Информационно развлекательный портал
Поиск по сайту

Истории мама и дочь. Страшные истории и мистические истории. Мать – «моя лучшая подруга»: история луис

Катя была странной девочкой. Не то чтобы совсем ненормальной, но что-то странное в ней точно было. Катя обожала прогулки по кладбищу, ночью она не спала, а открывала окно и смотрела туда очень долго, днём не играла с девочками из двора, а со своей любимой игрушкой – маленькой куклой “Брац”. Ей было 14. Забыла сказать – Катя была приёмным ребёнком. Приёмные родители были не злые, а наоборот – любили Катю, но среди них она чувствовала себя одинокой. Она совсем не знала свою маму, а мачеха говорила, что когда они с её отчимом ходила по кладбищу, около одной из могил они нашли новорождённого ребёнка с куклой “Брац”.
Сама кукла была очень странная. Не думаю, что Вы когда-нибудь видели её в магазинах. Она была в 2 раза больше простой куклы, из одежды у неё было только белое платье с длинными широкими рукавами, без воротничка, само оно было длинное и просторное. Волосы были светло-золотистыми длинными и распущенными. Губы почти белые, глаза зелёные. Катя была очень похожа на куклу, только губы у неё были розовыми. Родители водили Катю по психологам, но все говорили, что девочка абсолютно нормальная.
Катя не играла во дворе не только из-за своих “странностей”. Дети думали, что она ведьма или оживший мертвец и побаивались её, а если находились смельчаки, они гнали Катю прочь. Однажды начали происходить странные случаи. Один мальчишка во дворе, увидел, что Катя сидит на скамейке и играет с куклой. Он решил, что она призывает какого-то духа, чтобы уничтожить город и начал кидать в неё камнями. В результате он попал девочке в висок и оттуда начала течь кровь, а мальчишка подбежал к Кате и начал бить её огромным камнем по животу. Катя умерла бы, если бы её мама не выглянула в окно, чтоб позвать дочку обедать.
– Он побил Катю! Как он посмел?! – призрак витал взад-вперёд по кладбищу, – Как он посмел прикоснуться к ней?! Но он поплатится! – призрак резко остановился и глаза его загорелись, – Поплатится! – над кладбищем стояла ночь и призрак вылетел оттуда и полетел по ночным улицам.
Вот его дом. Она влетела в окно. Вот он, лежит на кровати. У неё скользнула мысль. Тогда вылетела во двор и набрала камней. Снова в его квартире. Будет нехорошо, если он закричит. Она оторвала от своего длинного платья кусок и завязала мальчишке рот. Призрачная девушка (ну или чуть старше) отлетела на несколько метров и бросила первый камень. Она попала ему в живот – он проснулся. Она улыбнулась и продолжала кидать в него камнями. Он корчился и стонал. Какое удовольствие! Наконец всё его тело было в синяках и кровоподтёках. Наконец она кинула большой камень ему в голову. Он пробил её. Он больше не шевелился. Она улыбнулась и уплыла обратно на кладбище. “Больше он не тронет Катеньку” – думала она, садясь на свою могилу.
Катя проснулась. Вчера ночью она гораздо дольше обычного вглядывалась в окно. Тело болело, а голова просто разрывалась от боли. Она вышла из комнаты, достала из маленькой кроватки куклу и пошла на кухню.
Тут она услышала голоса родителей. Тогда она прижалась к стенке и подслушала разговор:
– Помнишь того дрянного мальчишку?
– Того, что обидел Катю? Чтоб чёрт его забрал!
– А ведь забрал.
– О чём ты, дорогая?
– Сегодня его нашли мёртвым в постели.
– Неужели?
– Да. Его забросали камнями. Никаких улик. Только одна.
– Какая же?
– У него рот был завязан кусочком белой материи. У куклы Кати такое же платье. Ну, такое случилось, ты не представляешь!
– И что же случилось?
– Та ткань была необычной. Лёгкой, тягучей, почти прозрачной. Когда милицейский взял эту ткань – она обратилась в дым!
– Ух, ты!
– Да, знаю.
Тут Катя вошла в кухню, родители разом замолчали. Катя позавтракала и вышла во двор. Все дети шарахнулись от неё. Дело в том, что они думали, что это Катя убила того мальчика. И была в той компании одна девочка – Даша. Она очень сильно дружила с тем мальчикам и по слухам даже была в него влюблена. И она собрала 2-3 девочек вокруг себя и решили они вместе отомстить Кате.
Вечером мачеха попросила Катю вынести мусор. Катя взяла пакет и пошла к помойке. А между помойкой и домом, в котором жила Катя был ещё один маленький заброшенный сарайчик. Прошла Катя мимо него выкинула мусор и обратно домой пришла. А тем временем у сарайчика…
Даша и её подружки решили, что на Катю лучше напасть ночью. Они встретились около сарайчика и спрятались за ним. Компания взяла с собой спички, верёвку, иголки и скотч. Они решили затащить Катю внутрь и там издеваться над ней. Вот и она. Катя выбросила мусор и как раз проходила мимо сарайчика. Они уже хотели наброситься не неё, но тут дорогу им преградил призрак!..
Она сидела на могиле и вспоминала, как расправилась с тем мальчишкой. Тут она что-то почувствовала! Страх! “Катя” – взорвалось это имя в голове призрака. Тогда она пулей вылетела с кладбища! Она не знала, что её ведёт, однако знала, что это правильный путь. Да, она была права. Вон компания каких-то девчонок. И предметы у них в руках не сулят Кате ничего хорошего. А вот и Катя! Она уже почти подошла к сарайчику! Призрак ринулся вниз. Они не посмеют сделать этого! Она уже почти спустилась на землю и преградила девчонкам путь. Все рухнули в обморок. Тогда она затащила их в подвал. На минутку она выглянула наружу. Катя зашла в дом. Вот и хорошо. Тогда она нырнула обратно. Сначала связала пленниц, потом заклеила всем скотчем рот. Затем она начала втыкать в них иголки. Они очнулись, попытались закричать, однако всё без толку. Им было больно, они стонали. Затем призрак зажёг спички и кинул в девчонок. Они горели так красиво! Просто прелесть. Вот, наконец они умерли. Будут знать! Она просочилась сквозь стенку сарая и полетела назад, к кладбищу.
Катю никто не обижал. Все боялись. А Кате было всё ровно. Она понимала, что её кто-то оберегает, кто-то родной и ей становилось легче на сердце. И ещё она заметила кое-что. Ей казалась, что её кукла начала оживать! Часто, когда даже у Кати были холодные руки – кукла была тёплой, иногда кукла слегка качала или мотала головой, а глаза были живые. Однажды кое-что случилось.
– Я так скучаю по Кате. – сказало само себе приведение. – Мне так одиноко без неё. Она живая, а я мёртвая. Но она будет со мной! – идея просочилась в голову призрака. – Она умрёт. Быстро и безболезненно. Она и не заметит, как умрёт. И она будет со мной. – призрак вылетел с кладбища.
Вот окно в Катину комнату. И кукла спит в кроватке. Улыбка скользнула по прозрачному лицу. “Она до сих пор хранит мой подарок”, – подумала она и снова улыбнулась. Она влетела в окно и подошла к кукольной кроватке. Наклонилась и что-то прошептала кукле. Та едва заметно кивнула. Призрак улетел обратно.
Кате снился сон, будто она проснулась. Всё в комнате как обычно, но её любимой куклы нет в кроватке. Катя оглядела комнату. И увидела, что её кукла сидит на столе. Тут её ротик открылся и она сказала:
– Скоро твоя мама заберёт тебя. Ты ведь хочешь к своей настоящей маме?
– Конечно! Я так хочу этого! – воскликнула Катя.
– Скоро твоя мама придёт и заберет тебя. Ты ведь знаешь, как она это сделает?
– Да.
– Ты не боишься смерти?
– Нет.
– Тогда жди… – после этого Катя проснулась.
Гребнёва начала беспокоиться за свою приёмную дочку. Она стала какой-то бледной неразговорчивой и всё время странно улыбалась. Она стала чаще обычного таскать с собой ту странную куклу.
На следующий день всё стало хуже. Теперь Катя не только повсюду носила эту “странную куклу”, но и шепталась с ней! Родители водили её к психиатру, но это не дало результатов.
Катя легла в кровать. Кукла незаметно шепнула ей: “Сегодня ночью”. Катя ждала эту ночь с нетерпением и со страхом. Но вот, наконец, то пришла ночь. В 03.03 в отрытое окно задул ветер. Прохладный и таинственный. А вместе с ним, что прозрачное и лёгкое! Катя вгляделась и поняла, что это призрачная девушка лет 20.
Она улыбнулась и сказала:
– Привет, Катенька.
– Мама?
– Да, это я. Я так соскучилась! – призрак подлетел ближе,
– Я тоже скучала, мама!
– Сегодня ты станешь такой же, как я. – в руке призрака блеснул нож.
– Хорошо. – Катя взяла нож и воткнул его себе в грудь.
Гребнёва услышала какой-то разговор из комнаты Кати. “С кем Катя может разговаривать?” – подумала Гребнёва и пошла в комнату приёмной дочки. О, ужас! Катя лежала на кровати, а в груди её был нож! “Мама” упала в обморок.
На следующий день Катю похоронили с блаженной улыбкой на лице. Никто не понимал этой улыбки, разве, что призраки Кати и её мамы, которые стояли рядом и радовались тому, что они наконец вместе.

Катя была странной девочкой. Не то чтобы совсем ненормальной, но что-то странное в ней точно было. Катя обожала прогулки по кладбищу, ночью она не спала, а открывала окно и смотрела туда очень долго, днём не играла с девочками из двора, а со своей любимой игрушкой - маленькой куклой "Брац". Ей было 14. Забыла сказать - Катя была приёмным ребёнком. Приёмные родители были не злые, а наоборот - любили Катю, но среди них она чувствовала себя одинокой. Она совсем не знала свою маму, а мачеха говорила, что когда они с её отчимом ходила по кладбищу, около одной из могил они нашли новорождённого ребёнка с куклой "Брац".

Сама кукла была очень странная. Не думаю, что Вы когда-нибудь видели её в магазинах. Она была в 2 раза больше простой куклы, из одежды у неё было только белое платье с длинными широкими рукавами, без воротничка, само оно было длинное и просторное. Волосы были светло-золотистыми длинными и распущенными. Губы почти белые, глаза зелёные. Катя была очень похожа на куклу, только губы у неё были розовыми. Родители водили Катю по психологам, но все говорили, что девочка абсолютно нормальная.

Катя не играла во дворе не только из-за своих "странностей". Дети думали, что она ведьма или оживший мертвец и побаивались её, а если находились смельчаки, они гнали Катю прочь. Однажды начали происходить странные случаи. Один мальчишка во дворе, увидел, что Катя сидит на скамейке и играет с куклой. Он решил, что она призывает какого-то духа, чтобы уничтожить город и начал кидать в неё камнями. В результате он попал девочке в висок и оттуда начала течь кровь, а мальчишка подбежал к Кате и начал бить её огромным камнем по животу. Катя умерла бы, если бы её мама не выглянула в окно, чтоб позвать дочку обедать.

Он побил Катю! Как он посмел?! - призрак витал взад-вперёд по кладбищу, - Как он посмел прикоснуться к ней?! Но он поплатится! - призрак резко остановился и глаза его загорелись, - Поплатится! - над кладбищем стояла ночь и призрак вылетел оттуда и полетел по ночным улицам.

