К.Н.Леонтьевым // Филологические штудии. -Иваново, 1995.

152. Оляшек Б. Проявления позитивистского мировосприятия в русской литературе XIX века // Идеи позитивизма в русской словесности. Lodz, 2000.

153. Опульская Л.Д. Роман-эпопея Л.Н.Толстого «Война и мир ». М.,1987.

154. Островский А.Н. Полное собрание сочинений. В 12-ти т. -М.,1977.

155. Очерки истории русской литературной критики: В 4-х т. СПб., 1999. T.I.

156. Панаэтов О.Г. Полифонизм и соборность как категории поэтики : Ф.М. Достоевский и К.НЛеонтьев: Автореф. канд. филол. наук. Краснодар, 1998.

157. Писарев Д.И. Старое барство // Роман Л.Н.Толстого «Война и мир » в русской критике. Л., 1989.

158. Писемский А.Ф. Собрание сочинений: В 5-ти т. М., 1982. Т.1П.

159. Победоносцев К.П. Церковь и государство // Москва. -1991. №5.

160. Поселянин Е. (Погожев Е.Н.). Леонтьев. Воспоминания // К.Н. Леонтьев: pro et contra. СПб., 1995. Кн.1.

161. Поспелов Г.Н. Реализм и его разновидности в русской литературе XIX века // Поспелов Г.Н. Проблемы исторического развития литературы. -МД971.

162. Потебня А.А. Теоретическая поэтика. М., 1990.

163. Преп. Амвросий 11 Свято-Введенская Оптина Пустынь. Козельск, 1997.

164. Преп. Иоанн Лествичник. Лествица. Сергиев Посад, 1908.

165. Пропиратов. Новая «Дикарка » или неудовлетворенный эстетик // Стрекоза. 1880. -№ 7.

166. Пушкин А.С. Собрание сочинений: В 15 т. -М.,1998.

167. Рабкина Н.А. Литературные уроки (Тургенев и Леонтьев история взаимоотношений) // Вопросы литературы. - 1991. - №4.

168. Ренан Э.Ж. История первых веков христианства. М.,1991.

169. Репников А.В. Русская армия глазами консерваторов // Эхо: Сборник статей по новой и новейшей истории Отечества. М., 2000. № 4.

170. Репников А.В. «Эстетический аморализм » в произведениях К.Н.Леонтьева. -М.,1999.

171. Розанов В.В. К.Леонтьев об Ап. Григорьеве // Новое время. -1915. XII.

172. Розанов В.В. О Константине Леонтьеве // К.Н. Леонтьев: pro et contra. -СПб., 1995. Кн. 1.

173. Розанов В.В. Собрание сочинений: Легенда о Великом инквизиторе. М., 1990.

174. Розанов В.В. Собрание сочинений: Литературные изгнанники: Н.Н.Страхов и К.Н.Леонтъев. М., 2001.

175. Розанов В.В. Эстетическое понимание истории // К.Н. Леонтьев: pro et contra. СПб., 1995. Кн.1.

176. Сабуров А.А. «Война и мир » Л.Н.Толстого: проблематика и поэтика. М., 1959.

177. Савинова Е. Л.Толстой и позитивизм // Идеи позитивизма в русской словесности. Lodz, 2000.

178. Салтыков-Щедрин М.Е. Рецензия на роман Леонтьева «В своем краю » // Современник, 1864. X.

179. Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений: В 10-ти т. -М., 1988. T.I.

180. Св. Исаак Сирин . Слова подвижнические. М.,1993.

181. Скабичевский А.М. Литературные противоречия // Отечественные записки. 1874.-№3.

182. Скатов Н.Н. Литературные очерки. -М., 1885.

183. Скафтымов А.П. К вопросу о соотношении теоретического и исторического рассмотрения в истории литературы // Русская литературная критика. -Саратов, 1993.

184. Скафтымов А.П. Нравственные искания русских писателей . М.,1972.

185. Словарь литературоведческих терминов. М.,1974.

186. Словарь русского языка: В 4-х т. М., 1957.

187. Соколов А.Н. Теория стиля. -М.,1968.

188. СолганикГ.Я. Синтаксическая стилистика. -М., 1991.

189. Соловьев B.C. Три речи в память Достоевского // Соловьев B.C. Литературная критика. М., 1990,

190. Соловьев Н.И. Война или мир? // Роман Л.Н.Толстого «Война и мир » в русской критике. Л., 1989.

191. Соловьев С.М. О некоторых особенностях изобразительности Пушкина // В мире Пушкина. М., 1974.

192. Станкевич А.В. Каренина и Левин. Литературно-критический очерк // Вестник Европы. 1878. - №4.

193. Страхов Н.Н. Значение смерти // Страхов Н.Н. Мир как целое. Статьи из науки о природе. СПб., 1892.

194. Страхов Н.Н. Литературная критика. М., 1984.

195. Строганова Е.Н. Пушкинские начала в «Войне и мире » Л.Н.Толстого. -Калинин, 1989.

196. Струве П.Б. Константин Леонтьев // К.Н. Леонтьев: pro et contra. СПб., 1995. Кн.1.

197. Суворин А.С. Историческая сатира // Критика 70-х гг. XIX века. М., 2002.

198. Сычевский С.И. Очерки новейшей русской литературы. «Война и мир » гр. Л.Н.Толстого // Одесский вестник. -1868.-№155.

199. Тагор Р. Религия художника // Восточный альманах. 1961. - №4.