Вот его дом. Она влетела в окно. Вот он, лежит на кровати. У неё скользнула мысль. Тогда вылетела во двор и набрала камней. Снова в его квартире. Будет нехорошо, если он закричит. Она оторвала от своего длинного платья кусок и завязала мальчишке рот. Призрачная девушка (ну или чуть старше) отлетела на несколько метров и бросила первый камень. Она попала ему в живот - он проснулся. Она улыбнулась и продолжала кидать в него камнями. Он корчился и стонал. Какое удовольствие! Наконец всё его тело было в синяках и кровоподтёках. Наконец она кинула большой камень ему в голову. Он пробил её. Он больше не шевелился. Она улыбнулась и уплыла обратно на кладбище. "Больше он не тронет Катеньку" - думала она, садясь на свою могилу.

Катя проснулась. Вчера ночью она гораздо дольше обычного вглядывалась в окно. Тело болело, а голова просто разрывалась от боли. Она вышла из комнаты, достала из маленькой кроватки куклу и пошла на кухню.

Тут она услышала голоса родителей. Тогда она прижалась к стенке и подслушала разговор:
- Помнишь того дрянного мальчишку?
- Того, что обидел Катю? Чтоб чёрт его забрал!
- А ведь забрал.
- О чём ты, дорогая?
- Сегодня его нашли мёртвым в постели.
- Неужели?
- Да. Его забросали камнями. Никаких улик. Только одна.
- Какая же?
- У него рот был завязан кусочком белой материи. У куклы Кати такое же платье. Ну, такое случилось, ты не представляешь!
- И что же случилось?
- Та ткань была необычной. Лёгкой, тягучей, почти прозрачной. Когда милицейский взял эту ткань - она обратилась в дым!
- Ух, ты!
- Да, знаю.

Тут Катя вошла в кухню, родители разом замолчали. Катя позавтракала и вышла во двор. Все дети шарахнулись от неё. Дело в том, что они думали, что это Катя убила того мальчика. И была в той компании одна девочка - Даша. Она очень сильно дружила с тем мальчикам и по слухам даже была в него влюблена. И она собрала 2-3 девочек вокруг себя и решили они вместе отомстить Кате.

Вечером мачеха попросила Катю вынести мусор. Катя взяла пакет и пошла к помойке. А между помойкой и домом, в котором жила Катя был ещё один маленький заброшенный сарайчик. Прошла Катя мимо него выкинула мусор и обратно домой пришла. А тем временем у сарайчика...

Даша и её подружки решили, что на Катю лучше напасть ночью. Они встретились около сарайчика и спрятались за ним. Компания взяла с собой спички, верёвку, иголки и скотч. Они решили затащить Катю внутрь и там издеваться над ней. Вот и она. Катя выбросила мусор и как раз проходила мимо сарайчика. Они уже хотели наброситься не неё, но тут дорогу им преградил призрак!..

Она сидела на могиле и вспоминала, как расправилась с тем мальчишкой. Тут она что-то почувствовала! Страх! "Катя" - взорвалось это имя в голове призрака. Тогда она пулей вылетела с кладбища! Она не знала, что её ведёт, однако знала, что это правильный путь. Да, она была права. Вон компания каких-то девчонок. И предметы у них в руках не сулят Кате ничего хорошего. А вот и Катя! Она уже почти подошла к сарайчику! Призрак ринулся вниз. Они не посмеют сделать этого! Она уже почти спустилась на землю и преградила девчонкам путь. Все рухнули в обморок. Тогда она затащила их в подвал. На минутку она выглянула наружу. Катя зашла в дом. Вот и хорошо. Тогда она нырнула обратно. Сначала связала пленниц, потом заклеила всем скотчем рот. Затем она начала втыкать в них иголки. Они очнулись, попытались закричать, однако всё без толку. Им было больно, они стонали. Затем призрак зажёг спички и кинул в девчонок. Они горели так красиво! Просто прелесть. Вот, наконец они умерли. Будут знать! Она просочилась сквозь стенку сарая и полетела назад, к кладбищу.

Катю никто не обижал. Все боялись. А Кате было всё ровно. Она понимала, что её кто-то оберегает, кто-то родной и ей становилось легче на сердце. И ещё она заметила кое-что. Ей казалась, что её кукла начала оживать! Часто, когда даже у Кати были холодные руки - кукла была тёплой, иногда кукла слегка качала или мотала головой, а глаза были живые. Однажды кое-что случилось.

Я так скучаю по Кате. - сказало само себе приведение. - Мне так одиноко без неё. Она живая, а я мёртвая. Но она будет со мной! - идея просочилась в голову призрака. - Она умрёт. Быстро и безболезненно. Она и не заметит, как умрёт. И она будет со мной. - призрак вылетел с кладбища.

Вот окно в Катину комнату. И кукла спит в кроватке. Улыбка скользнула по прозрачному лицу. "Она до сих пор хранит мой подарок", - подумала она и снова улыбнулась. Она влетела в окно и подошла к кукольной кроватке. Наклонилась и что-то прошептала кукле. Та едва заметно кивнула. Призрак улетел обратно.

Кате снился сон, будто она проснулась. Всё в комнате как обычно, но её любимой куклы нет в кроватке. Катя оглядела комнату. И увидела, что её кукла сидит на столе. Тут её ротик открылся и она сказала:
- Скоро твоя мама заберёт тебя. Ты ведь хочешь к своей настоящей маме?
- Конечно! Я так хочу этого! - воскликнула Катя.
- Скоро твоя мама придёт и заберет тебя. Ты ведь знаешь, как она это сделает?
- Да.
- Ты не боишься смерти?
- Нет.
- Тогда жди... - после этого Катя проснулась.

Гребнёва начала беспокоиться за свою приёмную дочку. Она стала какой-то бледной неразговорчивой и всё время странно улыбалась. Она стала чаще обычного таскать с собой ту странную куклу.

На следующий день всё стало хуже. Теперь Катя не только повсюду носила эту "странную куклу", но и шепталась с ней! Родители водили её к психиатру, но это не дало результатов.

Катя легла в кровать. Кукла незаметно шепнула ей: "Сегодня ночью". Катя ждала эту ночь с нетерпением и со страхом. Но вот, наконец, то пришла ночь. В 03.03 в отрытое окно задул ветер. Прохладный и таинственный. А вместе с ним, что прозрачное и лёгкое! Катя вгляделась и поняла, что это призрачная девушка лет 20.

Она улыбнулась и сказала:
- Привет, Катенька.
- Мама?
- Да, это я. Я так соскучилась! - призрак подлетел ближе,
- Я тоже скучала, мама!
- Сегодня ты станешь такой же, как я. - в руке призрака блеснул нож.
- Хорошо. - Катя взяла нож и воткнул его себе в грудь.

Гребнёва услышала какой-то разговор из комнаты Кати. "С кем Катя может разговаривать?" - подумала Гребнёва и пошла в комнату приёмной дочки. О, ужас! Катя лежала на кровати, а в груди её был нож! "Мама" упала в обморок.

На следующий день Катю похоронили с блаженной улыбкой на лице. Никто не понимал этой улыбки, разве, что призраки Кати и её мамы, которые стояли рядом и радовались тому, что они наконец вместе.

https://www.сайт/users/Margosha/
Miliza

Стихи проза, стихи о любви и многое другое на литпортале Изба-Читальня
www..php

Miliza - рассказ - Мать и дочь

С тяжёлым чувством горечи и опустошения Инесса Яновна медленно поднималась по лестнице.
Ей не хотелось идти домой. Не хотелось видеть неубранную комнату, не вымытую посуду и ощущать холод и отчуждение, которые уже давно витали в воздухе, в душе и мыслях. Она открыла дверь, механически сняла сапоги, надела стоптанные тапки, пошла на кухню. Конечно, всё то же...
- Чёртова паршивка! - в сердцах сказала она и поймала себя на мысли, что она это произнесла вслух.
Когда же это кончится?! Эта дикая вражда с дочерью, длящаяся около года. Умом она понимала, что она тоже виновата в этих недобрых отношениях, но ей не хотелось самой признать лишь свою вину, и потому она невольно искала оправдание себе, виня во всех грехах лишь свою дочь. Когда началась эта размолвка, это непонимание друг друга? Когда недоверие, а подчас и злоба заползли в этот дом?
Инесса Яновна открыла холодильник. Как всегда, пуст! Интересно, что бы она делала без меня, что бы ела?.. Быстро вынув из сумки кефир, яйца, масло, положила всё в холодильник и, не закрыв дверцу, присела на стул. Нет, так больше не может продолжаться! Это не жизнь, а какая-то пытка! Надо размениваться! Но легко сказать!.. Однокомнатную квартиру, давно без ремонта... Да и легко ли ей снова очутиться в коммуналке, где и так было прожито четверть века...
О, Uосподи, холодильник не закрыла. Совсем рассеянная стала! Вот и на работе сделала ошибки.
Хорошо, что начальник её, Степан Егорович, чудный старик, деликатно делает ей замечание.
Чувствует, что-то с ней не так, и не пристаёт с вопросами. Инесса Яновна налила холодный чай, отрезала булку и села на стул. От нервного напряжения дрожали руки. Она посмотрела на свои пальцы. Только бы они не подвели, иначе прощай работа. Сейчас везде сокращения. А легко ли устроиться на новое место... Вон молодые машинистки без работы ходят, а ведь ей до пенсии далеко. Выручает пока лишь то, что она действительно была первоклассным секретарём и, кроме машинописи, знала стенографию и немного английский. И когда требовалось перевести небольшую статью, она справлялась легко и быстро. Инесса Яновна работала в небольшом патентном бюро при Машиностроительном институте, где работы было не очень много, так же, как и сотрудников отдела. Ей вспомнилось, как она пришла первый раз на работу в это бюро смешливой девчонкой, после окончания училища, которое закончила с красным дипломом...
Инесса Яновна машинально отщипывала хлеб, отпивая маленькими глоточками холодный чай.
Нахлынувшие воспоминания о прошедших годах отодвинули боль и тоску настоящего. Господи, как быстро пролетело время. Уже двадцать пять лет, как она работает на одном месте! Она провела по волосам, невольно взглянув на себя в зеркальце, висевшее над столом. Из зеркала на неё смотрела рыжеволосая женщина с тонкими чертами поблекшей красоты. Синие глаза смотрели грустно и обидчиво. Концы губ, некогда страстных и полных, а теперь поблекших и сухих, были печально опущены, и, казалось, улыбка навсегда покинула их. Что и осталось от былой красоты, так это белые крепкие зубы и прекрасные рыжие волосы, до сих пор сохранившие густоту и цвет, и лишь кое-где пробивались серебряные нити, нисколько не старящие её. Нина Григорьевна, ее сослуживица, только сегодня ей сделала комплимент:
- Ах, милая Инесса, какая же вы у нас красавица! Одни волосы чего стоят. А зубки! Ну-ка, моя прелесть, улыбнитесь. Да не печальтесь, милая моя! Вот увидите, всё будет хорошо! И ваша Инночка скоро поумнеет и повзрослеет. Стоит ли убиваться так из-за наших деток. Я ведь знаю, что говорю! Твоей Инне сколько? - Только восемнадцать, как моему внуку. И нагрубит бабке, бывает, а бывает, и приласкается. Мне, думаешь, легко с ним в моём возрасте? Его родители на заработках в Индии, а мне с ним возись в шестьдесят лет. Но ничего, я не жалуюсь. Жалко, что Игорька скоро в армию заберут, а то точно сосватала бы я его твоей Инне. Да шучу я, шучу!
А только скажу я тебе, Инесса, зря ты себя запускаешь. Вот приедет твой Иван Дмитриевич и огорчится, что жена стала некрасивая. Ну, всё, молчу, не реви…
- Ах, Инка, Инка, что же ты со мной делаешь? Что же ты с собой делаешь? Куда катишься?
И снова мысленно зазвучали недавно брошенные зло слова её гневной дочери. А ведь казалось, тот вечер не предвещал ссоры. В тот день она раньше пришла с работы, быстро закупив по дороге всё необходимое для ужина. Весеннее солнце ласково грело, и на душе было спокойно...
Но поднимаясь по лестнице, она поняла, что покоя не будет. Из квартиры неслась громкая музыка, крики, шум и запах табачного дыма едко струился из дверей. Быстро открыв дверь, не раздеваясь, она стремительно ворвалась в комнату. Так и есть! На столе бутылки, полное блюдце окурков. На подоконнике сидела раскрашенная Инка, а у её ног примостился высокий парень и, не вынимая сигарету, цедил сквозь зубы:
- Иннуся, кисонька, не упрямься. Ну, давай дерябнем ещё по одной…
- Да отстань ты, Божок, - вяло отнекивалась Инка. А на диване полулежала какая-то
взъерошенная девица рядом с парнем в расстегнутой рубашке и набок съехавшим галстуком. Не обращая внимания на вошедшую, он водил здоровенной ладонью по груди девицы и жадно глюкал от удовольствия.
- Когда кончится этот вертеп?- закричала Инесса Яновна и с силой выдернула из розетки шнур магнитофона.
Затуманенным взором Инка посмотрела на мать:
- Ну чего ты разоралась? Всё нормалёк, мамуся. Мы сессию сдали. Отмечаем. Ну чего ты нахохлилась. Присоединяйся…
Задыхаясь от негодования, Инесса Яновна потребовала, чтобы вся компания вместе с дочерью убиралась вон! Она ещё многое хотела сказать, но дочь не дала ей договорить. Нехотя поднявшись с подоконника, с перекошенным пьяным лицом, Инка медленно подошла к матери и зло сказала:
- Ты мне вечер испортила, и потому я останусь здесь! А ты можешь убираться отсюда и не мешать нам!
- Ты что говоришь?! Ты хоть понимаешь, как ты со мной разговариваешь?! Ты...
- Надоела! Ты отгуляла своё время, теперь мой черёд настал! Поздно учить. Не нравится,
сиди на кухне, или совсем уйди! Вон крёстная звонила. Поезжай к ней. Дай отдохнуть от тебя! Надоела!
И Инка врубила магнитофон, сделав звук ещё громче. Инесса Яновна бросилась в кухню и в изнеможении опустилась на стул... И это её Инночка?! Что стало с её доброй дочкой? И доброй ли?
Конечно, Инночка и в детстве была не подарок. Но во всём, как думала мать, были виноваты другие, которые не в меру восхищались красотой её дочери, её развитостью и очарованием шаловливой непосредственности.
- Ах, какие пухлые щёчки! А что за глазки! Прямо вишенки! А улыбка, просто солнышко! И ножки какие стройные. Её обязательно надо учить танцевать! Ах, рисует хорошо и поёт? Да, сразу видно способный и развитой ребёнок!
Это были очень приятные слова для Инессы Яновны, ласкающие её материнское сердце. И поневоле она закрывала глаза на негативные черты характера, всё более закрепляющиеся по мере подрастания ее красивой доченьки. Мать баловала её, потакала прихотям и причудам, лишь бы та не чувствовала тоску по отцу, рано умершему от внезапного инфаркта. И Инесса Яновна, растерянная и убитая свалившимся горем, осталась молодой вдовой с четырёхлетней дочкой. Но беда не приходит одна! И не успели высохнуть слёзы, как умерла и мать во время диабетического криза. От свалившихся бед Инесса Яновна окаменела, улыбка погасла на её красивом лице, и она с трудом справлялась с навалившимися бытовыми и моральными сложностями. Она разрывалась между работой, детсадом, магазинами и воспитанием. И всё меньше оставалось у неё времени на общение с Инночкой, чтобы выслушать свою куколку, поиграть с ней и приласкать её тёплыми словами. А дочка, привыкшая до этих печальных событий к своему безмятежному детству, когда была всеобщая забота и обожествление папой,
мамой и бабушкой, не могла смириться, что всё меньше ласки и внимания стали ей уделять. Она капризничала, разбрасывала игрушки, кричала и топала ножками. И однажды Инесса Яновна не выдержала и отшлёпала её. Это было так неожиданно и непривычно для Инночки, что она сперва горько заплакала, потом вдруг как-то затихла и села на пол. Мать, расстроенная своей несдержанностью, попыталась приголубить дочку, но та прищурилась, отстранилась и как-то по-взрослому, как будто ей было не пять, а десять лет, сквозь слёзы сказала:
- Ты плохая! Папочка не позволил бы меня шлёпать по попке, и бабушка Катя тоже бы не
разрешила! Я тебя больше не люблю!
И маленькая дочка холодно посмотрела на мать и отвернулась. Всю ночь Инночка всхлипывала во сне, и Инесса Яновна не могла уснуть, прислушиваясь к вздохам заплаканной дочери. И она поклялась себе, что никогда не допустит, чтобы её дочка почувствовала сиротство и обездоленность. Она заменит ей и отца и бабушку. И побежали дни, полные тревоги, забот и труда. Инесса Яновна брала на дом работу, и её машинка допоздна стучала на кухне. Но каждое воскресенье она отправлялась с дочкой или в кино, или в зоопарк, или куда-нибудь за город.
Казалось, что жизнь налаживается. Дочка подрастала, перешла уже в шестой класс, училась легко, имела много подруг и росла спокойной и весёлой... И, казалось, налаженная жизнь вдвоём так и будет течь по накатанной колее...