200. Тихомиров В.В. Русская литературная критика середины XIX века: проблемы критического метода. Новгород, 1997.

201. Тихомиров Л.А. Тени прошлого. К.Н.Леонтьев // К.Н. Леонтьев: pro et contra. СПб., 1995. Кн.2.

202. Ткачев П.Н. Больные люди // Ткачев П.Н. Избранные сочинения: В 4-х т. -М., 1932. Т.Ш.

203. Толстая С.А. Дневники Софьи Андреевны Толстой. 4.1-3. -М., 1928. 4.1.

204. Толстой Л.Н. Собрание сочинений: В 22 т. М., 1980.

205. Томашевский Б.В. Стилистика и стихосложение. М.,1959.

206. Трофимов Е.А. Метафизическая поэтика Пушкина. Иваново, 1999.

207. Трубецкой С.Н. Разочарованный славянофил // К.Н. Леонтьев: pro et contra.-СПб., 1995. Кн.1.

208. Тургенев И.С. Письма И.С.Тургенева К.Леонтъеву // Русская мысль.-1886,- XII.

209. Тургенев И.С. Собрание сочинений: В 10-ти т. -М., 1961.

210. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.,1977.

211. Урнов Д.М. «Точное слово » и «точка зрения » в англо-американской повествовательной прозе // Теория литературных стилей. М., 1977.

212. Усманов С.М. Среди вершин. Вл.Соловьев и Н.Н.Страхов в переписке В.В.Розанова и К.Н.Леонтьева // Незавершенная энтелехийность: отец Павел Флоренский, Василий Розанов в современной рефлексии. Кострома, 2003.

213. Усманов С.М., Данилов А. А. Диалог об истории // Энтелехия. Кострома, 2002.

214. Успенский Г.И. Полное Собрание сочинений: В 11 т. -М., 1952. T.XI.

215. Фет АЛ. Воспоминания: В 3-х т. Пушкино, 1992. Т.П.

216. Философский энциклопедический словарь. М.,1998.

217. Фихте И.Г. Основные черты современной эпохи. СПб., 1993.

218. Флоренский П. Храмовое действо как синтез искусств // Писатель и время: Сборник документальной прозы. М.,1991.

219. Флоровский Г.П. Пути русского богословия. Париж, 1988.

220. Фортунатов Н.М. Творческая лаборатория Л.Толстого. М.,1983.

221. Фохт У.Р. Типологические разновидности русского реализма (К методологии изучения вопроса) // Проблемы типологии русского реализма. -М.,1969.

222. Франк С. Этюды о Пушкине. М., 1999.

223. Франкл В. Человек в поисках смысла. -М., 1990.

224. Фрейд 3. Психоаналитические этюды. Минск, 1991.

225. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997.

226. Фудель И.И. Культурный идеал К.Н.Леонтьева // К.Н. Леонтьев: pro et contra. СПб., 1995. Кн. 1.

227. Хайдеггер М. Что такое метафизика?// Время и бытие. М., 1993.

228. Хализев В.Е. Теория литературы. М., 2002.

229. Хатунцев С.В. Цвет жизни (К.Н.Леонтьев о национализме и национальной политике) //Подъем. -2002. №10.

230. Хомяков А.С. Сочинения в двух томах. М.,1994. Т.П.

231. Хомяков А.С.Стихотворения. М., 2005.

232. Храпченко М.Б. Собрание сочинений в 4-х т. М., 1980. Т. Ш.

233. Цебрикова М.К. Наши бабушки // Роман Л.Н.Толстого «Война и мир » в русской критике. Л.,1989.

234. Цилевич Л.М. Сюжетность как литературоведческая категория // Сюжет и художественная система. М., 1987.

235. Черников А.П. «Неузнанный феномен » (К.Леонтьев как литературный критик) // Оптина пустынь и русская культура: тезисы докладов конференции. Калуга, 2000.

236. Чернышевский Н.Г. Полное собрание сочинений: В 15 т. М., 1948-1950. T.XV.

237. Чичерин А.В. Очерки по истории русского литературного стиля. -М.,1985.

238. Чичерин А.В. Ритм образа. М., 1980.

239. Чичерин А.В. Сила поэтического слова. М.,1985.

240. Шанский Н.М., Иванов В.В., Шанская Т.В. Краткий этимологический словарь русского языка. -М.,1997.

241. Шевцова-Щеблыкина Л.И. Литературно-критическая деятельность А.В. Дружинина в 40-50-е годы XIX века. М., 2001.

242. Шеллинг Ф. Сочинения в двух томах. М., 1987. Т.П.

243. Шкловский В.Б. Материал и стиль в романе Л.Н.Толстого «Война и мир ». -М.,1928.

244. Щебальский П.К. «Война и мир ». Соч. гр. Л.Н.Толстого // Русский вестник. -1868. -№1.

245. Эйхенбаум Б.М. Лев Толстой. Семидесятые годы. Л., 1960.

246. Эйхенбаум Б.М. Литература, теория, критика и полемика. Л., 1927.

247. Юнг К.Г. Проблемы души нашего времени. М., 1994.

248. Юрьева И.И. Пушкин и христианство. М., 1998.

249. Lukashevich S. Konstantin Leontev (1831 1891): A study in Russian «Heroic Vitalism». New York. 1967.

250. Mondry H. Another literary parody on Chemyshevsky in K.Leontiev"s In my own land // Die Welt der Slaven. 1990. XXXV.

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания.
В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.