Но, видимо, жизнь невозможно рассчитать, и в ней всегда происходят неожиданные коррективы.
На работе ей предложили путёвку в дом отдыха на две недели. Сначала она стала отказываться, мол, как же дочка, не с кем оставить, ведь в пионерлагере путёвка лишь со второй смены... Но Егор Степанович быстро как-то всё устроил: достал для её дочери путёвку в первую смену.
Проводив дочку на вокзал, сунув ей пакет с кексом и апельсинами, поцеловав её в дорогие
коричневые глазки и помахав ей в окошко вагона, Инесса Яновна, приехав домой, стала
собирать чемодан, чтобы утром выехать в дом отдыха на Карельском перешейке. Она почему-то волновалась перед отъездом и щёки у неё горели. Не сознаваясь себе, она почему-то нервничала, будто ожидая что-то неожиданное и необъяснимое.
Ехать было недалеко, около двух часов. Когда она сошла на перрон и огляделась, то место ей сразу понравилось. Лес, чистый воздух, недалеко поблёскивал залив. Найдя главный корпус и отдав направление, Инесса Яновна направилась к домику № 7, который стоял в самом конце территории. Дом отдыха был старый, военного ведомства, и потому, кроме одного главного девятиэтажного корпуса, сохранил крепкие двухэтажные деревянные корпуса, похожие на небольшие дачки, чем-то напоминающие чеховские времена. В них был какой-то уют и очарование старины, хотя и имелся недостаток в «сантехнических прелестях». Её комната под № 4 была на втором этаже, и нужно было спускаться по скрипучей лестнице вниз, что явно раздражало некоторых обитателей этого корпуса. Но Инесса Яновна находила в этом преимущество, т. к. на втором этаже было всего три комнаты, и никто не шаркал над головой, да к тому же и вид сверху был чудесный. Весь залив, как на ладони, звёздное небо с полной луной, освещающей верхушки деревьев и отражающейся жёлтой дорожкой на тихой воде. Слабо шелестела листва... И покой,
и благодать на время поселились в душе и мыслях. Соседка, молодая девушка, вечно пропадала то на танцах, то на прогулках, с такими же неугомонными и весёлыми. И поэтому Инесса Яновна часто бывала одна, наслаждаясь спокойствием, бездельем и беззаботностью. Фактически впервые за последние восемь лет она отдыхала одна, вдали от дочери. Все годы ранее она даже отпуск проводила рядом с Инночкой в пионерлагере, ведя кружок мягкой игрушки. А тут одна, без дочери, без забот и волнений. Так прошло три дня. В обед Галина Павловна, соседка по столу, полненькая, маленькая женщина, жизнерадостная и открытая, предложила ей вечером пойти на танцы.
- Инесса Яновна, что это вас не видать в клубе? Вы зачем сюда приехали? Отдыхать, так ведь? Так и берите от жизни всё! Вы же молодая, красивая! Вам и пофлиртовать не грех, и потанцевать на пользу. Или муж ревнивый? Ну, раз Вы одинокая, так вам и карты в руки. Это же какой дом отдыха, знаете? Военного ведомства! Значит, для военных! Ну, конечно, женатые не очень сюда едут, а вот холостые и разведённые, эти часто не упускают случай приехать сюда, да хвост свой павлиний распушить. А что, правильно я говорю, девчонки? - обратилась за поддержкой Галина Павловна к двум молодым девушкам, сидевшим рядом за столиком. Те утвердительно кивнули.
- Я ведь, Инесса Яновна, сюда уже четвертый год приезжаю и, знаете, лет на десять молодею. Да вы не смотрите на кольцо. Мой Николай Иванович в курсе. Я как зазверею малость, так он мне сразу и путёвочку: - На, Галина, поезжай, развейся, - А что, правильно поступает! Я ведь не изменять еду, а обстановку сменить, лица новые посмотреть, себя встряхнуть, да и мужу дать соскучиться, а то без разлуки и надоесть можно, если всё время вместе. Дети выросли, у них своя жизнь, а мне стариться неохота. А уж вам и сам бог велел. Мы вот вам капитана какого-нибудь сосватаем, или полковника отставного, овдовевшего. Да не краснейте вы так, а принимайтесь лучше красоту наводить, да себя в порядок приводить, и оденьтесь понаряднее... Увидите тогда, какой переполох поднимется среди мужичков отдыхающих!..
Смущённая этим разговором, Инесса Яновна поднялась в свою комнату и, пока не было соседки, стала перебирать свой небогатый гардероб. Она надела тонкое велюровое платье салатного цвета, подарок покойного мужа, чешские бусы из мелкого, тёмно-зелёного и золотистого бисера, пояс под тон платья, туфли-босоножки на высоком каблуке. Наложила лёгкий макияж, немного блеска на губы, зеленоватые тени на веки, подрисовала чуть-чуть уголки глаз и, распушив свои прекрасные рыжие волосы, обхваченные тонким обручем, взглянула на себя в зеркало: «Ну, Инесса, а ты ещё ничего!»
За восемь лет, прошедшие после смерти мужа, она впервые обратила на себя внимание и
впервые поняла, что годы пробежавшие никогда ей не принадлежали! И что может быть, этот миг, подаренный ей судьбой, и есть награда за долгие годы одиночества. И, может, рано она себя похоронила, и стоит пожить для себя хоть немного, хоть один вечер... А там, пусть будет, что будет! И она, обрадовавшись чему-то необъяснимому, медленно и гордо стала спускаться по лестнице.
Как только она зашла в клубный зал, её сразу приметила Галина Павловна и, быстро окинув её оценивающим взглядом, одобрительно сказала:
- Ну, красавица, ничего не скажешь! Нет, Инесса Яновна, как хотите, но без жениха вы сегодня не уйдёте!
Инесса Яновна смутилась, покраснела и от этого ещё больше похорошела.
- Всё, всё, больше не буду вас смущать. Пойдёмте, сядем вон на ту скамеечку, и я вас введу - кто здесь кто, а уж вы сами выберете по вкусу.
Не давая опомниться, Галина Павловна потащила её через весь зал, на ходу с кем-то здороваясь, перебрасываясь словами и явно гордясь, что она рядом с такой красивой молодой подругой.
Она нисколько не стеснялась своей тучности и шумного голоса, зная, что к ней относятся
доброжелательно и приветливо. Инесса Яновна чувствовала на себе любопытные взгляды и оттого старалась побыстрее пройти к скамейке и немного придти в себя от столь пристального внимания.
- Уф, жарко немного! - сказала Галина Павловна. - Ну, чувствуете к себе интерес? То-то! Да и действительно, сравнить вас не с кем! Здесь же эти старые грымзы каждый сезон приезжают. Уже всем их лица поднадоели. А здесь вы, свеженькая, новенькая, загадочная. Обратите внимание, вон наискосок, в тенниске, загорелый Иван Дмитриевич, врач из Военно-Медицинской академии. Между прочим, разведённый. Сын взрослый. А вот жена, стерва, бросила его, спуталась на старости лет с приезжим хирургом из Риги и укатила к нему на взморье. А ведь двадцать четыре года прожили! И что ей, дуре, не хватало? А, впрочем, кто нас, баб, разберёт? Он, правда, замкнутый, женщин не очень жалует, но мне кажется, что вы его сердце заденете.
- Галина Павловна, ну что вы такое говорите! У меня и в мыслях такого нет! Да и честно
признаться, отвыкла я от мужского внимания. Мне бы дочку вырастить! Я на себя давно махнула рукой.
- Ну, это вы, голубушка, зря! Если не в ваши годы любить, так потом поздно будет. А что он старше, так это и хорошо. Заботы больше почувствуете.
- Ну, Галина Павловна, вы что же, обо мне ему уже говорили, а он только и ждёт сигнала к
атаке?
- Да нет, успокойтесь. Он, бедный, сидит и не подозревает, что его ждёт знакомство с вами. Просто я уверена, что он обязательно вас заметит… Иван Дмитриевич! - протяжно проворковала Галина Павловна, - Подойдите сюда, пожалуйста! Присядьте к нам на минуточку, спросить я вас хочу...
Иван Дмитриевич поднялся и неторопливо пошёл к ним. Инесса Яновна невольно залюбовалась его крепко скроенной, подтянутой фигурой.
- Я вас слушаю, Галина Павловна.
- Скажите, голубчик, вы по приезду не сможете принять моего Николая Ивановича? Посмотрите его, пожалуйста, а то что-то он последнее время жалуется на боли в правом боку. Но вы же знаете, его к врачам и на аркане не затащишь. А к вам он благоволит и позволит, чтобы вы его посмотрели. Договорились? Вот и хорошо, а в награду я вас таким вареньем попотчую, пальчики оближете. Вот и музыка! А что, не потанцевать ли вам, Иван Дмитриевич, с моей знакомой, а то что-то она притихла в новой обстановке.
Всего три дня, ещё не привыкла. А вы как-никак старожил, десятый день здесь отдыхаете, а только всё одиночкой. Нехорошо от коллектива отбиваться. Ну ладно, шучу я, но уж больно вы неулыбчивый сегодня, вот и стараюсь вас взбодрить.
Иван Дмитриевич, поняв, что от Галины Павловны можно отвязаться лишь одним способом, пойти танцевать, решительно поднялся и сухо сказал, обращаясь к Инессе Яновне:
- Прошу оказать любезность. Впрочем, я давно не танцевал, боюсь, что танцор я неважный.
- Я тоже давно не танцевала, - смущенно сказала она.
И оттого, что она произнесла это тихо, покраснев и потупив глаза, и оттого, что рядом с ним она казалась хрупкой и какой-то незащищенной... Он скорее увидел её сердцем, нежели глазами.
И ведя её, лёгкую и послушную в танце, он ощутил в себе давно забытое и глубоко спрятанное нежное и благодарное чувство. Он и сам не ожидал, что его закостенелое сердце дрогнет и ледяная оболочка растает, обнажив горячую, истосковавшуюся по женской ласке душу. И он кожей почувствовал, что и она одинокая, не истраченная в чувствах, ждёт мужской опоры, заботы и внимания.
Они танцевали весь вечер, почти не говорили, только какие-то реплики, незначительные фразы, ничего не значащие слова... Но в зале женщины, много видевшие здесь скороспелых пар на один день, поняли, что здесь случай особый. Что встреча этих двоих не случайна, богом благословенна. Что мешать им нельзя, а уж острить или смеяться грешно. И танцующие близко пары освободили рядом пространство, стараясь не мешать им почувствовать себя единственными в зале. А Иван Дмитриевич и Инесса Яновна действительно никого не замечали, ни людей, ни разговоров, ни
времени, ни своего возраста. Им обоим было впервые хорошо за много лет.
Когда кончился вечер, Иван Дмитриевич проводил Инессу Яновну до её домика, молча поцеловал её руку и быстро пошёл к главному корпусу. Он ничего ей не сказал, но она поняла, что завтра они снова встретятся. Она не спала всю ночь, и смутные мысли не давали ей уснуть... Ну что она радуется, на что надеется, ведь он не сказал ей ничего, но сердце подсказывало, что с этого дня её жизнь изменится. С того вечера их видели всегда вдвоём. И никто не осуждал их, не было никаких пересудов, сплетен, зависти. Окружающие как-то по-доброму восприняли их неожиданный роман, желали им мысленно обоюдного согласия и продолжения встреч в городе. Все понимали,
что это не интрижка, что это серьёзно и надолго. Инесса Яновна ещё больше похорошела,
расцвела от внимания и ухаживания Ивана Дмитриевича и почувствовала уверенность и радость жизни.
Время путёвки кончилось, и завтра она должна была уехать. Ей стало тоскливо и жутко от
мысли, что отпуск кончился, мечты остались позади, а всё, что с ней было в последние дни, было лишь прекрасным сном. Тем более ничего и не было: ни жарких поцелуев, ни клятв в любви, ни постели... Но остались в памяти длинные прогулки по заливу, молчаливые пожатия рук и биение сердца на одной ноте. Была гармония, нежность и недолгое успокоение от горьких лет одиночества и завтрашних хлопот... Ну что ж, спасибо судьбе и за это!
Утром она сдала книги в библиотеку и, попрощавшись с Галиной Павловной, поспешила на автобус к вокзалу. Она не захотела увидеть перед отъездом Ивана Дмитриевича, боясь разрушить хрупкое чувство неловким расставанием или разочарованием. Сидя в автобусе, она последний раз окинула взором залив, главный корпус и сосновую аллею, по которой, не далее как вчера, прогуливались они, держась за руки, как дети... И вдруг поймала себя на мысли, что за последние дни ни разу не вспомнила о своей Инночке. Нет, конечно, она тревожилась о ней, но как-то по-другому, не как раньше, когда любое расставание было катастрофой. Впервые она думала не только о ней, но и о себе, о своей судьбе, о дальнейшей жизни. Она вдруг ясно поняла, что теперь не сможет жить, как раньше, отрешённой и забыв про себя: только Инночка, её интересы, только забота о ней. Автобус остановился у вокзала, и Инесса Яновна с другими пассажирами пошла к кассе, чтобы взять билет до Ленинграда. И вдруг боковым зрением она увидела его! Иван
Дмитриевич явно нервничал и всё кого-то высматривал... Но вот его взгляд выхватил из толпы её тоненькую фигурку, глаза их встретились и осветились радостью и нежностью друг к другу.
Он кинулся к ней:
- Милая вы моя! Как боялся, что вы уедете без меня! Что же вы не предупредили меня, что уезжаете! Хорошо, что Галина Павловна меня встретила и сообщила о вашем отъезде. Нет, нет, не спорьте, я вас теперь не отпущу. Мы поедем вместе.
- Но мне надо съездить в лагерь к дочери, - робко возразила она.
- Мы поедем с тобой вместе! Успокойся, моя милая! Всё будет хорошо!
И, не стесняясь посторонних, он крепко прижал её к себе. По приезде в город он довёз её на такси до дому, нежно поцеловал и взял с неё слово, что она завтра же позвонит ему на работу и они встретятся, когда ей будет удобно.
В квартире было пыльно и неуютно. Инесса Яновна стала наводить чистоту и порядок, и вечером, уставшая от уборки и душевных переживаний последних дней, она села в кресло с ногами, размышляя о реакции дочери на её знакомство с Иваном Дмитриевичем. На другой день она позвонила ему, сказав, что собирается в лагерь навестить дочь и подготовить её к встрече с ним.
- Хорошо, я буду ждать вас обеих.
Инесса Яновна приехала в лагерь не в родительский день, и потому дочь её не встречала.
Начальника лагеря, строгую женщину с тонкими поджатыми губами, она застала в пионерской комнате. Та не любила незапланированных приездов родителей и была явно недовольна. Но Инесса Яновна кротко сказала, что только что приехала из командировки, и попросила, как об исключении, разрешить ей повидаться с дочерью во время тихого часа.
- Хорошо, - сурово сказала начальница. - Но только как исключение. Позови Инну Вессер из третьего отряда, - строго обратилась она к дежурившему пионеру. - Чтобы к ужину ваша дочь была в отряде.
Через пятнадцать минут дочь висела у неё на шее.
- Ой, здорово! Как ты вырвалась, мамуль? А что ты мне привезла? Ой, как вкусно! Нет, просто здорово, что ты приехала! Я так соскучилась!
Инночка щебетала, жуя и смеясь, рассказывала ребячьи новости. А Инесса Яновна смотрела на свою загорелую и, как ей показалось, подросшую дочку и любовалась её грациозными движениями и радостно щебетавшим голосом.
Только теперь она поняла, как соскучилась она по своей роднульке! Она не знала, как ей
подступиться к важному разговору и как сообщить дочери, что в их жизнь вдвоём может войти третий. Ведь дочь плохо помнила отца, и было трудно объяснить, что в их доме может появиться незнакомый мужчина. Но дочь вдруг сама почувствовала какую-то перемену в матери и разом замолчала.
- Мам, давай сядем на пенёк. Что-то случилось?
- Да нет, доченька, всё в порядке.
- Да нет, мамуля, ты какая-то не такая, как раньше.
Дочь посмотрела внимательно на мать и поняла, что та изменилась. Что-то новое и нежное появилось во всём облике матери.
- Мама, ты очень красивая сегодня!
- Правда, Инночка? - зардевшись, спросила она.
- Ага, ты как будто вся светишься!
- Доченька, давай поговорим.
Дочь притихла. И Инесса Яновна, торопясь, боясь, чтобы дочь её не перебила, стала рассказывать ей о встрече с Иваном Дмитриевичем, о том, какой он прекрасный человек, что он её полюбит и что он ей, Инночке, обязательно понравится...
- Ты что ж, мамуль, влюбилась? - удивлённо и как-то по-взрослому спросила Инна. И от этого прямого вопроса Инесса Яновна смутилась и не знала, что ответить. - Ну, мать, ты даёшь!
- Инночка, как ты со мной разговариваешь… Это же грубо!
- Да ладно, я уже взрослая. Через полгода тринадцать будет! Не тушуйся! Вернусь из лагеря, разберёмся! Я побежала, а то Людмила ругаться будет и утром пошлёт картошку чистить, а я это ужас, как не люблю!
Инна чмокнула мать в щёку и побежала, подпрыгивая, как длинноногая козочка. До приезда дочери оставалась неделя. Инесса Яновна каждый день встречалась с Иваном Дмитриевичем и каждый раз думала, что это сон. А он всё больше влюблялся и очаровывался ею, задавая часто себе вопрос - за что она его полюбила, разведённого, немолодого, на тринадцать лет старше её.
Она договорилась, что если Иван Дмитриевич найдёт общий язык с Инночкой, то он переедет жить к ним, а позднее они поменяют её однокомнатную и его девятиметровую комнату, доставшуюся ему после развода с женой, на двухкомнатную...
Инночка приехала загорелая и весёлая. Вечером Иван Дмитриевич пришёл к ним в гости.
Оба чувствовали себя неловко, ведь она не видела в их доме мужчин и не имела опыта
общения. Он тоже растерялся, т. к. привык общаться с сыном, теперь уже взрослым, и не знал, как разговаривать с девочкой-подростком, о чём и каким тоном. И он решился:
- Ну, давай знакомиться, Инна. Меня зовут Иван Дмитриевич. Ты, я надеюсь, девица умная и понимающая, потому я буду с тобой откровенен и прям. Я твою маму увидел, полюбил и хочу жениться на ней... Как видишь, намерения у меня самые серьёзные... Я прошу руки твоей мамы! Ты согласна?
Инесса Яновна с бьющимся сердцем слушала их откровенный разговор и напряжённо ждала, что ответит ему её дочь. Инночка оказалась на высоте:
- Да что я, маленькая, не понимаю разве? Раз у вас любовь, вот мой ответ... Я - согласна! -
торжественно произнесла Инночка. - А вы меня рыбу научите ловить?
Это было сказано так неожиданно, что все дружно рассмеялись. Свадьба была скромной,
с близкими друзьями, и так же тихо и спокойно потекла их жизнь втроём, только мебель
переставили, отделив шкафом и сервантом угол для Инночки. Инесса Яновна расцвела, с улыбкой ходила на работу, хлопотала на кухне, и казалось, жизнь наладилась...

Но однажды Иван Дмитриевич попросил её и Инночку сесть с ним рядом для серьёзного
разговора:
- Мои дорогие, милые женщины, меня отправляют в длительную командировку. И, как
мне ни жаль, я должен вас покинуть...
Он говорил высокопарно, пряча боль скорой разлуки за бравадой слов. Но они поняли, что за командировка предстояла ему, ведь он был военным хирургом, и его местом назначения был Афганистан. Но они уважали его и без слов понимали его долг и чувства. Тягостным и грустным было их прощание.
- Инна, ты уже почти взрослая, заканчиваешь восьмой. Я очень надеюсь на тебя. Береги маму. Я её очень люблю. Я не представлю жизни без неё. И тебя, Инночка, я тоже полюбил, как дочку. Ждите меня, я обязательно вернусь!
Инночке было приятно сознавать, что он доверяет ей заботу о матери, так как чувствует, что она сильнее и чем-то взрослее матери. Потом Иван Дмитриевич повернулся к Инессе Яновне, молча обнял её и быстро вышел из комнаты, чтобы дорогие ему женщины не увидели его мужских слёз и не почувствовали его минутную слабость. Он уехал, и словно солнце закатилось в их доме.
Мать и дочь старались не говорить о нём, ибо слишком больно было думать о том, как
там страшно, опасно и всякое может случиться. Письма были редкие, короткие, но бодрые: «Мои любимые! У нас всё в порядке! Много зелени, фруктов и солнца. Ничего страшного! Рядовые операции. Работа, как и дома, так что не переживайте. Скучаю, люблю - ваш Иван Дмитриевич».
Но до них доходили другие вести - страшные, подчас невообразимые, тревожные и
непредсказуемые... Но мать и дочь очень надеялись и верили, что страшная весть обойдёт их дом стороной. Однажды, когда Инночка готовилась к экзаменам и засиделась за книжками до часу ночи, а мать так и уснула в кресле... раздался звонок в дверь!
- Что случилось? - тревожно встрепенулась Инесса Яновна и вдруг, побледнев, воскликнула: - Это Ванечка! Инночка открой, у меня дрожат ноги!
Да, это был он, Иван Дмитриевич! Загорелый, уставший, с седой прядью. Он крепко обнял их.
Потом Инночка пошла спать, а Инесса Яновна с Иваном Дмитриевичем сидели всю ночь на кухне, тесно прижавшись друг к другу, и не могли наговориться.
- Ну что ты, милая, всё ведь в порядке! Я дома. Мне дали отпуск на две недели. И это будут наши дни, понимаешь, моя милая. Если б ты знала, что ты значишь для меня! Да, я не скрываю, там трудно, но не спрашивай меня больше ни о чём, договорились, родная...
Две недели пролетели так быстро, что показались одним днём. Инесса Яновна взяла на эти дни отгулы и всё это время проводила около своего ненаглядного Ивана Дмитриевича, стараясь повкуснее его накормить. Она пекла, делала разные салаты... И всё время говорила, говорила, говорила...
- Ванечка, ты не обращай внимания, это нервы!
- Да, да, милая, я понимаю! Успокойся, вот увидишь, всё будет хорошо!..
Но он чувствовал, что она была на грани срыва. Но что он мог сделать?! Он мог только
возмущаться про себя и проклинать, что мирная жизнь не везде, И что он обязан строго
подчиниться приказу и быть снова в пекле, спасая, латая и «собирая по косточкам» дорогих сынков, которые из-за гнусного решения кого-то равнодушного и холодного калечили свою жизнь, погибали в муках, пропадали безвестно, растлевались нравственно, делаясь душевными калеками, умеющими только убивать. Эти мальчики разучились радоваться и любить в чужой, далёкой стране, вдалеке от своих близких, тоскующих и плачущих.
И снова было прощание. И снова Иван Дмитриевич обнимал своих дорогих, и снова глотал, невидимые ими слёзы. У него останавливалось сердце от боли и новой разлуки. Кто знает, что ждёт его впереди?.. Врачи тоже погибали. И что тогда с ними будет? Нет, лучше не думать. Надо очень верить, что снова будет счастливая встреча и он снова вернётся к ним! И он - уехал...
Прошло полгода. Инна поступила в полиграфический техникум. Инесса Яновна ходила на работу, занималась домашними делами, но жизнь для неё как бы остановилась. Она оживала только тогда, когда получала редкую почту. Но письма приходили всё реже и реже... И постепенно её охватило безразличие ко всему, и она перестала обращать внимание и на себя, и на дочь. О, как она будет потом об этом жалеть!
А у дочери жизнь текла по иному руслу. Из-за своих душевных переживаний Инесса Яновна не заметила, как выросла дочь, превратившись в красивое, длинноногое, длинношеее чудо, вызывая к себе восхищённые взгляды мужчин, зависть однокурсниц и тайные желания юношей. Всю жизнь Инесса Яновна оберегала её, контролировала её, тревожилась, а тут вдруг Инночка почувствовала, что стала свободна от опеки, что матери не до неё и что этим можно воспользоваться. Она же уже взрослая, и надо попробовать жизнь на вкус - мы же новое поколение, к чему нам мораль, нравственность, самокопание! Вот выйдем замуж, тогда и станем монахинями! И понеслось - вечеринки, выпивки, курение, пропуски лекций... И в один из дней встал вопрос об исключении Инны из техникума. Как-то телефонный звонок разбудил задремавшую в
кресле Инессу Яновну:
- Я хотел бы поговорить с матерью Инны Вессер.
- Я вас слушаю. С кем я разговариваю?
- Извините, но вас беспокоят из техникума. Вы могли бы зайти в понедельник к десяти часам утра?
- Хорошо, я обязательно приду.
Инесса Яновна в изнеможении опустилась на стул… Господи, что ещё её дочь натворила?!
Она замечала, что с Инночкой не всё в порядке, что она стала покуривать, иногда от неё пахло спиртным... Но дочь на всё находила ответ:
- Да не беспокойся, мамуль, за меня! Ну был день рождения, ну отметили... А сигареты не мои, это Светка оставила. Да сдала я зачёт! Чего ты волнуешься? Зря я, что ли, была почти отличница в школе! Да я чуть-чуть подучу и сразу наверстаю! Не беспокойся, мамуль! Будь спок!
Инка чмокала мать и снова убегала. И мать понимала, что дочь её взрослая, повлиять на неё теперь трудно и не просто и, может быть, всё обойдётся. Да, честно говоря, и сил у Инессы Яновны не было: все мысли были о нём, дорогом Иване Дмитриевиче. Как он там? Жив ли? Почему так долго нет писем? Она ходила в Медицинскую Академию, но там ей говорили, что повода для беспокойства нет, просто очень далеко и почта опаздывает:
- Не волнуйтесь, товарищ Вессер. Если что, мы вам обязательно сообщим.
В понедельник, с тяжёлым чувством, она зашла в кабинет директора техникума.
- Юрий Алексеевич Воронов - директор, - представился он. Прошу вас, садитесь, т. к. разговор у нас будет трудным.
И вот тут - открылись глаза у Инессы Яновны. Пока она жила своими переживаниями, её дочь уходила от неё, живя своей непонятной жизнью, не задумываясь о печальных последствиях.
- Инна запустила занятия, - продолжал директор, - не сдала зачёт, ведёт себя вызывающе,
общается с подозрительными парнями. У одного нашего бывшего студента, которого выгнали за неуспеваемость и плохое поведение, нашли наркотики. Некто Виктор, по кличке «Божок». Вы случайно о нём не слышали от вашей дочери? Я спросил о нём у вас, потому что вашу дочь видели в его компании. Я должен вас предупредить, проследите за ней. Это может для неё плохо кончиться. Не обижайтесь, но это в её и ваших интересах…
Инесса Яновна после этого разговора шла разбитая и опустошённая. Как она могла проглядеть дочь?! Как она могла забыть про неё! Последние месяцы она жила в каком-то оцепенении, и ей было не до дочери. Занятая своими мыслями, она не замечала, что её дочь отходит от неё, что нет уже былой близости, что всегда была между ними. Что делать?! Как оторвать дочь от этой компании? Как сделать, чтобы она не встречалась с этим «Божком»? Господи, спаси и помоги!
- Милый Иван Дмитриевич, если бы ты был рядом, ты знал бы, как мне поступить, как спасти Инночку!
Инесса Яновна шла по улице и думала, как начать разговор с дочерью, какими словами
достучаться до её остывшего сердца... Но разговор не состоялся, так как Инна пришла поздно, и затевать выяснения в час ночи было бесполезно. Но все-таки она не удержалась и бросила мимоходом:
- Может, ты вообще не будешь здесь ночевать и останешься у «Божка»?
- Когда захочу, тогда и останусь! Тебя не спрошу! Это не квартира, а тоска зелёная, и ты вечно с кислой физиономией! - парировала дочь.
Инесса Яновна пожалела, что не удержалась, только больше расстроилась, а Инке хоть бы что...
Даже не удивилась, откуда мать узнала про того парня.
- Ну ничего, завтра я с ней на трезвую голову поговорю, она тогда все свои выходки расскажет! - подумала она, успокаивая себя, но мало веря в свою решимость.
Инесса Яновна долго не могла заснуть и всё прокручивала злые слова дочери...
...И вот, пожалуйста, поговорила! Мало того, что дочь не в техникуме, так она ещё и этого парня привела. Инесса Яновна быстро встала:
- Нет, чего бы мне это не стоило, я выгоню эту компанию!
Она решительно вошла в комнату:
- Ну вот что, дорогие мои, или вы расходитесь по-хорошему, или я сейчас же вызываю милицию!
- Слушай, Инка, чего твоя мать бренчит! Ты приутихни её, а то ведь сама знаешь, я шума не люблю, - лениво сказал Божок, злобно прищурясь и грозно сжимая кулаки.
На мгновенье Инесса Яновна поймала взгляд дочери, затравленный и растерянный. И боль за дочь заставила её забыть про страх, в мозгу было лишь одно: «Спокойно, его угрозами не испугать». Собрав все силы, сказала медленно, чуть с придыханием:
- Я вас прошу, молодые люди, покиньте квартиру. Я думаю, что здесь милиция не нужна.
Просто я жду сослуживцев, и мне хотелось бы успеть убраться до их прихода. Ты мне поможешь, Инночка?

И, видимо, в мозгу у дочери что-то просветлело, и она поддержала мать:
- Да, честно, Божок, я ведь совсем забыла, мать ещё утром мне говорила, что сегодня юбилей их отдела и что гости к пяти вечера придут... Завтра встретимся, хорошо?
Парень не совсем ей поверил, но решил не связываться.
- Никуда мамаша её не денется, а Инке я нос прижму, - подумал про себя Божок и, сплёвывая на пол, сказал, кривя рот: - Ладно, мамаша, затихни. Сейчас слиняем. Эй, Шнырь, сползай с девки! Люську возьми, раз она тебе приглянулась. А ты, губошлёп, не забудь бутылку. Сваливаем.
Когда Инесса Яновна закрыла за ними дверь, она без сил опустилась на стул и забылась в
глубоком обмороке. Слишком велико было напряжение от всего увиденного и услышанного!
Очнулась она оттого, что солёные капли падали ей на лицо со склонённого над ней, мокрого от слёз, лица дочери.
Наверное, если бы мать после ухода этой страшной компании стала на неё кричать,
обзывать, взывать к её совести, эффект мог бы быть обратным. Но обморок матери сыграл роль разорвавшейся бомбы в сердце и душе дочери. Только теперь Инна поняла, на краю какой бездны она стояла! И не приди вовремя мать, ещё не известно, чем бы кончилась эта вечеринка... Как лапал бы и нахальничал над ней Божок, царапая её своим большим, железным крестом, с которым никогда не расставался, отчего и получил такое прозвище. И, глядя на обессиленную мать, на её родное лицо, Инка, уже окончательно протрезвевшая, прильнула к ней и смиренно затихла, мысленно дав себе слово вырваться из этого порочного круга, куда по легкомысленности и глупости втянулась в последние месяцы.
Долго, не зажигая света, сидели обнявшись мать и дочь.
И долго плакали они, очищаясь от лжи и недоверия, возникших между ними в последнее время, пока не заснули в изнеможении, не раздеваясь. Инка первая проснулась от солнечного луча и, взглянув на мать, не смогла сдержать подступившие к горлу слёзы, от которых и проснулась Инесса Яновна.
- Что такое, Инночка?
- Мамочка, прости меня, прости!
- Ну, что ты, милая, всё позади, успокойся. Больше ничего не бойся!
Но дочь продолжала плакать всё горше и громче. Инесса Яновна ничего не понимала и лишь в растерянности проводила рукой по своим волосам.
- Мамуль, - назвала Инна, как в детстве, мать, - посмотри, что я наделала!
Дочь протянула матери зеркало, и, взглянув в него, Инесса Яновна поняла плач дочери... Из зеркала глядела немолодая женщина с распухшими от слёз глазами и большой седой прядью, ярко белевшей в её рыжих волосах! Казалось, за одну ночь мать постарела на несколько лет!
Она слабо улыбнулась, и сказала утешительно дочери:
- Не плачь, Иннушка! Это даже красиво и модно! Это всё не беда! Главное, что мы снова любим друг друга, правда, детка?
Мать нежно прижала плачущую навзрыд дочь. И они ещё долго сидели, ласково прижавшись друг к другу. И мать гладила её, пока дочь не забылась облегчённым сном...
- Ах ты, моё заблудившееся солнышко! Всё у нас с тобой будет теперь хорошо! Всё будет...
Но видно судьбе было угодно в тот день холить их и баловать, чтобы запомнили они его надолго.
Чтобы эти, горькие прежде, а потом и прекрасные минуты никогда не изгладились из их памяти.
- Всё будет хорошо, - нежно ворковала мать. Потом положила под голову дочери подушку, накрыла пледом.
И в эту минуту сердце Инессы Яновны сильно забилось, и ещё не слыша, она скорее
почувствовала приближение к дверям того, кто был нужен ей сейчас больше всех! И как бы в подтверждение её счастливой догадки она услышала долгожданный звонок в дверь и до боли знакомый голос: - Родная, открой, это я!
Она кинулась опрометью к двери, запутываясь в повороте ключа, ибо от волнения дрожали руки. А он стоял за дверью и успокаивал её: - Не волнуйся, любимая...
И когда открылась дверь, она, на давая ему войти, бросилась к нему на шею! Бессвязно что-то говоря, она боялась оторваться от него, не веря своим глазам... И, прикасаясь мокрыми от слёз губами к его щеке, она медленно сознавала, что это не сон, что перед ней действительно её Иван Дмитриевич! А его глаза, видевшие столько боли, крови, смертей, окинули всю её разом, до боли дорогое, усталое лицо... И сразу расширились при виде её яркой, седой пряди на огненных волосах! Он всем сердцем понял, как вовремя он вернулся! Он крепко обнял Инессу Яновну и бережно повёл в комнату. Мрак кончился![

Out of Egypt, chapter 5

переводила Солнышко

Прошло совсем немного времени с тех пор, как я начала участвовать в служении для экс-геев, и я обнаружила, что практически каждый разговор с женщинами включает в себя обсуждение «материнского вопроса». Разговор о мамах вызывает различную эмоциональную реакцию у женщин в зависимости от их жизненного опыта. В этой главе мы познакомимся с историями четырех женщин: Элинор, Синди, Луис и Алисон.

У каждой из них был свой вариант взаимоотношений «мать-дочь», хотя некоторые мамы были сходны между собой. Возможно, читая эти истории, вы испытаете смешанные или болезненные эмоции. Может быть, вы почувствуете тяжесть на сердце или печаль. Возможно, острую боль или гнев. Или, вероятно, вы ничего особенного не почувствуете. Все эти реакции закономерны. Прервите чтение ненадолго и скажите Богу, что вы согласны, чтобы на поверхность вышли те чувства, к исцелению которых Он, возможно, хотел бы приступить именно сейчас.

РАВНОДУШНАЯ МАТЬ: ИСТОРИЯ ЭЛИНОР

Не «холодная» и не «горячая», мать Элинор была равнодушна по отношению к своей дочери, в противоречие с духовным принципом: «Забудет ли женщина грудное дитя свое?..» (см. Исаия 49:15)

Элинор подрастала, и ее кажущееся равнодушие по отношению к матери на самом деле было тонким покровом, скрывающим невысказанный гнев, который Элинор испытывала по поводу их поверхностных и пустых взаимоотношений. Вместо построения близких отношений «мать-дочь», они скорее чем-то напоминали боксеров на ринге, пританцовывающих и примеряющихся друг другу, при этом ни один из участников не намеревается в конце концов нанести первый удар и пойти на сближение.

«Я очень рано уловила чувство изоляции, исходившее от мамы. Я не могу припомнить какого-либо особенного события, которое привело к возникновению этой эмоциональной дистанции. Скорее, это была неспособность открыто общаться друг с другом, что, в свою очередь, усиливало ощущение разделения. Пока я росла, я проводила больше времени просто наблюдая за моей мамой, не «соединяясь» с ней эмоционально. Я знаю, мне полагалось чувствовать что-то по отношению к этой женщине, которая стирала и гладила мою одежду, кормила меня и снабжала меня деньгами на мелкие расходы. Но я ничего не чувствовала. Иногда я пыталась выдавить из себя подобающее чувство, но не могла. Мои эмоции как будто «онемели».

И тем не менее чувствовалась эта необъяснимая потребность в связи между нами. Даже когда я выросла и покинула дом «физически», я знала, что эмоционально я «не ушла». Расстояние между нами акцентировало эмоции, которые я ощущала и прежде, но не могла как следует идентифицировать.

У нас с мамой была договоренность, что мы будем созваниваться каждый вторник ровно в семь часов вечера. Я всегда ожидала этого звонка, мечтая, что мы будем обмениваться мыслями, говорить о наших чувствах и желаниях. Но этого никогда не происходило. Когда я слышала ее голос на другом конце провода, меня словно «замораживало». Я хотела бы сказать что-нибудь вроде «я люблю тебя», но слова застревали у меня в горле.

И мы болтали… Каждый раз это был один и тот же сценарий, только никому не было смешно. Она рассказывала мне о собаке, о соседях, о том, что она видела по телевизору – и об отце. Порядок никогда не менялся. Она никогда не спрашивала обо мне. Разговор был строго односторонним. Мне кажется, я тоже не особенно стремилась чем-либо делиться. Да, я попробовала пару раз, но она как будто не слышала, что я говорила. Как будто часть меня, все, что не на поверхности, просто не существовала.

Потом, когда она клала трубку, я начинала злиться. Я никак не могла понять, почему у нас никогда не было «настоящего» разговора. Это всегда выглядело так, как будто мы «выступали перед» друг другом, а не «разговаривали с» друг другом. Каждый раз я давала себе слово, что не дам этому влиять на меня. Я просто буду жить так, как живу, и притворюсь, что этого звонка не было.

Затем приходил очередной вторник. И все повторялось снова. «Сегодня будет по-другому, — надеялась я про себя. – Сегодня будет по-настоящему.» Но этого так и не случилось.

Мне бы хотелось, чтобы мои чувства по отношению к маме и нашим отношениям изменились. Я знала, что, будучи христианкой, я могу попробовать изменить это. Но я ощущала страх и беспомощность. Я боялась потерять даже эти незначительные отношения. Если я «нарушу спокойствие», не потеряю ли я все? По крайней мере, эти вторничные разговоры были предсказуемыми. Конечно, это нельзя было назвать полноценными отношениями, но все же это было лучше чем ничего.

Кроме страха, меня преследовало еще и ощущение, как будто меня раскачивает на эмоциональном «маятнике». Прежнее безразличие давно уже уступило место бурному потоку противоречивых чувств. Были дни, когда я чувствовала по отношению к матери сильную любовь, а потом наступали дни, когда я также сильно ее ненавидела. Иногда я просто не могла понять, чего же я хочу от нее – или от себя. Я была в полном смятении…

Зачем мне понадобились эти отношения именно сейчас? Этот вопрос смущал меня больше всего. Кажущееся безразличие, которое я испытывала, будучи ребенком, постепенно сменилось растущей потребностью в эмоциональной близости с ней.

Я думала, что став христианкой, избавлюсь от этих желаний. Я довольно ловко научилась подавлять свои потребности в заботе, любви, принятии и поддержке. Ведь Бог обещал позаботиться обо всех моих нуждах, не так ли? и если я до сих пор испытываю эти эмоциональные потребности, значит, я не такая уж хорошая христианка.

Теперь-то я понимаю, что именно было неверно в таком образе мыслей. Мои эмоциональные раны нуждались в исцелении, прежде чем я стала способна воспринять заботу, любовь и защиту, которую Бог предлагал мне. Я должна была избавиться от стен самодостаточности, контроля и гордости, чтобы Иисус мог войти. И это было страшно! Мне нужно было принять важное решение: хочу ли я просто выглядеть исцеленной, или получить исцеление? Я выбрала второе.

Как же мое решение «впустить» Бога в свою жизнь отразилось на моих отношениях с мамой? Во-первых, я поняла, что мне необходимо установить некоторые границы в моей собственной жизни, а также принять на себя инициативу в наших отношениях. Следующим моим шагом стало составление списка всего того, что я хотела сказать маме, а затем я сама должна была позвонить ей. Это давало мне свободу сказать то, что я хотела, и выразить самой свои чувства, а не ожидать, пока она признает их существование.

К пяти вечера в следующий вторник мой список был готов. Я решила, что пора сказать ей, как зовут тех, с кем я живу, описать мой дом и соседей. Я хотела также рассказать немного больше о своей работе, и о том, как я ей довольна. Мне также хотелось поговорить о том, как важно для меня христианство. И еще я хотела рассказать о том, как я себя чувствую сейчас, когда моя лучшая подруга переехала в другой город. Наш первый разговор не увенчался особым успехом, но мне все же удалось рассказать об одном из пунктов списка. Я поняла, что мои ожидания были несколько завышены. Но я чувствовала удовлетворение от того, что позволила Богу дать мне смелости самой сделать этот звонок.

Мои отношения с мамой до сих пор далеки от идеальных. Она до сих пор не знает моих чувств по отношению к ней. Но я слушаю Бога гораздо больше, чем раньше. Я знаю, что Он будет продолжать работать в моих отношениях с мамой.

МАНИПУЛИРУЮЩАЯ МАТЬ: ИСТОРИЯ СИНДИ

Гнев Синди на мать до момента ее смерти был скрыт от посторонних глаз. Однако она осуждала свою мать и действовала соответственно. Их отношения были основаны на взаимном недоверии, что делало надежды на сближение весьма призрачными.

Как-то раз – мне было всего четыре года – нескончаемые поддразнивания моего дедушки глубоко задели мои чувства, и я расплакалась. Мой отец, не зная, что делать в такой ситуации, отвел меня в спальню и сказал, чтобы я оставалась там, пока не успокоюсь.

Я чувствовала обиду и непонимание – меня как будто бы наказывали за то, что я сделала что-то не так. Моя мать полностью поддержала поступок папы. Она ничего не сказала мне, когда я вновь спустилась вниз, и только кивнула в знак одобрения, заметив, что я послушалась отца.

Для мамы это была типичная реакция. Она никогда не защищала меня от отца, от его нечувствительности по отношению ко мне. Скорее она предпочитала предупреждать меня или учить, как нужно действовать, чтобы угодить ему. И начиная с этого инцидента, я стала учиться защищать свои чувства. Я поклялась больше никогда не показывать маме и отцу свое эмоциональное «я», и это решение, конечно, создало между нами стену. Так начался долгий путь к взаимному недоверию между мной и моими родителями.

Когда я стала подростком, это недоверие начало приносить свои плоды. К тому времени мое отношение к матери можно было охарактеризовать примерно так: У нее нет собственного мнения. Она страшно боится отца и во всем ему подчиняется. Она скорее будет лгать и пытаться манипулировать им, чем пойдет на открытое столкновение. Кое-что из этого было правдой. Отец мог уйти из дома на несколько дней, если ссора была слишком шумной. И я уверена – мама боялась, что он может не вернуться.

Прямое, открытое общение с родителями было не для меня. Я жила двойной жизнью, играла сразу несколько ролей: одну дома, будучи неискренне покладистой, другую в школе – «сверх»успешной ученицы, еще одну в свободное время, пытаясь обрести смысл жизни, любовь и принятие. Постепенно я все больше и больше скрывала свои чувства, иногда даже заглушая их алкоголем, чтобы просто как-то выжить в этом мире. А затем, на третьем году колледжа, я встретила женщину, которая – казалось – подарила мне безусловную любовь. Это было именно то, что я искала в течение многих лет. Прошло не так уж много времени, и наши отношения перестали быть платоническими. Мы жили вместе около пяти лет.

Я никогда не рассказывала маме о своей гомосексуальной привязанности, и даже не подозревала, что она знает о моем секрете. Но несколько лет назад мы говорили с сестрой, и она рассказала, что однажды мама предупредила ее, что от меня нужно держаться подальше, потому что я живу со своей соседкой по квартире «как мужчина с женщиной». Я была ошеломлена этим открытием.

Моя мама умерла несколько лет спустя после того, как я стала христианкой. Хотя я и оставила прежний образ жизни, я никогда не прорабатывала «материнский вопрос». Я была слишком занята, пытаясь понять, как жить «по-христиански». Когда мама умерла, я все еще винила отца – не мать – в том, как сложилась моя жизнь. Первый анализ «материнского вопроса» произошел лишь несколько лет спустя.

После того, как моя мама умерла, я мысленно и эмоционально как бы поместила ее под надежную охрану – я уже больше не могла обвинять ее в своих проблемах, и что бы она не сделала, вопрос был исчерпан. Кроме того, я подумала, что неправильно будет обвинять умерших – в конце концов, она даже не сможет защитить себя.

Через несколько лет после смерти мамы я обратилась к услугам христианского психотерапевта. В процессе лечения я осознала, что вознесла свою мать на пьедестал. Своему консультанту я нарисовала образ совершенной матери и описала наши отношения как совершенные, но несколько сдержанные. Когда консультант указал мне на это, я поняла, что просто обманываю себя. И с этого момента я начала более честно смотреть на свои отношения с мамой.

Постепенно эмоции, которые я подавляла в течение долгого времени, стали выходить на поверхность, и я наконец-то смогла выразить свой гнев. Я была зла на маму из-за отца. Меня возмущало, что она защищала его за мой счет. Я отчетливо помню, как она лгала мне, чтобы избежать стычки с отцом. В каком-то смысле я приняла на себя ее «надломленность», которую она передала мне. Я видела ее крайнюю зависимость (от отца), скрытую под маской манипулирования, и меня приводило в негодование то, что она ни во что не ставила мои чувства, лишь бы «сохранить мир». Она больше всего боялась потерять отца, и поэтому шла на любые жертвы, чтобы удержать его.

Поскольку я не могла кричать на женщину, которая уже умерла, я села за руль и поехала за город, что-то бормоча про себя и жалуясь в никуда по дороге. Вернувшись, я с яростью набросилась на подушку, крича от гнева и разочарования.

Переломный момент наступил, когда я постепенно начала понимать ее собственную надломленность и сокрушенность и те проблемы в семье, с которыми она столкнулась. Этот новый взгляд на вещи помог мне понять некоторые из ее поступков, что, в свою очередь, привело к чувству сострадания. Чтобы простить ее и принести исцеление в наши с мамой отношения, я прибегла к помощи молитвы.

Во время молитвы вместе с женщиной – консультантом по молитве я представила маму сидящей в гостиной. Хотя она уже была тяжело больна, она подозвала меня посидеть с ней. Она просто хотела, чтобы я была рядом, чтобы ее рука была в моей руке. Она сказала «я люблю тебя, дорогая», и я ответила «я люблю тебя, мама». Некоторое время я просто наслаждалась этим моментом, но я знала, что пришло время рассказать ей обо всем том, что я всегда боялась сказать. Я начала с хороших новостей. Хотя я и была лесбиянкой раньше, сейчас я уже с этим покончила. По ее реакции можно было сказать, что она уже знала об этом в течение некоторого времени. Я сказала, что Христос настолько изменил меня, что в моей жизни уже никогда не будет подобного рода отношений с женщиной. Она сказала, что знает и что гордится мной. Она подтвердила, что любила бы меня вне зависимости от того, какой путь я изберу, но она была рада, что я изменилась.

Ободренная началом, я сказала ей, что она обижала меня и вспомнила случаи, когда я чувствовала себя преданной или брошенной. Она ответила «Дорогая моя, мне очень жаль, пожалуйста, прости меня». Мы вдвоем расплакались, моя голова лежала у нее на груди, и я дала волю слезам. (В реальности в этот момент я обняла женщину, с которой мы молились вместе).

Через некоторое время слезы утихли, и я сказала, что знаю, что я не давала ей достаточно шансов для примирения. Я слишком рано отвергла ее, и я прошу за это прощения. Снова были слезы и объятия… В конце этой встречи мама сказала, что ей пора идти и что я должна отпустить ее. Мне очень не хотелось, но я сказала «хорошо».

Когда мы закончили молиться, я обнаружила, что израсходовала целую коробку салфеток… Но впервые в жизни у меня было чувство, что Иисус действительно имеет власть и над нашими с мамой отношениями. Мною больше не владел гнев по отношению к маме. Я словно бы передала ее Иисусу… И в то же самое время я очень сильно ощущала Его присутствие рядом, несущее утешение. И еще было ощущение близости между мной и моей мамой, которого никогда раньше не было.

МАТЬ – «МОЯ ЛУЧШАЯ ПОДРУГА»: ИСТОРИЯ ЛУИС

Луис, моя соседка по комнате на одной из конференций, сделала шокирующее заявление: «Знаешь, Жанет, теперь я понимаю, что я была для мамы лучшей подругой». Для меня это стало полным сюрпризом – я никогда раньше такого не слышала! Но с тех пор, как я начала участвовать в служении девушкам – экс-лесби, я встретила и других женщин, бывших лучшими подругами со своими матерями.

Однако отношения Луис с матерью привели к одной значительной проблеме. Постепенно Луис стала «приспособлением» для своей матери – она позволила нуждам мамы контролировать их взаимоотношения. Таким образом, Луис защищала и заботилась как раз о той, которая должна была бы защищать и заботиться о самой Луис. Эта перестановка ролей привела к задержке эмоционального возрастания как у Луис, так и у ее мамы.

Я часто приходила на собрания домашней группы, но мне трудно было найти общий язык со всеми этими женщинами, которые как будто бы связывали все самое негативное с собственными матерями. Мне казалось, что это несколько упрощенный и несправедливый взгляд на вещи.

Надо мной смеялись, когда я говорила, что у меня нет «проблем с матерью». Но я действительно имела это в виду. Да и откуда им быть? Мы с мамой были лучшими подругами.

Люди часто принимали нас за сестер. У нее от меня не было никаких секретов. Впервые я удостоилась ее доверия, когда они с отцом разошлись. Она тихонько пробираласть вечером в мою спальню и изливала мне свое сердце. Я не знаю, чем может помочь в такой ситуации десятилетняя девочка, но было приятно иметь возможность хоть как-то помочь маме. Она нуждалась во мне, и я очень ценила это особое время, которое мы проводили вместе.

Поэтому мое лесбийское влечение меня озадачивало. Мой случай не укладывался в «классическую» модель «негативных» отношений матери и дочери.

Тогда я попросила Бога дать мне понять, оказала ли эта особая дружба какое-либо влияние на формирование влечения, и если да, то принести исцеление. Бог верен. Он показал мне, в чем состоит мой «материнский вопрос», наведя меня на мысль составить список моих прежних любовниц. И тогда я увидела то, чего не замечала раньше – все пять были как минимум лет на пятнадцать старше меня. Все они принадлежали к тому же поколению, что и моя мама!

После этого, где-то через неделю после составления списка, однажды вечером я молилась. И во время молитвы Бог напомнил мне об одном случае, произошедшем, когда мне было 11 лет.

Мои друзья зашли за мной, чтобы покататься на роликах. Я уже поцеловала маму на прощание, когда она откинулась на кушетке и чуть слышно жалобно простонала. «Не уходи, дорогая, — прошептала она. – Мамочка нуждается в тебе.»

Я взглянула на моих друзей, в нетерпении топтавшихся возле двери. «Но, мама…» — начала я, пытаясь высвободить руку. Бесполезно. Она смотрела на меня своими печальными глазами, и я поняла, что сегодня роликов не будет.

Вслед за этим Бог напомнил мне и другие случаи из моего детства: день рождения, на который я не смогла пойти; разочарование от пропущенного летнего лагеря; коктейль-парти, которое мне пришлось посетить в двенадцать лет; а также те несколько раз, когда мне приходилось утешать маму, застав ее плачущей в ванной.

И тут я почувствовала, как внутри у меня все напряглось от потока воспоминаний. Я сжала кулаки и застыла… Впервые в жизни я почувствовала гнев по отношению к своей матери. «Мое детство закончилось вместе с ее разводом. Из-за нее я потеряла всех своих друзей. А где она была, когда я нуждалась в ней? Мне нужна была мать, а не подруга!»

Шестнадцать лет гнева и обид внезапно вышли на свет этой ночью, когда я наконец осознала положение, в котором находилась. Я плакала о ребенке, которому неожиданно пришлось повзрослеть. Я плакала о двенадцатилетней девочке, от которой постепенно уходили друзья, пока она наконец не осталась одна. В ходе дальнейшего консультирования я поняла, насколько мне не хватало заботы и чувства защищенности – того, что должна была мне дать моя мама. Я не только была обделена заботой – я еще и приняла на себя роль защитницы и «кормилицы» моей мамы, когда мои родители развелись.

После этого не составляло труда объяснить тенденцию выбора моих партнерш. Играл значение не только возраст – я еще и ожидала от них заботы и чувства защищенности. И, естественно, я принимала на себя роль «ребенка» в наших отношениях. Возможно, таким образом, я пыталась наверстать упущенное в детстве. К счастью, я смогла правильно передать это чувство потери в откровенном разговоре с мамой. Ей было ужасно стыдно вначале, но Бог действительно помог ей принять это. Я простила ее за то, что она навязала мне роль «заботливой родительницы» и попросила у нее прощения за то, что не давала ей выйти из роли «ребенка».

Потом было время совместных сожалений о том, что должно было быть. Но через откровенное общение мы постепенно смогли построить новые прочные отношения, которые радуют нас обеих.

МАТЬ, ПОГЛОЩЕННАЯ СОБОЙ: ИСТОРИЯ АЛИСОН

Многие становящиеся матерями женщины еще совсем молоды физически и/или эмоционально, и так или иначе сами во многом нуждаются. Таким образом, они не способны полноценно ухаживать за своими детьми – им самим нужно, чтобы за ними ухаживали.

Алисон росла, испытывая потребности, которые ее мать-алкоголик не могла удовлетворить. Позже, сама «захлопнув дверь» перед всем, что мать еще могла ей предложить, Алисон закрыла путь к развитию дальнейших взаимоотношений.

Возвращаясь домой после интенсивного семинара по внутреннему исцелению, я вспомнила о том, что сказала Линн Пэйн (Leanne Payne) в своем выступлении. «Если вы не можете воспроизвести какие-либо события из вашего детства, которые вы попросили Иисуса вам напомнить для дальнейшего исцеления, возможно, воспоминания не возвращаются из-за какой-то глубокой скорби или обиды. Нужно обязательно разобраться с первопричиной этой скорби, прежде чем процесс исцеления сможет продолжиться.»

В течение семинара я не видела никаких картин из своего детства. Сначала я думала, что это гордость не позволяет им проявиться, но теперь я задумалась, не является ли скорбь или обида причиной этого. Я припарковалась у обочины и выключила двигатель. Потом я глубоко вздохнула и вслух проговорила: «Господи, я не хочу, чтобы эта печаль продолжала пригибать меня к земле. Мне не верится, что причиной этому печаль, но это очень похоже на то, как Ты меня обычно ведешь, поэтому пожалуйста помоги мне понять».

Немедленно я почувствовала глубокую грусть по отношению к моему отцу. Хотя я думала, что полностью его простила, мне стали вспоминаться конкретные случаи из прошлого, которые процесс исцеления еще не затронул. Я покаялась в своем непрощении по отношению к нему. Я также попросила Господа исцелить мою прежнюю реакцию на старые обиды. Однако в духе я ощущала лишь небольшое облегчение. Наверное, будет что-то еще, подумала я.

Тогда я начала думать о своей маме. К моему удивлению, чувство боли и скорби обострилось. Мне очень хотелось закончить все это и вернуться к безопасному комфортабельному состоянию, но я продолжала. Чем больше я исповедовала прощение по отношению к маме (и себе), тем сильнее я плакала, пока плач не перешел в рыдания. Я молила Бога помочь мне вновь обрести контроль над своими эмоциями. Но пробуждались какие-то глубоко загнанные внутрь чувства, и не было никакой надежды на то, что контроль над эмоциями скоро восстановится.

Сквозь слезы я продолжала: «Мама, я прощаю тебя за то, что ты никогда не была такой, какой мне хотелось бы тебя видеть. Я прощаю тебя за то, что алкоголь поглотил всю твою жизнь и ты вряд ли замечала что-то еще вокруг. Я прощаю тебя за то… за то, что ты никогда не обнимала меня с любовью».

Меня поразили слова, которые только что сорвались с моих уст. Я сидела молча, пока до моего сознания доходил смысл сказанного. Потом вновь хлынули слезы. Так вот это что, Иисус? Вот в чем причина печали. Моя мать никогда не обнимала меня.

Да, она никогда не заботилась обо мне – по крайней мере, так я это видела. Теперь наконец все стало понятно! Вот почему в конце концов я пришла к лесбиянству. Я постоянно искала в других женщинах возможность удовлетворить свою потребность в материнской любви.

Еще одна мысль вновь поразила меня. Я сама отвергала всякую заботу, которую мама, может быть, и пыталась высказать, потому что я боялась, что за этим последует отвержение. Да, она пыталась, но я ничего не принимала, потому что я уже тогда восстала против нее. Неудивительно, что лесбиянство оказалось разочаровывающе безнадежным образом жизни, подумала я. Оно было построено на отвержении и сопротивлении.

Я продолжала сидеть в молчании, пока Господь окружал мою душу Своим миром, утешением и любовью. Какое поразительное облегчение я испытывала! Я столько времени несла этот груз печали, что почти перестала его замечать. Радость наполняла меня от того, что я наконец действительно простила маме недостаток любви ко мне и простила себя за отдаление от нее и за сопротивление всем ее попыткам позаботиться обо мне. А Господь, казалось, говорил мне: «Это только начало, Алисон». Наконец я поняла, что лежало в основе наших натянутых отношений с мамой. И я знала, что Он покажет мне, какой должен быть следующий шаг, чтобы исправить положение. Его ответ был простым: «Молись». Бог знал, что я не могла просто побежать домой и рассказать ей все, что произошло сегодня – она бы не поняла. Поэтому я помолилась и попросила Его создать благоприятную возможность для того, чтобы исцеление наших отношений могло начаться.

В течение наших нескольких последующих встреч с мамой я заметила, что мои чувства по отношению к ней изменились. Я чувствовала, что это начало обновления наших взаимоотношений, но ничего особенного не происходило. Каждый раз, когда я шла к ней, я просила, чтобы Госоподь использовал меня, чтобы проявить Свою любовь так, как это Ему угодно. И еще я просила Его помощи в разрушении возводимых мною барьеров в отношениях, а также в избавлении от ненужных ожиданий, которые я возлагала на свою маму.

Где-то через месяц после того дня в машине мне позвонили – мама и папа пригласили меня посмотреть вместе фильм Иисус из Назарета, который показывали по телевизору. Они поддразнивали меня, говоря, что я, наверное, смогу растолковать им эту историю, но также сказали, что было бы очень здорово собраться всей семьей вместе на Пасху. Я согласилась.

Мы тихо сидели в ожидании заключительных эпизодов фильма. Иисус вот-вот должен был умереть на кресте. И тогда, безо всякого к тому повода с моей стороны, мама посмотрела на меня и сказала: «Алисон, а почему ты не подойдешь и не сядешь рядом со мной?» Я не могла поверить своим ушам! Оправившись от минутного изумления, я тут же воспользовалась предоставившейся возможностью. Я свернулась калачиком на софе и положила голову ей на колени, как ребенок, а моя мама нежно гладила меня по волосам, и мы смотрели на то как Иисуса, Целителя, распинали.

Я посмотрела на нее и сказала: «Да, давно мы этого не делали», хотя про себя я думала «Мы никогда этого раньше не делали». «Я знаю, — прошептала она. – А ведь это так здорово… нам надо бы делать это почаще»

Это все, что мне было нужно. По моему лицу тихо текли слезы, пока я думала о том, как благ мой Господь. Потом я снова повернулась к экрану и посмотрела эпизод, где Иисус умирает. Какой это был удивительный момент для рождения отношений любви между матерью и дочерью, отношений, которые для этого создал Бог.

Мама посмотрела на меня. «Ты плачешь, потому что Иисуса распяли?»
«Да, — ответила я. – И еще потому что я люблю тебя, мама».
Она нежно улыбнулась. «И я тоже тебя люблю».

В инете ничего похожего не нашел, пришлось выдумывать самому. Читайте ниже оригинала. Прошу сильно НЕ пинать!

15-летней дочки не было дома. Мама зашла в комнату и увидела письмо.
"Дорогая мамочка! Я ушла жить к моему бойфренду. Он великолепен со своими татуировками и пирсингом. Но это не главное - дело в том, что я беременна. Ахмед сказал, что мы будем очень счастливы в его трейлере. Трейлер стоит в лесу. Ахмед хочет иметь много детей, это и моя мечта. Я многое узнала от Ахмеда. Кстати, марихуана - совсем безвредная трава. Мы будем ее выращивать во дворе для нас и наших друзей, а они будут угощать нас кокаином и экстази. Пока же, молись, чтобы быстрее нашли лекарство от СПИДА, чтобы Ахмед смог чувствовать себя лучше. Он этого заслуживает. Мамочка! He волнуйся! Мне уже 15 лет, и я могу сама о себе позаботиться.

Когда-нибудь я приду к тебе, чтобы ты увидела своих внуков. Твоя любящая дочь.

P.S. Мам! На самом деле я у соседей. Я просто хочу сказать тебе,что в жизни могут случиться куда более неприятные вещи, чем табель с моими оценками, который лежит в верхнем ящике стола."

Дочка возвращается домой и видит, что мамы нет, на столе лежит ее табель и следующая записка.

"Дорогая доченька, я не хотела тебе всего этого говорить, но прочла твою записку и вижу, что ты уже совсем взрослая, а потому не будешь шокирована грядущими переменами.

Меня и саму привлекают татуировки, поэтому мы с твоим отцом решили сделать совместные, на теле и лице, так сказать, у него - розочки, а у меня - шипы! Думаю, это будет особенно хорошо смотреться на твоем выпускном в этом году. Я понимаю, что в твоей привелегированой школе друзья и учителя посмотрят на это косо, но ведь главное, что у тебя нет с этим проблем!

Твой оптимизм по поводу трейлера меня еще больше радует, потому что буквально на днях я разговаривала с твоей тетей, и мы договорились, что ее дочери поживут у нас. Они будут делить твою комнату и места там будет, я думаю, даже больше, чем в трейлере. Спасибо, что дала мне понять, насколько ты умеешь и любишь делить жизненное пространство с близкими. Я бы так не смогла!

Зато я полностью солидарна с тобой, что дети - это круто! Мы с твоим папой как раз разговаривали на днях, решив завести еще 2х-3х. Думаю, для тебя это станет просто бесценным опытом, особенно потому, что ни у меня ни у папы времени их нянчить особенно нет и не будет. А учитывая твой табель, с колледжем можно смело повременить.

Вот с кокаином и экстази будут откровенные проблемы. И вовсе не потому, что за них могут посадить на срок до 20 лет, а просто от того, что наша семейная генетика предполагает быстрый передоз. Именно поэтому мы с бабушкой старались не посвящать тебя во все детали смерти деда. Но теперь ты взрослая и способна пережить правду!

В целом, я счастлива и горжусь, что у меня такая сообразительная смышленая дочка, которая может о себе позаботиться. В верхнем ящике стола ты найдешь уголовный кодекс Мичигана. Пожалуйста, обрати особое внимание на главы о персональной ответственности подростков перед законом и о том, что родители имеют полное законное право делать с ними все, что посчитают нужным до 19,5 лет. Так что у нас с тобой впереди еще целых 4,5 счастливых года! Ну, или пока ты не исправишь оценки и не поступишь в колледж!

А пока это ужасное для меня время НЕ наступило, будь любезна, приберись дома, пока мы с папой ужинаем в ресторане.

Целую, любимая!
Твоя мама"